Человек-ракета - Гоергий Гуревич

26

— Нервная система? — напомнила Валя.

— А нервная система дублируется нейрорезонатором. И когда нервная система устает, нейрорезонатор подает механически пять сигналов в секунду. Это означает пять сокращений мышцы, пять движений, пять шагов в первую секунду и пять шагов в секунду через час. Это темп хорошего спринтера. Ты видала, как я шел на длинные дистанции? На старте, в середине и на финише одинаково. Пять шагов в секунду в темпе нейрорезонатора.

— Пять шагов! — воскликнула Валя. — Это чудовищно!

— На сто метров этого оказалось мало. Спринтеры бегают быстрее. Помнишь, как у меня не получалась стометровка? С темпом в пять шагов я проходил ее за одиннадцать и четыре десятых секунды. И пришлось перестроить нейрорезонатор на семь сигналов в секунду, чтобы я смог побить рекорд. После этого мы с Михаилом Прокофьевичем сделали передвижной рычажок для изменения темпа. Я начал марафонский бег на семи движениях в секунду, потом перевел на девять, потом рискнул на десять и наконец, на одиннадцать.

— А почему одиннадцать? — спросила Валя. — Почему не сто одиннадцать и не тысяча сто одиннадцать? Чтобы обгонять самолеты?

— Коллега, — строго ответил Игорь, — вы задаете немедицинские вопросы… Разве ты не поняла, в чем состоят возможности украинола? Он поставляет энергию для сокращения мышцы. А процессы сокращения и расслабления мышцы, нервные сигналы в мозг о том, что сокращение окончено, и приказ из мозга начинать следующее сокращение — все это организм выполняет сам, в своих собственных ритмах; если бы украинол работал в колбе, в лаборатории, конечно, можно было бы его взрывать тысячу раз в секунду. Но поскольку он связан с организмом, он должен действовать в лад с телом человека.

А у человеческого тела есть своеобразные пределы. Ты никогда не обращала внимания, почему все мировые рекордсмены показывают один и тот же результат в беге на сто метров — десять и три десятых. Десять и две десятых секунды? Почему десять человек в мире проходят эту дистанцию, которая слишком коротка, чтобы усталость играла в ней роль. За десять и три десятых секунды и никто за девять. Никто за восемь? Почему никто не может сделать больше пяти с половиной шагов в секунду, поставить на бумаге больше восьми — десяти точек. Взять на рояле больше такого же количества аккордов в секунду? Наука еще не дала окончательного ответа на этот вопрос. Не буду пересказывать тебе также подсчеты и теории Михаила Прокофьевича. Но факт остается фактом. Человек физиологически неспособен делать больше пяти — десяти однообразных движений в секунду: ноги, например, — пять, кисти рук — десять. И украинол должен работать в том же темпе, иначе его действие попадет в интервал невозбудимости мышц, координация движении будет нарушена, получится пропуск шага. Иначе говоря, судорога или падедие на полном ходу, что и случилось со мной, когда я, поставил рычажок на одиннадцать движений в секунду, — темп, который не могло принять мое тело.

Я могу только повторить: задача украинола не в том, чтобы придавать сверхчеловеческие силы, — он должен только уничтожать усталость, не давать телу снижать присущий ему максимальный темп в течение долгих часов.

Игорь помолчал.

— Вот и все в общих чертах, Валечка. Я представляю, что у тебя, наверное, множество вопросов. Ты спросишь, как отводился излишек теплоты, и почему нейрорезонатор не нарушал координацию, и о вредном влиянии ультрафиолетовых лучей, и о многом другом. Я знаю, что Михаил Прокофьевич учитывал все это. В палочку украинола были добавлены какие-то реактивы, а в нейрорезонаторе имелись автоматические регуляторы. Но я не знаю всех подробностей, и, боюсь, никто их не узнает.

27

— Нет, не об этом я хотела спросить, — возразила Валя. — Скажи мне, Игорь, имел ты право скрывать от всех, что пользуешься украинолом, и стать чемпионом?

Игорь нахмурился.

— Этот же самый вопрос, слово в слово, я задавал Михаилу Прокофьевичу и самому себе каждый день в течение этого лета. Первое слово, которое он сказал мне было «риск», второе — «молчание». Я нисколько не удивился. Мне показалось естественным, что старик не хочет сообщать о своих опытах, не зная еще, что из них выйдет. Ведь эксперимент только начинался. Но как-то в разговоре Михаил Прокофьевич объяснил мне, что главное даже не в этом. Он считает свое изобретение военным секретом. Работа над украинолом была начата во время войны, он готовил его для армии и считал необходимым держать свое открытие в тайне, как новый вид оружия. Тогда он опять заставил меня дать торжественную клятву ни под каким видом никому не упоминать об украиноле. «Считайте себя на секретной работе в номерной лаборатории», сказал он.

Выходя на первый кросс, я совершенно не думал о славе или о победах. Я шел на рискованный опыт, я думал об опасности. Так чувствуют себя новички перед первым прыжком с парашютом или летчики-испытатели, садясь в новую машину.

Если помнишь, за первым успехом последовала неудача. Нужно было ставить новые опыты. Началось лето, я занялся бегом… Я не очень хорошо знал спортивные обычаи и просто растерялся, когда после первого рекорда на меня свалились и банкет, и денежная премия, и приз — бронзовый кубок с пловцом на крышке — все сразу. Я отговаривался, как мог, плел все, что приходило в олову: что у меня нет спортивных заслуг, что я человек особого склада (и надо же выдумать такое!)… Все только аплодировали моей скромности. Деньги я просто не взял, но бронзового пловца мне принесли на квартиру.

Тут мое двойстйенное и ложное положение встало передо мной во весь рост. И я попросил у Михаила Прокофьевича разрешения сообщить в комитет физкультуры, не упоминая об украиноле, о том, что мои рекорды не являются спортивными достижениями и зависят от других причин.

Но он и слышать не хотел: «Как можно сообщать! Все потребуют объяснений, начнут интересоваться, следить за нами, помешают хранить секрет. Опыты только начинаются. Средство новое, непроверенное, может быть оно противопоказано в каких-нибудь обстоятельствах. Мы не знаем, как будут вести себя ваши мышцы и нервы после десятка или сотни соревнований. Мы должны твердо знать, можно ли давать украинол раз в жизни или всю жизнь, каждый день. Что вас смущает? Приз? Отошлите вашего пловца тому, кто пришел следом за вами».

Попробовала бы ты убедить старика! Он был влюблен в свои опыты и считал, что ради науки можно пойти на все что угодно.

«Хорошо, — сказал я ему. — я буду бегать, но только не на спортивных соревнованиях. Я буду бегать под вашим наблюдением, вы сами будете регистрировать результаты».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});