Доверие - Димитр Ганев

дела где-то в другой точке! Но где?»

В кабинет вошел поручик Стефанов, доложил, что явился по вызову, достал из кармана кителя маленькую записную книжку.

— Поручик, отправляйтесь прямо сейчас на пятый, расследуйте случай безнаказанного нарушения и, если патрульные спали, если бездействовали, снимите с них ремни. Доставьте арестованных сюда. Ясно?

— Так точно! — Поручик подробно записывал все в записную книжку.

— «Двое вооруженных были замечены», видите ли! До каких пор, поручик, мы будем только «замечать» бандитов? Арестуйте состав патруля, охраняющего район, — и под суд! Старшего поста — тоже под суд. Но какого дьявола он мне нужен там, когда бандиты разгуливают по району, а его подчиненные их только «замечают»! Отправляйтесь.

— Слушаюсь! — Поручик хотел о чем-то спросить, во, увидев, как дрожат руки Игнатова, предпочел поскорее выйти из кабинета.

Игнатов подошел к окну. Не только руки — все его тело дрожало как в лихорадке. В желудке не боль, а какое-то нестерпимое жжение. Однако думал он не об этом, а о неудачах. «В чем наша ошибка? Где же рвется цепочка? Почему, вопреки неимоверным усилиям всего личного состава и большей части пограничного населения, мы не сумели обезвредить Караосмана и его помощников? Кто и почему убил Али?»

Командир Красновского пограничного участка считался одним из самых способных офицеров. У него был большой опыт пограничной службы, и поэтому в штабе дивизии его ценили. Любили его и подчиненные за заботу о них, за помощь, оказываемую каждому. Он постоянно учил их, как должна охраняться граница в новых условиях, был врагом шаблонов и всегда искал новые средства, новые решения встающих по ходу дела задач. А когда находил, настоятельно требовал применения достигнутого на практике. Награждал усердных, наказывал провинившихся по службе. И всегда, расследуя случаи неудачных действий патруля или наказывая подчиненных, винил и себя. В глубине души чувствовал: что-то хромает, чего-то не хватает, чего-то очень существенного нет в организации службы. Игнатов считал линейную охрану границы устаревшей, примитивной — вышколенные и хорошо вооруженные враги, перебрасываемые через границу после продолжительной и тщательной подготовки в иностранных разведывательных центрах, не могли быть задержаны или обезврежены на пограничной полосе, как это случалось с контрабандистами. Время диктовало необходимость искать и применять другие формы работы, вводить новую систему охраны.

11

Через два дня после похорон Али, субботним вечером, около развилки у Биримовой заводи остановился лесовоз. Из кабины вылез Саир, сунул шоферу деньги и, пожелав доброго пути, зашагал к Краснову. За первым поворотом была тропинка, выходившая на горный хребет, она спускалась потом к северному концу села, по ней и направился Саир. Он, очевидно, не спешил, время от времени останавливался и смотрел вниз, на шоссе, которое извивалось рядом с Сарыдере, теряясь в ущелье, а затем вновь появлялось около окраинных домов Краснова.

Поднявшись на хребет, Саир остановился и присел на все еще теплый, прогретый солнцем камень. Внизу, в глубокой котловине, окруженной с юга, запада и севера серой каменной безлесной подковой, лежало его село, затянутое белой прозрачной дымкой. Вверху, над Белтепе, солнце еще купалось в золотистом блеске, края облаков горели, точно расплавленные, мягко расстилалось закатное кружево надвигающейся ночи. Перед этой волшебной картиной любой остановился бы, очарованный, желая, чтобы этот закат еще долго не подпускал наступающий из долин мрак, но Саир с нетерпением ждал, когда солнце погрузится за вершины синей горной цепи, чтобы скорее спуститься в село.

Осторожно ступая по крутой козьей тропке, пытаясь рассмотреть внизу среди мигающих огоньков окно в комнате Асины, Саир думал о встрече с Караосманом.

Наконец добрался до реки. Перед тем как ее перейти, он лег, осмотрел противоположный берег, на который выходила улица, разделяющая лесничество и штаб пограничного участка, разулся и, закатав штаны, перешел реку вброд.

В окнах дома Славеева не заметно было никаких признаков жизни — темное мрачное строение сливалось с неясными очертаниями остроконечных тополей, шумящая позади него река, казалось, подмывала его основы, и дом все клонился, готовый рухнуть.

Подойдя к калитке, Саир нащупал подкову, прибитую в верхнем левом углу. Если она повернута кверху, значит, путь свободен. Взглянув на нее, Саир вошел во двор. Серые плиты, уложенные в полуметре друг от друга, привели его к широкой двери под каменной лестницей. Саир стукнул два раза, кто-то бесшумно открыл дверь, и он оказался в темном погребе.

— Наконец-то! — услышал он голос Славеева. — Опять один?

— Он здесь? — устало спросил Саир и подошел к толстому столбу, за которым находилась постель Караосмана.

— Садись, — тихо сказал Славеев. И Саир почувствовал прохладное стекло бутылки, которую хозяин совал ему в руки. — Немного мастички. Глотни, парень! Глотни, а потом уж что-нибудь придумаем.

— Есть хочу, — сказал Саир, отпивая.

— Сырку?

— Можно. Не выгорает дело, Рашко!

Кто-то стукнул.

Славеев на цыпочках подошел, распахнул дверь.

— Здравствуй, приятель!

Услышав голос Караосмана, Саир вскочил.

— Здравия желаем! — ответил Славеев. — А мы вот тут с Саиром…

— Пришел?

— Пришел.

— Один?

Саир не ответил.

Караосман вздохнул, прошел мимо него, не подав руки, положил автомат и рюкзак около подушка и устало опустился на медвежью шкуру. В темноте его не было видно, но оба знали, что Караосман принял свою любимую позу: лег навзничь, положив под голову руки и устремив взгляд в потолок.

Саир знал Караосмана лучше, чем самого себя, и не сомневался, что его ждут неприятности. Неведомо было только одно: как все кончится. Если увидеть его глаза, он легко догадался бы, чего тот от него потребует: по глазам Караосмана читать его мысли гораздо легче, чем буквы в букваре.

Славеев наступал ему то на одну ногу, то на другую, что означало: «Ну же, не молчи, докладывай». Но Саир молчал, прислушиваясь к дыханию Караосмана, которое медленно переходило в неровный храп.

— Выйди на улицу, обойди кругом! — шепнул Саир, и Славеев крадучись вышел.

Саир, нащупав что-то твердое, решил, что это вьючное седло, и опустился на него, подперев ладонями отяжелевшую голову. Почему-то сейчас он вспомнил Асину, ее губную помаду с каким-то особым, приятным ароматом, и ему показалось, что тот же аромат исходит сейчас от Караосмана. Он оперся о столб, и руки его конвульсивно сжались. Давно он ждал такого момента — они с Караосманом были только вдвоем! Человек, впутавший его в свои темные дела, превративший в слугу неизвестных ему людей, открыто глумившийся над его семейной честью, — спал. Сейчас или никогда! Саир медленно протянул руку и снял со столба топор.

— Хорошо же ты дело обделал! — прорычал Караосман. — Рассказывай!

Повесив топор на место, Саир придвинул седло поближе к постели, чтобы лучше было слышно, и как-то