Миф о другой Эвридике (СИ) - Владимир Зенкин

– Эдуард Арсеньич, – забеспокоился Рамин, – В чем вы сомневаетесь? Заходить или нет? Из-за этих дурацких семёрок? Эх, зря я сказал.

Невелов очнулся от своих размышлений.

– Прекращать поход? Глупо как-то. Несолидно. Нет объективных причин. А субъективность, мистика, она…

– Вот именно! Я ж говорю…

Они вернулись к остальным.

– Внимание, друзья мои, – объявил Эдуард Арсеньич, – Сделаем небольшой привал. Располагайтесь на травке. Вот здесь, в стороне. В стороне. Отдохните, сосредоточьтесь. Проникнитесь, так сказать, величием момента.

А мы пока сходим в пещеру на разведку. Я и… Симон. Да, мы вдвоём с Симоном, – повернулся он к Рамину, к его недоуменью-досаде на лице, к его уже открытому для возраженья рту, – Да, хватит двоих. Не обсуждаем. Кто-то же должен остаться с женщинами. Мы – туда и назад. А вы… Располагайтесь. Чудесное место для привала. К входу не подходите пока. Не надо подходить к входу.

Часть вторая

Нечет

1. Лита

Словно полуденный зной сморил его: нетяжкая усталость, недолгое забытьё. Словно отодвинувшись от своих будних дел, он на несколько минут прилёг, расслабясь, откинув голову, прикрыв веки, чтобы лишь умерить напряженье жесткой мысли под ними. Отнюдь без намерения задремать, но вдруг задремал, против своих привычек.

Лицо недвижно живо: тонкая бледность, как освет изнутри, спокойная пауза перед продолжением мысли и действия. Вот-вот – он откроет глаза, поднимется, удивлённо хмыкнет: – Ничего себе! Заспать средь бела дня. Во – старость чёртова! Только-только прикоснулся к дивану.

Только-только…

Не диван под ним, а специальная кровать реанимационной палаты. Серо-зелёная плоская подушка. Тёмные шнуры датчиков, прикреплённых к груди и к голове. Белые тонкие трубки с зажимами. Экраны, циферблаты аппаратуры контроля и жизнеобеспечения.

Жизнеобеспечения на краю жизни. Кома. Прихожая между «быть» и «не быть». Две двери, обе заперты. Какая откроется раньше – в ту и войдёшь.

Дежурный реаниматолог, высоченный, под потолок, мужичище с плоской спиной и вытянутой лошадиной головой, бросил с верхотуры себя последний взгляд на приборы, удовлетворённо кивнул и направился к выходу.

– Вам здесь, в принципе, находиться нельзя, – с лёгкой склочкой в голосе сказал он Лите, смирно сидящей у двери на стуле, – Это же не простая палата, а реанимация.

– Мне Фёдор Петрович разрешил.

– Я знаю, что вы знакомы с главврачом, знаю, что он разрешил, знаю, что вы наша коллега. Я не возражаю, я не понимаю, зачем. Состояние его пока стабильно, но от внешнего мира он начисто отключён. Кома – есть кома. Ни он – вам; ни вы – ему.

– Не совсем так, – аккуратно возразила Лита, – Иногда появляется возможность связаться с человеком в бессознательном состоянии и даже воздействовать на него. Очень редко, правда. Я должна попробовать.

– Вы полагаете, получится?

– Зависит от меня. От нас с ним. У меня есть некоторые шансы.

– Вы экстрасенс?

– Чуть-чуть. А главное… мне очень дорог этот человек. Очень дорог.

– Ну что ж, – высоко сверху вздохнул врач, – Думаю, понимаете, что к аппаратуре – ни-ни. И к нему очень близко – не надо. Успеха вам.

Палата была рассчитана на двоих больных, но соседняя кровать пустовала. Никто не мог помешать сосредоточиться. Воздух в палате был кондиционировано свеж, чуть прянен медикаментами. За полуприкрытыми оконными жалюзи, после выкипевшего жаркого дня отстаивался вечерний покой; не живительно прохладныйоткуда взяться прохладе – благо, хоть бессолнечный, бледный.

Лита, поднялась со стула, подошла, наклонилась над Невеловым. Почти незаметно было его дыханье. Но он дышал. Сердце билось редко, но ровно – уверенно прыскала вверх светонить на осциллографе. Зрачки под веками неподвижны. Но лицо совсем не тронуто тенью бесчувствия.

Бесчувствия… Как случилось? Что там встретило их в проклятой пещере? Эдуард Арсеньевич сказать не может. Симон Дроздов говорит путано и неохотно. Не ужас, не отчаяние, судя по выраженьям их лиц. Но у них были разные лица, они по разному приняли то, что увидели.

Они прошли по узкому входу в пещеру: первым Невелов, за ним Дроздов.

Остальные, вопреки требованию Эдуарда Арсеньевича, стояли у входа и ждали.

Вход представлял собой корявый проём в сросшихся каменных глыбах размерами ниже среднего роста человека и чуть шире его плеч. Вход был недлинен и прям; в середине его тусклой буро-землистой тени виднелось густое сажевое пятно – отдалённый мрак самой пещеры, слабые высветы из мрака – фонарики ушедших.

И вдруг – там, в пятне, что-то вспыхнуло: нет, не осветительные лампы включились, как в первую секунду показалось Лите; необычный свет – резкая, холодная платина, а за светом прилетел колкий сквозняк, ледяной бисер брызнул по коже. И что-то ещё, третье, кроме света и сквозняка, какой-то беззвучный электрический окрик заставил их с Рамином, стоящих первыми у входа, окоченеть на месте, что-то заклинило их неизбежно безрассудный порыв ринуться туда, к ним, на помощь, на выручку.

Они отмёрзли и ринулись, конечно – Рамин впереди, крикнув Лите и другим, чтоб ушли в сторону, Лита за ним, крикнув, чтоб остальные ушли в сторону – но через время, через короткое время, когда вспышка иссякла, рассыпалась в бледно мерцающую пыль.

Вся пещера была на виду. Мертвенный свет отблескивал от каменных издолбов стен, от бесформенных камней на земле. Мириады ледяных искр дрожали в воздухе.

У противоположной стены, между камнями, они увидели неподвижно лежащего лицом вниз Невелова. Невдалеке от него Дроздов пытался подняться с земли, ему не удавалось устоять на ногах, он терял равновесие и оседал на колени.

Лита с Рамином, перепрыгивая через камни, подбежали к Эдуарду Арсеньевичу. Рамин перевернул его на спину: никаких видимых ран, повреждений. Тронул пульс на руке – сердце едва ощутимо бьётся.

Глаза плотно закрыты, даже зажмурены, ещё осталось усилье на веках, должно быть, от той вспышки. В зловещем мерцании лицо выглядело странной маской.

– Что!? Что здесь?.. – растерянно повернулась Лита к Дроздову, опять пытающемуся встать на ноги, – Что? Почему он?..

Симон старался их разглядеть сквозь белесые круги и тёмные пятна перед глазами. Рамин подошёл, подставил ему плечо, он наконец смог выпрямиться.

– Вы… зачем?.. сюда?..

– Что было здесь?! – тонко, зло крикнула Лита.

– Эдуард Арсень… вспышка… перед ним… проклятье… всё плывёт… Он жив?

– Жив, – сказал Рамин, – Без сознанья.

– Сейчас… сейчас… – Дроздов свирепо тряс головой, сжимал ладонями виски, пытаясь обрести равновесие и здравомыслие, – Скорее… тут нельзя… Скорее, выносим его. Выходим.

Он оторвался от плеча Рамина, с трудом устоял на ногах.

– Выходи сам, – сказал Рамин, – Мы за тобой. Я его вытащу.

– Н-нет. Вдвоём. Я уже… ничего. Скорее!

Они подняли Невелова, потащили к выходу: Рамин, подхватив под мышки, Симон, стиснув зубы и округлив глаза, в злом напряжении, чтоб самому не упасть, поддерживал ноги.

У выхода стояли синички и заворожено глядели на происходящее.

– Вы!? Вы как!.. Зачем?! – грозно зарычал на них Рамин, – Кто разрешил?!

– Мы хотели… Нам показа… – пролепетала Эля.

– Во-он!

Синички мигом расколдовались и бросились в проём. В конце узкого проёма они едва не сбили с ног Лору. Лора, в отличие от синичек, вначале подчинилась приказам Рамина и Литы. Но бесцельно подождав у входа, она тоже решила присоединиться к остальным. Таким порядком они и выбрались наружу – растрёпанные, ошарашенные, присыпанные каменистым крошевом и пылью: Лора, синички, Лита и Невелов в руках Рамина и Симона.

Эдуарда Арсеньевича отнесли в сторону от проёма, уложили на мягкую траву, в тень молодой берёзки.

От яркого солнца у Симона вновь закружилась голова, он неуклюже сел рядом, привалясь спиной к берёзовому стволику.

Рамин достал из аптечки нашатыря, дал ему понюхать. Протянул флакончик со спиртом, Симон, не морщась, не ощутив крепости, отхлебнул глоток.

Лита пыталась привести в чувство Невелова: расстегнула воротник рубашки, протёрла лицо и шею смоченной в прохладной воде салфеткой.

– Нет… дело серьёзное, – заключил Рамин, вынимая из аптечки коробку с комплектами заправленных шприцов.

Лора стояла неподалёку, ничем не занятая, но готовая к помощи либо приходящему в себя Симону, либо Рамину с Литой.

Синички же, наоборот, отошли от остальных и, сами не сознавая для чего, вновь приблизились к входу в пещеру. Они замерли у проёма, с настороженным вниманьем уставились в клочок холодного слабеющего мерцания в глубине каменной норы.

– Чувствуешь, да? – шепотом спросила Юля.

– В пещере кто-то есть, – восхищённо прошелестела Эля, – Невидимый.