Миф о другой Эвридике (СИ) - Владимир Зенкин

Неутомимая кровь – вмещенье странного духа, непокоя; чуткая энергия – женское существо, властно заполнившее женское тело. Великолепное женское тело: ничего недостаточного, ничего чересчурного. Нежданный раздор-раздвойство: гибкость, изыск, игра недалеко ещё отошедшей юности; густая, томительная магия полносильного и полнострастного наступающего тридцатилетья.

Да, свет юности в женщине бросок и силён, но тридцатилетье сильнее, оттого что глаза её уже не безмятежно юны. Оттого что глаза её – глаза психиатра, психолога, не единожды впускавшие в себя мрачные беды и надрывы чьих-то изувеченных душ. Оттого, быть может, пригас в них юный наив, и сделались они более тёмными, более глубокими, более пронзительными, чем должно им быть. Издержки непустячной профессии…

Поначалу Невелов хотел войти в павильон, поздороваться, поговорить с ней, хотя б перекинуться несколькими бодрыми фразами. Но отчего-то передумал, прошёл мимо входа, двинулся дальше по проспекту к станции метро. Бесцельно остановился возле журнального киоска, стал разглядывать крикливо глянцевые обложки, сердясь на себя за то, что передумал. В это время она подошла сзади.

– Здравствуйте, Эдуард Арсеньич! Ну конечно же!.. А мне вдруг померещилось, что вы где-то поблизости. Вот чудеса!

– Рад видеть тебя, Лита! – слегка смущённо улыбнулся Невелов. «Померещилось»… – подумал, – Наверное, увидела, как я на неё пялился из-за чертовых бамбуковых побрякушек».

Они забыли о всех своих делах и прогуляли по городу весь вечер, не замечая ни города, ни вечера. Разговоры их были легки, отвлечённы, азартны, бесполезны – на все темы, кроме одной. Они поели мороженого в кафе, выпили по полфужера сухого вина, затем пешком дошли до дома Литы. Она чинно-благородно держала его под руку.

– Образцово-показательный отец с умницей дочерью, – оценил себя Невелов.

– Возвращаются домой из публичной библиотеки. Но, мне кажется, мы не о том, Эдуард Арсеньич.

– Да… не о том.

– Так, может быть… пора уже?.. о том.

– Мн. Случайно у нас сегодня получился такой вечер… Лита. Возможно, больше и не получится…

– А возможно, и получится. А? – с весёлой ехидцей прищурилась она.

– Завтра мы станем уже другими, прежними.

– Это какими прежними? Я и завтра буду собой.

– Ладно, что-то я опять… не о том. Я очень рад, что тебя встретил сегодня. Вообще, рад, что… знаю тебя. Ты очень хоро… Ты – изумительная женщина. Я очень хочу, чтобы ты стала счастливой, во всём… Во всём. Тебе нужно…

– Стоп! Эдуард Арсеньич, вы сегодня почему-то всё время – мимо. Давайте-ка, я скажу. А вы не перебивайте. Только после того, как скажу, я сразу убегу домой. Хорошо? Чтоб всё не испортить.

Эдуард Арсеньевич давнько не видел вблизи, в темноте, женских глаз, взведённых на полную боевую мощь, поэтому с непривычки ощутил лёгкую слабость в коленях.

– Так вот. Вы – никакой не отец, я никакая ни дочь, даже для посторонних прохожих. Вы – мужчина. Я – женщина. Я не вчера родилась, мне уже предостаточно лет, чтобы не ошибиться. Я много ошибалась в людях. Я даже замуж успела выскочить… и развестись успела – было ослепленье на целый год, слава Богу, прошло. И мужчинам многим я нравилась и нравлюсь. А были – которые любили меня… не шутя любили. Но такая беда – я не любила их.

Так вот… с вами – совсем не так. Слышите, вы? О мудрый из мудрых, добродетельный из добродетельных! Желающий мне счастья где-нибудь, от себя подальше. Притворяетесь непонятливым, да? Как не стыдно! Так вот, знайте, что я знаю про вас… знаю… про ваши чувства… хоть вы и не желаете мне о них говорить. Деликатнейший из деликатнейших… эх, вы!

Ничего. Я терпеливая. Я подожду, когда вы поймёте всё. Когда вы дочувствуете. Я помогу вам. Я скажу вам… тебе… Что ты – самый необходимый… что ты – самый лучший, самый единственный… мужчина. Для меня. Другого не будет. Я говорю тебе это. Я подожду, когда ты мне это скажешь. Всё! Сегодня всё!

Она придвинулась к нему, быстро поцеловала в растерянные губы средь колкой бороды и усов и через секунду уже бежала, не оборачиваясь, к подъезду.

8. Трое

Невелов пересматривал учётные карточки пациентов. Рамин рассказывал о своей поездке в Рефинов.

– Пещера в полном порядке. Позавчера укрепили решётку на входе. Откидная решётка – прочные петли, арматурные прутья на сварке. Ключи я забрал под расписку: от решётки и от ворот в верхнем огражденьи воронки. Теперь мы можем спокойно планировать свои походы и ни от кого не зависеть.

– Да, это хорошо, – отозвался Невелов, – И хорошо, что никто случайный туда не попадёт.

– Проходили в пещеру. Втроём, втроём, разумеется, – уточнил Рамин, перехватив вопросительный взгляд главврача, – Мы с водителем и представитель местной администрации. Вполне сухо. Ничего подозрительного. Никаких неприятных ощущений. Мрачновато, конечно. Оставили там привезённые фонари с аккумуляторами и раскладные стулья. Всё остальное будем брать с собой.

Рамин рассказывал о своих дискуссиях с руководителями посёлка Рефинов по поводу заключения договора об использовании воронки, находящихся там каменных глыб и, в особенности, пещеры для лечебных психотерапевтических сеансов клиники «Надежда».

Лита слушала рассеянно. Она любовалась согдийским бронзовым профилем Рамина.

Черты облика его удивительно соответствовали сущным чертам: горбинка крупного носа – самоцель, напор, вдохновенность; рельеф губ, спадающий штрих горечи – изыски возможных страстей – возможность жёсткого их обузданья; плотный, слегка выдвинутый подбородок – последовательность, взвешенность поступков и мнений; антрацитовый выплеск волос на лоб, тень бровей и ресниц над глазами – неразгадка, непростота человека.

Лита укромно улыбнулась воспоминанью о самой первой их встрече, в первый день её работы в клинике. Это была воистину сильная встреча. Она заметила тогда, как дрогнул уверенный взгляд восточного «паладина», какой-то почти неуловимый разлад скользнул в нём, какой-то вспых-неустой на краю нечаянной томительной пропасти. Не преминул разглядеть и он в густом малахите её глаз подозрительную краткую ярчь, внезапный толчок самочинной сладостной катастрофы-полёта-паденья…

В первую, в самую первую их встречу… А вслед за встречей она узнала, что он уже девять лет, как женат, что жена у него – модельер детской одежды, что зовут её Света, что живут они в трёхкомнатной квартире на улице Магистральной, что двое сыновей-младшекласников у них, что…

Она очень трудно и очень быстро выбралась из своей катастрофовой пропасти, он – из своей. И на ровной, уже неколеблемой тверди, на дружеской приязни они привыкали и привыкли общаться. Воспоминанье о том давно стало для Литы спокойным, красивым сантиментом.

– Ну что ж. Завтра, друзья мои, открытие, так сказать, сезона, – с нотками торжественности заключил Невелов, – Я со своим капитаном, Рамин со своими девчонками и ты, Лита, со своей подопечной. В девять выезжаем на микроавтобусе; водителя надо предупредить. Форма одежды походно-спортивная. Что брать с собой, в принципе, ясно, но еще раз уточним попозже. Ваши пациенты на месте?

– Мои ждут давно, – сказал Рамин.

– Моя тоже пришла, – отозвалась Лита.

– Мой вот-вот появится. Собираем их у меня в кабинете. Будем знакомить и знакомиться. Завтра действуем одной командой.

9. Семеро

– Максимум, полтора часа, – сказал Невелов рыже-усому щекастому здоровяку-водителю микроавтобуса, – Отдыхай, Митя. Но бдительности не теряй. Вперёд, первопроходцы!

Они подошли к краю громадного зелёного блюда, вдавленного в земную поверхность с аккуратностью и фантастической мощью. У блюда было сравнительно небольшое дно и очень пологие ровные склоны. Трава на склонах была как-то особенно плотна и низкоросла, её зелень казалась сочней, чем на остальной равнине. Впечатление совершенства немного портили разбросанные по блюду беспутные клоки серо-зелёного кустарника: дикого шиповника и колючего тёрна.

Утреннее, ещё не знойное солнце спадало с новенькой лазури, зажигая зелёный мир блюда-воронки осмысленной жизнью. Воздух – вкусный, травянисто пахучий, перемешивался тонким ветерком.

Спускаться по склону было легко и приятно: ноги сами шагали, требовалось только не позволить им безответственно побежать. Никаких тропинок не наблюдалось: местные жители не интересовались воронкой, круговое сетчатое ограждение, надо полагать, способствовало тому.

Шли вольной ватагой. Впереди, рядом друг с другом – синички: обе в одинаковых защитных рубашках, чёрных шортах и белых кроссовках: лишь бейсболки на соломенных стрижках, у Эли жёлтая, у Юли бежевая, да небольшая сумка на Элином плече позволяли их различить. Они оглядывались по сторонам остро и настороженно. Им хотелось побыстрей миновать открытый, издалека видимый склон и спуститься вниз, в заросли.