Дорога в Сарантий - Гай Кей

Конечно, его не вышвырнули вон, все же он был имперским курьером, а девицы — всего лишь проститутками, одна из них даже рабыней. Но после этого ему стали приносить остывшую или подгоревшую еду, и никто не рвался помочь человеку с больным плечом справиться с тарелками и кубками. К тому времени, когда Тилитик решил, что уже достаточно здоров, чтобы продолжить путь, он чувствовал себя жестоко и несправедливо обиженным. Хозяин таверны, родом из Родиаса, дал ему письма к родственникам в Варене. Тилитик выбросил их в кучу мусора у гавани.

Уже наступила поздняя осень, и начались дожди. Он Успел на один из последних небольших кораблей, плывущих на запад через бухту к батиарскому порту Милазия. И под холодным непрерывным дождем, несколько раз опустошив свой желудок за борт, Тилитик причалил к берегу. Он не очень любил море.

Город Варена, где держали свой двор варвары-анты, все еще наполовину язычники, которые разграбили Родиас сто лет назад и завоевали всю Батиару, находился в трех днях езды дальше на запад, а если поспешить — в двух. Но не было никакого смысла спешить. Пока Тилитик пережидал дождь, он угрюмо пил в таверне возле гавани. Раны служат ему оправданием, решил он. Это была очень трудная поездка. Его плечо все еще болело.

И ему действительно нравилась та девушка из Тракезии.

* * *

В эту хорошую погоду Пардос стоял на улице, у печи, где гасили известь для штукатурки. Жар огня был приятен, когда поднимался ветер, и Пардос любил находиться во дворе святилища. Присутствие покойников под надгробиями его не пугало, по крайней мере при свете дня. Джад повелел, что человек должен умереть. Война и чума были частью мира, сотворенного богом. Пардос не понимал, почему, но он и не надеялся понять. Священники, даже когда расходились во мнениях по поводу доктрины или сжигали друг друга из-за Геладикоса, все учили, что нужно быть покорным и верить, а не пытаться самонадеянно понять. Пардос знал, у него не хватит мудрости ни для того, чтобы быть самонадеянным, ни для того, чтобы понять.

За вытесанными, выточенными камнями на могилах покойников, чьи имена известны, возвышался темный холм земли — на нем еще не выросла трава — в северном конце двора. Под ним лежали тела тех, кого унесла чума. Она разразилась два года назад и потом еще раз, прошлым летом, и убила слишком много людей, так что их хоронили всех вместе рабы из военнопленных. В могилу положили известь, смешанную с некоторыми другими минералами. Считалось, что они помогают удержать в могиле обиженные души мертвых и то, что их убило. Несомненно, это помешало снова вырасти траве. Царица приказала трем придворным хиромантам и старому алхимику, который жил за городскими стенами, наложить сдерживающие заклятия. Сделали все, что только можно было придумать после чумы, что бы ни говорили священники и верховный патриарх о языческой магии.

Пардос нащупал свой солнечный диск и возблагодарил бога за то, что остался в живых. Он смотрел, как черный известковый дым из печи поднимается вверх, к белым быстрым облакам, и отметил красные и зеленые цвета осени в лесу на востоке. В синем небе пели птицы, и трава была зеленой, хотя коричневатый оттенок начал проступать возле святилища, там, где полуденное солнце не могло проникнуть в тень от новых стен.

В мире было много цветов. Криспин не раз заставлял его видеть цвета. Думать о них, как они играют на фоне друг друга и друг с другом; задумываться о том, что происходит, когда облако заслоняет солнце, как сейчас, и трава под ним темнеет. Как бы он назвал этот оттенок в своих мыслях? Как бы он его использовал? В морском пейзаже? В сцене охоты? В мозаичном изображении Геладикоса, который возносится над осенним лесом к солнцу? Посмотри на траву, быстрее, пока не вернулся свет. Представь себе этот цвет в стеклянных и каменных кусочках мозаики. Закрепи его в памяти, чтобы потом ты смог сотворить мозаичный мир на стене или на куполе.

Разумеется, при условии, что в завоеванной Батиаре когда-нибудь снова построят стекольную мастерскую, где бы делали красное, синее и зеленое стекло, достойное этих названий, а не тусклое, полное пузырьков и усеянное наростами, как то, что им доставили сегодня утром из Родиаса.

Мартиниан, человек хладнокровный и, возможно, ожидавший этого, только вздохнул, когда развернули листы стекла, которых они с таким нетерпением ожидали. Криспина одолел один из его печально известных приступов ярости, он с богохульственными проклятиями обрушил кулак на верхний лист, имевший грязно-коричневый цвет вместо красного, и порезал руку.

— Вот красный цвет! А это цвет навозной кучи! — кричал он, роняя капли крови на коричневатый лист.

Собственно говоря, его ярость могла позабавить, если только не ты становился причиной его гнева. Закусывая пивом и хлебными корками или шагая назад, к стенам Варены, на закате после работы, подмастерья и ученики рассказывали друг другу истории о том, что сказал или сделал Криспин в гневе. Мартиниан говорил ученикам, что Криспин очень умен, что он великий человек. Пардос спрашивал себя, не является ли вспыльчивость обязательным спутником этих качеств.

В это утро Криспин высказал несколько потрясающе оригинальных идей насчет того, как расправиться с управляющим стекольными мастерскими. Сам Пардос никогда не смог бы даже вообразить себе тех способов применения стеклянных осколков, которые предлагал Криспин, пересыпая свою речь дикими ругательствами, хотя они стояли на освященной земле.

Мартиниан, не обращая внимания на своего младшего партнера, принялся отбирать и выбраковывать листы, тщательно осматривая их и часто вздыхая. Они просто не могли отвергнуть их все. Во-первых, маловероятно получить взамен лучшего качества. Во-вторых, они очень спешили, так как официальное перезахоронение и церемония в честь царя Гильдриха, которые собиралась устроить его дочь царица, были назначены на первый день после празднества Дайкании. Оно состоится здесь, в недавно расширенном святилище, которое они сейчас отделывали. Наступила середина осени, виноград уже убрали. Южные дороги тонули в грязи после дождей, прошедших в последнюю неделю. Нечего было и рассчитывать получить новое стекло из Родиаса вовремя.

Мартиниан, как всегда, явно покорился неизбежному. Им придется обойтись тем, что есть. Пардос знал, что Криспин так же хорошо понимает это, как его партнер. Просто у него такой характер. И для него важно, чтобы все делалось правильно. Возможно, даже слишком важно, в этом несовершенном мире, который сотворил Джад в качестве места обитания для своих смертных детей.

Пардос вздохнул и помешал известь в печи, в которой поддерживал как можно больший жар, длинной лопатой. Неподходящий день для того, чтобы отвлечься и допустить ошибки.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});