Звездные мечты - Джун Зингер

Но Анджеле было трудно понять логику в словах сестры. Она продолжала плакать и кричать, что хочет остаться Девлин. Она не желает, чтобы ее отцом был Эдвард. Она хочет своего собственного отца. Мари старалась не обращать внимания на крики Анджелы. Откуда маленькой девочке знать, что для нее хорошо? Но Эдвард заявил, что пусть девочки пока остаются Девлин. Он полагал неразумным восстанавливать против себя Анджелу в самом начале их отношений.

Кики была довольна. Она сохранит фамилию своего отца, но при этом получается, что не она, а Анджела не уступила матери и расстроила ее. Но когда Мари начала утешать все еще рыдающую Анджелу, Кики поджала губы. «Почему-то Анджела всегда выигрывает», — подумала она.

Однажды Мари сказала девочкам, что они должны обязательно посещать протестантские службы в школе. Анджела кинулась в свою комнату с плачем, что никогда, никогда не станет этого делать, что она католичка. Кики в этот раз не нужно было уговаривать. Ее мама была протестанткой, значит, она тоже должна быть протестанткой. В конце концов, что с ней станется? Она вообще не любила ходить ни в какую церковь.

— Я буду протестанткой, а Анджела как хочет, — ответила Кики матери. — Я должна остаться Девлин из-за нее, но не собираюсь оставаться католичкой.

Мари не обратила на нее никакого внимания.

— Анджела иногда изумляет меня, — сказала она Эдварду, — такая упрямая…

«Наверное, это ее способ держаться за прошлое. Держаться за католицизм — это ее попытка удержаться за Рори…» — думала Мари.

Кики вздохнула: «Ей на все наплевать, кроме Анджелы. Она на меня вообще внимания не обращает».

— Так в чем же дело? — спросил Эдвард. — Пусть Анджела будет католичкой. А Кики, если хочет, станет протестанткой. Я знаю несколько семей, где члены исповедуют разные религии. Поскольку все они христиане, я думаю, не следует придавать этому слишком большое значение.

Мари подумала, а затем обернулась к Кики:

— Почему бы тебе не пойти и не взглянуть, как там твоя сестра. Посмотри, она еще плачет?

И Кики помчалась к лестнице.

* * *

В течение нескольких минут она с негодованием наблюдала, как Анджела, стоя на коленях и плача, истово молилась, перебирая четки. Потом, смахнув несколько слезинок со своих щек, Кики наклонилась к коленопреклоненной фигурке сестры.

— Знаешь, для восьми лет ты удивительно тупа. Разве ты не знаешь, что быть протестанткой гораздо легче, чем католичкой? Протестантам почти ничего не надо делать, только ходить в церковь по воскресеньям, и совсем не нужно ходить на исповедь.

Поскольку Анджела продолжала хныкать, Кики обняла ее и вздохнула. Анджела не виновата, что мама любит ее больше. Это потому, что она еще такой ребенок.

— Не плачь, Анджела. Все будет в порядке, вот увидишь.

* * *

В «Чалмерсе» девятилетняя Кики училась классом старше своей сестры, но по настоянию Мари их поселили в одной комнате. Она считала, что лишенные отца девочки нуждаются друг в друге. Кики легко приспособилась к новой обстановке, но Анджела каждую ночь по-прежнему плакала. А утром рассказывала Кики, что во сне видела папу.

— Сон не вернет его обратно. Но если ты обещаешь ничего не говорить маме, я скажу тебе секрет.

Анджела задумалась. Она не любила иметь секреты от матери, потому что если мама это узнает, то будет сердиться. Но в конце концов пообещала.

— Хорошо. Секрет в том, что наш папа кинозвезда!

— Ой, Кики! В самом деле?

— Это правда, умереть мне на этом месте! Когда мы здесь совсем обживемся, то нам разрешат ходить в кино. Это значит, что мы сможем отправиться в город и в субботу после полудня сходить в кинотеатр. И тогда мы сможем увидеть его в настоящем кино!

— Кики! Мне даже не верится!

— И знаешь что еще? Я об этом все время думаю. Когда мы вырастем, то отправимся в Голливуд и, может быть, станем, жить вместе с папой и тоже станем кинозвездами!

— Тогда сегодня вечером я буду молиться об этом. Чтобы мы скорее выросли, поехали в Голливуд, жили там с папой и стали кинозвездами — как он!

4

После благополучного прибытия девочек в школу Мари могла сосредоточиться на важных делах. Она должна была полностью все изменить в городском доме, после чего она хотела заняться поместьем в Стонингеме, а там наступит черед и дома в Саутгемптоне. Ей также хотелось обновить свой гардероб; у нее до сих пор имелась лишь одна шуба, купленная дядей Полем, в то время как ее кузины имели, по крайней мере, по пять шуб каждая. Кузины советовали ей начать подбирать коллекцию драгоценностей. У нее уже была основа — ей не потребовалось продавать драгоценности, которые она взяла у матери, кроме того, у нее было обручальное кольцо с бриллиантом, подаренное Эдвардом, и еще несколько подарков от семьи Уиттир. Кузины заверили ее, что Эдвард, без сомнения, будет добавлять что-нибудь к дням рождения и годовщинам, но будет неплохо, если и она сама время от времени будет покупать хорошие вещи.

— В конце концов, если дело дойдет до развода, то твое и останется твоим и не будет рассматриваться как часть совместного имущества, — заметила одна из кузин.

— И ты можешь начать прямо сейчас, пока муженек еще горяченький и не станет морщиться от того, сколько денег ты тратишь. Потом-то они все меняются, — советовала другая кузина.

Еще один маленький совет состоял в том, что надо быстренько заиметь ребенка до того, как брак остыл; такая возможность, в конце концов, никогда не исключается.

Мари заартачилась:

— Для чего мне нужен еще один ребенок? Слава Богу, я больше не католичка!

Но кузины убеждали:

— Тебе нужен наследник Уиттира, особенно сейчас, когда Эдвард еще не удочерил твоих дочерей. Это укрепит твое положение. Никто не сможет покушаться на твои права, если дело дойдет до развода или Эдвард скоропостижно скончается. Микки и Фликки попытаются вытолкнуть тебя, но если будет маленький Уиттир, особенно мальчик… Тогда…

Даже страшась новой беременности, Мари вынуждена была согласиться с их доводами.

— Но я оставалась в постели все время, пока носила девочек. И еще послеродовая меланхолия, которая затянулась на десять лет!

В дни, проведенные в Стонингем-Мэнор, Мари наконец склонилась к тому, чтобы родить Уиттиру наследника. Последовавшая вслед за ее новоорлеанским затворничеством жизнь в Нью-Йорке была такой интересной, что время мчалось незаметно. Хождения по магазинам, обеды, вечеринки, балы, рестораны не притупили ее острого желания иметь свой собственный дом. Нью-йоркский городской дом не давал ощущения покоя. Для этого требовались земли, холмистые лужайки, рощи, сады — то, что существовало за сотни лет до тебя и останется неизменным еще сотни лет. Обладание этим символизировало достоинство, рождало чувство гордости. Она никогда не испытывала таких чувств к дому во Вье-Карре, он был только лишь домом maman. Точно так же «Розовая плантация» была только имением Джулиана, хотя принадлежала семье ее отца целую вечность.