Свадебные ночи - Эдуард Петишка

Мать никогда не говорила о мужчинах. Между ней и мужчинами преградой стоял печальный опыт с одним из них, хотя другие женщины (Дениза имела возможность наблюдать это повсюду) использовали свой печальный опыт с одним мужчиной как мостик, по которому они перебегали к другим. Дениза смутно догадывалась, что в отце она нашла бы поверенного. Она уже не помнила облик отца и не имела возможности восстановить его. Но в соседней комнате висела фотография отца ее матери. С фотографии на Денизу глядел молодой человек с усиками.

Молодой дедушка на фотографии был почти таким же нереальным, как и отец. Правда, с отцом Дениза еще могла встретиться: ведь живых никогда нельзя сбрасывать со счета. Дедушку Дениза сама втянула в игру. По мере того как в ее воспоминаниях облик отца все больше тускнел и терял очертания, его место занимал дедушка — его лицо она видела ежедневно. В конце концов умерший дедушка сделался для нее более живым, чем, наверное, еще живой, но далекий отец. Лицо незнакомого дедушки заслонило лицо отца. И когда Дениза пыталась представить, что мог бы сказать отец, он говорил ей дедушкиными губами и улыбался его глазами.

Шесть лет назад почтальон принес письмо от отца. Первое и последнее. Дениза простодушно надеялась, что мать прочтет письмо вслух.

— Кто это пишет? — спросила она.

— Он.

— Читай же!

— Нет, — сказала мать, сложила письмо и сунула в карман фартука.

Она спрятала письмо. Заперла в ящик стола. Но ведь нет на свете тайны, которую можно уберечь.

Однажды, торопясь на работу, мать впопыхах забыла запереть ящик. Так Дениза добралась до письма, которое давно мечтала прочесть. Где-то здесь был ключ к прошлому, которое мать запирала от нее. Дениза страстно желала узнать правду. Когда она вынимала письмо из конверта, обклеенного большими разноцветными марками, у нее от волнения пересохло во рту. Письмо выпало из рук. Подняв его с пола, она торопливо прочитала:

«Магда! У меня сейчас не все all right, потому и пишу тебе. Если бы все было all right, я бы не написал. Я много испытал горя и радости, но тебе, пожалуй, до этого нет дела. Потому что ты всегда стоишь на своем и никто тебя не переубедит. Просто ты всегда абсолютно права. К твоему сведению, я и ушел-то потому, что ты невыносима со своими нравоучениями и со своей правотой, все время делаешь вид, будто одна ты знаешь правду, а больше никто. А я хотел жить свободно. Только какая уж там свобода, коли тебя все время срамят. Я не сумел этого сказать, так хоть напишу. Семь лет не писал, да и сейчас это ни к чему. Но я сейчас не all right, вот и пишу. Держись своих правил, и будет порядок!

Карел».

Сначала Дениза решила, что плохо поняла письмо: прочла его слишком быстро и до нее не дошел глубокий и тайный смысл отцовских слов. Она вгляделась в почерк, обратила внимание, что эти несколько фраз написаны по-разному, почерк то и дело менялся, словно у того, кто писал, все время ускользал стол из-под руки и последние буквы неизвестно зачем самонадеянно ползли вверх, заканчиваясь кривой линией перед точкой.

Она рассмотрела конверт, австралийские марки, неразборчивый штемпель и снова принялась за письмо. Ей стало обидно, что отец даже не упомянул о ней, но он, в сущности, и о матери ничего не писал, все о себе да о себе. Мать была для него лишь предлогом поговорить о своих страданиях.

Не надо было читать письмо, укоряла себя Дениза, разумнее сдерживать некоторые свои желания, не торопиться с их исполнением. Какой смысл был в том, что она прочитала письмо? Дениза поняла это только вчера утром, когда мать устроила ей сцену по поводу окурка. Материна утренняя раздраженность, обостренная бессонной ночью во время дежурства, нарастала, становилась злобной и агрессивной. Дениза вдруг поняла, что гнев матери вызван не Лешеком, совсем ей незнакомым, а мужчиной, который ее бросил, и что нет на свете мужчины, который не был бы виновен в ее неудачной судьбе, только потому, что принадлежит к категории человечества, которая называется «мужчины». И Денизе сразу неприятна стала правда матери, о которой та кричала на всех перекрестках. Она не выдержала и, когда мать умолкла, чтобы перевести дыхание, сказала:

— Ты всегда абсолютно права! — Дениза не отдавала себе отчета в том, что произнесла фразу из отцовского письма. Но мать-то знала письмо наизусть, и ее переполняло желание ответить на него откровенно и резко, но адреса отца у нее не было, и она прямо задыхалась от этих невысказанных слов.

— Значит, ты прочла письмо?! — воскликнула она. — Мало того, что водишь в дом мужика, ты еще суешь нос в чужие дела?!

Не помня себя от злости, мать употребила несколько грубых выражений, которых Дениза от нее никогда не слышала. Было тягостно видеть мать, униженную злобой, видеть, как она все больше и больше теряет чувство собственного достоинства, как прорывается ее ожесточение, смешанное с истерикой, отчего вся серьезность ее слов приобретала комический оттенок и делала мать смешной.

Только сейчас наконец-то состоялся разговор между матерью и отцом, и то, что мать не могла бросить в лицо отсутствующему мужу, она выкрикивала Денизе.

— Никто никогда не находил во мне ничего плохого! Только он! И ты. Это за то, что я пожертвовала собой ради тебя? Нет. Потому что ты такая же, как он! Послушай, что я тебе скажу, — заплакала мать, — я-то свою судьбу стерплю, все вынесу, пусть одна останусь, всеми покинутая, но он и ты, вы-то ничего не снесете! Ничего, ничего! — предрекала она удел мужа и дочери.

Мать продолжала свой монолог, перечисляя сомнительные качества отца: его легкомыслие и легковерие, мелкие измены, которые затем вылились в большое предательство, его лень — да, она так и сказала: «бездельник», — и, по мере того как росло ее возбуждение, когда она вспоминала различные эпизоды, голос ее звучал все громче, и Денизе казалось, что она даже на расстоянии чувствует дыхание матери.

— А когда я сказала ему, что жду ребенка, он сбежал в первый раз! — горячилась мать. — Только попробуй сказать безответственному мужчине, что его ждут обязанности, он тут же испарится, это я, я нашла его и заставила вернуться. Иначе бы у тебя не было отца…

Дениза слушала мать и вместо расплывчатых черт отца перед ней возникло молодое дедушкино лицо, самоуверенное и веселое. Она не понимала мать, ее обвинений и отчаяния из-за окурка чужой сигареты, она жалела, что не сочувствует матери в горе, которое причинил ей отец. Тайно прочитанное отцовское письмо только теперь обрело смысл. Интересно бы послушать, что скажет на сей счет он сам, думала Дениза. Потом она перестала слушать мать. Так или иначе, одно было ясно — от материнских разговоров веяло одиночеством, а Дениза ничего в жизни так не страшилась, как одиночества.

Если бы в один прекрасный день Дениза не почувствовала себя одинокой, она не познакомилась бы с Лешеком. Лешек всегда знал, что надо делать. В нем была та самоуверенность, какая исходила от портрета дедушки… Лешек объяснил Денизе, что учится в политехническом институте, и рассказал кучу неинтересных сведений о моторах, непоколебимо убежденный, что ей это интересно, и ей в самом деле стало наконец интересно.

— Ты меня не слушаешь, — сказала мать.

— Слушаю, — солгала она.

— Когда захочешь послушать меня, будет уже поздно, — закончила вконец измученная мать и ушла в другую комнату отсыпаться после ночного дежурства.

И вот сейчас, когда мало-помалу рассветало, а в темноте мерцал зеленым светом будильник, Лешек лежал рядом с Денизой на тахте и она слышала его спокойное дыхание — у матери опять ночное дежурство, а притихший дом спит, — а Дениза никак не могла уснуть.

Сейчас, ночью, она отчетливее слышала материнские слова, чем тогда, когда сидела против нее. От чего сбежал отец? От ответственности или от матери? А что, если Дениза унаследовала от матери принципы и взгляды, которые всю жизнь будут отпугивать от нее мужчин, что, если она получила от матери ее горькое упрямство, ее непримиримость и напрасно защищает какую-то ненужную правду?

В последнее время они с Лешеком часто ссорились по пустякам. Пустяками они казались ночью, когда Лешек спал, но какое важное значение приобретали они для нее при свете дня. А вдруг это признак того, что она унаследовала от матери что-то такое, чего лучше было бы не наследовать? А не предзнаменование ли это того, что она потеряет Лешека?

Дениза ощупью поискала выключатель торшера. Ей мало было слышать дыхание Лешека, ощущать его волосы на своем обнаженном плече. Ей нужно было его видеть, взглянуть ему в лицо, убедиться, что ничего не случилось, что все по-старому. После нескольких безуспешных попыток найти выключатель Дениза вспомнила, что вчера оттащила торшер от тахты. Она стеснялась раздеваться при ярком свете. Лешеку это было непонятно. Вот она и перенесла торшер подальше в угол комнаты.