Марки. Филателистическая повесть. Книга 2 - Георгий Турьянский

Видимо, разум несчастного Май-Маевского помутился. Он повернул ко мне дикий взгляд и произнес.

— Отговорила роща золотая… Грязные собачьи самки! …

Мы стояли в оцепенении. Слёзы невольно покатились из моих глаз. Я вспомнил Попова. Ах, зачем мы только ввязались в эту авантюру!

— Похоже, нас поведут на шаманскую церемонию, — сказал адмирал.

Люди в остроконечных шапках и бараньих тулупах молчали. Цветные кушаки их развевались на ветру, сплющенные гнусные лица не изображали никакого чувства. Ни злорадства, ни ярости — ничего! Я невольно сглотнул и отвернулся.

Вдруг на приличном расстоянии мы увидели прохаживающегося в тени медленным шагом Чингисхана. Главный террорист стоял в полумраке за деревьями и улыбался, глядя в нашу сторону с видом победителя.

«Вот он, предатель — мелькнуло в моей голове, — Напоивший меня сонным напитком и бросивший в тюрьму». К сожалению, прозрение наступает слишком поздно.

— Ехидна! — крикнул Май-Маевский китайцу. — Женщина недостойного поведения! Содомит!

Май-Маевский так и сыпал разного рода ругательствами. Он впал в странное исступление. Пенсне повисло на цепочке, упав с носа. Неумолимо приближалась развязка.

Потом Колчак и Май-Маевский запели «Врагу не сдаётся наш гордый „Варяг“», а я заплакал. Но не от слабости, а единственно от того, что последняя в моей жизни песня была замечательная. Слёз я не стеснялся. «Скорее бы уже это закончилось», — думал я.

Дикари, одетые кто во что горазд: кто в длинный халат, кто в шубу и шапку, кто в короткую рубаху, отошли в разные стороны.

Но не успели они сделать и пяти шагов, как вдруг поляна наполнилась людьми, криками. Китайцы забегали, будто ошпаренные кипятком тараканы, бросились от нас врассыпную, но никто не проронил ни звука.

Что это, что это было? Произошедшее слишком захватило, а ум отказывался воспринимать увиденное.

Тут на поляну с громким лаем выкатился пес. Это был поповский Цербер! Цербер бросился к нам, взвизгнул и с громким лаем стал кидаться мне на грудь! И тогда мы увидели, как из зарослей на поляну вышли люди в форме красноармейцев с винтовками. Наши мучители, разумеется, в ту же секунду оказались связанными. Чингисхан же, как кошка, проскочил через оцепление, в мгновение ока оказался в седле, лошадь его проскакала через ряды опешивших от неожиданности людей, и он выскочил на ту самую дорогу, по которой мы шли с Поповым в первый наш день пребывания в этих местах.

«Уйдёт! Уйдёт!» — раздались крики со всех сторон. И тогда красноармеец с марки «Будь героем!», тот самый, не убитый, на счастье, Май-Маевским, вскинул винтовку и прицелился.

Раздался выстрел. Все в ужасе глядели на лошадь и удалявшегося седока.

В тот момент я подумал, что красноармеец не попал. Лошадь продолжала нестись, но седок едва накренился в седле. Он кренился всё более, пока тело его не начало волочиться по земле.

Одна его нога оставалась в стремени. Потом лошадь скрылась из глаз.

Роли поменялись местами. Китайцев взяли под охрану, их предводитель был убит или ранен, мы, напротив — освобождены. Колчак посмотрел на Май-Маевского удивлённо.

— Ваш красноармеец, кажется, только что произвёл выстрел?

— Так ведь попал! — ликующе вскричал Май-Маевский.

— В отличие от вас, сударь, — с горькой усмешкой отвечал адмирал.

Кем же был наш таинственный и грозный спаситель? Внезапно я увидел идущего по краю поляны Попова и понял, что без него здесь не обошлось. Попов тоже посмотрел в мою сторону и вдруг побежал к нам, размахивая какой-то белой тряпицей и что-то крича. Голоса его я уже не слышал.

Конец «Возрождбннах Россих»

— …и когда я увидел росу на металле, меня осенила догадка, — заканчивал своё объяснение Александр Степанович. — Под камнем, куда спускал на верёвке Эйвазов корзину, должна была находиться полость. Гигантский подземный холодильник! Такое явление случается, когда внутри горы постоянно циркулирует воздушный поток.

— Сила Лоренца! — вскричал я.

Попов поглядел строго:

— Не сыпьте терминами, в которых не разбираетесь, Буревестник. Ну, что же вы опять чепуху несете!

Лицо моего друга смотрело нестрого, скорее сочувственно. Я же и впрямь плохо соображал.

— Благородный старик Эйвазов вас кормил… — укорил Попов. — Вы же его подвели, рассказав Чингисхану про его хождения с корзиной в горы. К счастью, старик не робкого десятка и угроз не испугался.

— Иногда мы резко о нём отзывались, но кто же знал? — потирал я затекшие запястья.

— Благородство и жизнь по справедливости — это ли не настоящий рецепт долголетия! — воскликнул Попов.

— Ваша правда, Александр Степанович. Но как вы устроили поимку бандитов?

— Самое тяжелое было угадать момент, когда вас станут выводить, чтобы взять бандитов с поличным. Признаюсь, без помощи старика Эйвазова мне бы вас было не найти, — признал Попов.

— Эйвазова я, чего греха таить, держал за преступника. Но как вам удалось напасть на след китайцев? — спросил я, возвращаясь к произошедшему только что с нами.

— Эйвазов, — отвечал Попов, — привёл меня к хорошо замаскированному и ничем не примечательному входу в пещеру, который охраняли «длинные тулупы». Что ваше похищение организовал Чингисхан, я сразу понял. И поэтому я установил слежку за ним.

Повествование произвело на меня сильное впечатление. Теперь я спешил поделиться своими впечатлениями и наблюдениями, давал отчёт своей работе. Наконец, и я замолк.

— Всё хорошо, что хорошо кончается, — вторично в течение этого дня произнёс я, направляясь на кухню за чаем.

Профессор о чём-то размышлял. Я решился нарушить неловкое молчание.

— Никогда не думал, что в нашем альбоме так много развелось террористов.

— Вас похитили вовсе не местные талыши-азербайджанцы, Алексей Максимович. Чингисхан совсем не тот, за кого себя выдаёт.

— Тогда я ничего не понимаю, — не дойдя до кухни, я плюхнулся обратно в кресло с широко открытыми глазами.

— Китайские дикари — вовсе не китайцы.

— Но лица бандитов китайские! — закричал я.

— И вас, дорогой Буревестник, и ваших генералов подвело одно. У нас, в России власть предержащие, да, чего греха таить, и простые люди, совершенно незнакомы с собственным народом. Чан Кай Ши на самом деле — глава Тувинской Народной Республики Сат Чурмит-Дажи. Его репрессировали в 1937-м, но на одной тувинской марке его изображение осталось.

— Так он не китаец! — воскликнул я.

— Я пытаюсь вам это втолковать уже битых четверть часа! Как вы думаете, откуда на страницах с русскими марками, взяться Чан Кай Ши, если у нас отродясь не бывало марок Поднебесной?

Мне ничего не оставалось, как пожать плечами.

— Да мало ли кто у нас тут шляется?

— Вот именно! Мало ли, кто. Боюсь, страна окончательно развалится, покуда Верховный Правитель России и его генералы принимают тувинцев за китайцев!

— Верховный Правитель России — не правительство страны. И причем тут тувинцы?

Профессор посмотрел на меня с сожалением, как на школьника, не выучившего урок.

— Слушайте. Тува была независимым государством вплоть до тысяча девятьсот сорок четвертого года, участвовала вместе с Монголией в войне против Германии. А потом внезапно оказалась оккупирована советскими войсками. Вам известен этот факт из новейшей истории?

— Нет, признаться.

— Вот именно. Тува — самое закрытое место в России. И сейчас туда просто так не въедешь. А до 60-х годов двадцатого века туда вовсе не пускали иностранцев. Зато почтовые марки независимой Тувы до 1944-го года выходили огромными тиражами. Их в любом альбоме найти несложно. Теперь представьте себе, что должен был делать глава независимой Тувы, сидящий в альбоме на далёкой странице, зная, что где-то за двадцать страниц отсюда преспокойно поживают русские и советские марки?

Я молчал и не знал, что и сказать. Профессор продолжал:

— Председатель Верховного Совета Тувы — это и есть тот, кого вы посчитали Чан Кай Ши. Он решил бороться с теми, кто, по его мнению, хочет воссоздать единую и могучую империю. То бишь, с белыми генералами. Сат Чурмит-Дажи выдал себя за Чан Кай Ши и с азиатской хитростью втёрся к господину Колчаку в доверие. Верных людей он нашёл на соседних марках. Тувинцы— пастухи — часто встречающийся мотив. Вы в буквальном смысле, на своей шкуре убедились, дорогой Алексей Максимович, какие они прекрасные стрелки из лука. И вас, мой дорогой, Сат Чурмит опоил сонным напитком.

— Как, вы сказали, имя их предводителя?

— Сат Чурмит-Дажи.

— Но зачем ему всё это?

— Тувинцы ненавидят империю белого царя. Страна белого царя — так в Туве звалась русская Империя до революции. Сат Чурмит-Дажи вступил в схватку с Империей, а, значит, с её генералами. А они наивно полагали, что сами ведут борьбу с нынешней властью. Только он оказался похитрее и решил извести их собственными же руками.