Подвал. В плену - Николь Нойбауэр

– Вы что-нибудь знаете о Баптисте-старшем? – спросила Элли.

– Я его избегала, он был ее проблемой, а не моей.

– Что вы имеете в виду, когда говорите «ее проблемой»?

– Они ведь расстались, не так ли?

– А почему? Из-за чего эти отношения пришлось прекратить?

Джудит Герольд принялась теребить фартук.

– Понятия не имею. Об этом вы должны сами у него спросить.

– Госпожа Герольд, – произнесла Элли строже, чем собиралась, – вы были лучшей подругой госпожи Беннингхофф. Вы ведь обсуждали с ней эти отношения. Если вы что-то знаете о господине Баптисте, то обязаны нам сообщить.

– Я ничего о нем не знаю. Мне нужно что-то выдумать? – Джудит встала, выпрямила ноги и помассировала колено. – Очень жаль, но я больше не могу сидеть, мне нужно все время двигаться. Надеюсь, я хоть чем-нибудь вам помогла.

– У вас будет время завтра в первой половине дня, чтобы прийти к нам и подписать протокол?

Джудит Герольд на миг застыла.

– Конечно, – наконец ответила она.

Элли, стуча каблуками, поднялась по лестнице. Новых ответов она не получила – лишь новые вопросы.

Например, о чем умолчала Джудит Герольд, говоря о Баптисте. И почему она так заторопилась.

Одинокая снежинка залетела под навес и, подхваченная восходящим потоком воздуха из вентиляционной шахты, сделала круг почета возле сигареты Вехтера, прежде чем залететь ему за шиворот и растаять под воротником. Он шлепнул себя по шее, будто это был комар. Снег словно намеренно вытворял такие штуки.

Конечно, они не стали ждать до завтра, чтобы поговорить с Оливером. Они еще раз наведались в больницу, собираясь провести допрос без соглядатаев. Вехтер думал, что они сразу же смогут приступить, но по дороге в больницу Ханнес рассказал о своей проблеме с Целлером и постепенно успокоился только сейчас, после третьей сигареты.

Вехтер не удивился жалобе в порядке служебного надзора – он ее ждал. Это было только начало. Он лишь думал, что сперва попытаются запугать его самого, чтобы отступился человек, который руководит расследованием. Но, наверное, в этом-то и состояла стратегия Баптиста: вырвать самого слабого из стада и изолировать. Нет, Ханнес не был слабым, напротив. Баптист никогда не стал бы так недооценивать Ханнеса, он был слишком хитер. Нужно подождать, пока Баптист не устроит какую-нибудь дымовую завесу или применит оружие потяжелее.

– Он всего лишь пускает пыль в глаза, Ханнес, – сказал он. Вехтер просто подумал вслух: первый признак того, что он становится странным.

– Без паники. Я не из пугливых. – Голос Ханнеса почти срывался.

Беременная женщина и мужчина с трубками возле носа и кислородным прибором дыхания взглянули на их сигареты.

– Тс-с-с, не так громко, люди же смотрят, – шикнул Вехтер.

– Как мы будем продолжать расследование? – спросил Ханнес в сотый раз.

– Как обычно, – ответил Вехтер в сотый раз. Он понизил голос.

Пожилая дама на ходунках подошла к месту для курения, объехала со скрипом двоих полицейских и выпустила облако дыма.

– И поэтому мы сейчас приступим к работе. Ты успокоишься, и мы нанесем визит Оливеру Баптисту.

Входя в клинику, Вехтер придержал дверь. Ему показалось, что пожилая дама тихонько произнесла: «Жаль».

– Ты же не веришь в то, что мальчик сегодня заговорит, – сказал Ханнес.

Вехтер что-то пробормотал себе под нос. За несколько секунд больничный воздух окутал Вехтера, словно жесткая пленка, каждый шаг давался с большим напряжением. Неудивительно, что люди в таких местах не становятся здоровее.

Но мысли у него были такие же, как у Ханнеса. Если Оливер Баптист сегодня не заговорит, их шансы выбить из него показания будут стремиться к нулю. Мальчик исчезнет за стенами виллы Баптиста. Под охраной армии юристов и консультантов его воспоминания об убийстве будут все больше превращаться в то, что станут ему нашептывать адвокаты и отец.

Если бы только к нему вернулась память!

Когда Вехтер толкнул двустворчатую дверь в отделение, то увидел, что они приехали слишком поздно. Дверь в палату Оливера была распахнута. В коридоре стоял Баптист-старший и кому-то звонил. Он стоял к ним спиной, но Вехтер сразу узнал его по осанке: прямой и готовый к прыжку. Рядом с его сыном находился мужчина в темном костюме, наверное адвокат Баптиста. Его Вехтер еще ни разу не видел.

Баптист и его сопровождающий выглядели не как посетители больницы, а скорее как инвесторы, желающие купить ее.

И только Оливер нарушал эту картину. Он натянул на голову капюшон толстовки, лишь несколько локонов выбивались из-под него. Большие солнечные очки закрывали глаза. У его ног лежала спортивная сумка. Мужчина в костюме наклонился и подобрал ее.

– Можете оставить сумку, – дружелюбно сказал Вехтер, словно сам хотел отнести ее в машину. Только идиоты могли не услышать за этими словами звон военной стали.

Мужчина отдернул руку: он идиотом не был. Оба обернулись. Баптист, не прощаясь, прервал разговор по телефону.

– Как я вижу, тебе уже лучше. Это хорошо. Мы тут припомнили, что хотели задать тебе пару вопросов. Я могу обращаться к тебе на «ты», правда?

Темные стекла очков обернулись к комиссару.

Вехтер ничего не мог увидеть за ними, лишь отражение собственного силуэта. Преступник или жертва? Или и то и другое? Сколько личин может носить один человек? Много. Он вспоминал, как в какой-то момент лицо Оливера исказилось от боли и как оно в следующий же момент стало совершенно безучастным, словно приступ случился у кого-то другого.

«У кого? Кто ты на самом деле?» – мысленно спрашивал Вехтер.

Баптист встал перед сыном, скрестив руки на груди, – прямо-таки разъяренный Наполеон.

– Вы напрасно приехали. Мой сын еще не в состоянии выдержать допрос.

– К вам я сегодня ехать совсем не хочу, господин Баптист. А что касается вашего мальчика, то он сам может мне сказать, хочет он с нами общаться или нет.

– Вы злоупотребляете моим доверием. Мы с вами договаривались на завтра.

– Если Оливер уже поправился настолько, чтобы оставаться одному, то он наверняка может побеседовать с нами. – Это была первая реплика Ханнеса. Он держался позади, засунув руки в карманы.

– Это невозможно, – парировал Баптист.

Вехтер наклонился к Оливеру:

– Это правда? Ты не хочешь говорить с нами?

Оливер отвернулся. В присутствии отца он не осмелился бы возражать.

Вехтер выпрямился.

– Это не допрос, господин Баптист, просто предварительная беседа. Ваш сын – важнейший свидетель. – «И наш главный подозреваемый», – мысленно добавил он. – Рано или поздно нам все равно придется с ним поговорить.

– Наш домашний доктор был вчера здесь и осмотрел его. Оливеру сейчас нужен абсолютный покой. Разрешите представить: это господин доктор Ким, мой адвокат. Господин доктор, вы хотели что-то отдать полицейским?

Мужчина в темном костюме, стоявший на заднем плане, в тени Баптиста, теперь вышел к Вехтеру и с холодной улыбкой вручил ему скоросшиватель:

– Здесь медицинское заключение. А сейчас прошу нас извинить.

Вехтер взял папку. Она была тонкой, да и диагноз оказался коротким. Комиссар попытался глубоко вдохнуть, но в этом больничном коридоре не было воздуха.

Тихий щелчок пластика заставил его отвести взгляд. Оливер снял очки, его светлые глаза смотрели на Вехтера еще пронзительнее, чем вчера. Этот мальчик становился все более открытым, словно он хотел сбежать от всего, просто исчезнуть. Отец потянул Оливера за запястье, но тот не двигался с места.

– Пойдем уже. On y va?[13] Домой. – Баптист обхватил Оливера одной рукой, а второй взял за плечо, так что мальчику пришлось шагать вперед.

Оливер бросил еще один, последний взгляд на Вехтера через плечо, и в нем было какое-то послание. Вехтер не мог расшифровать его, оно исчезло, и двустворчатая дверь закрылась за ними.

Пальчики Лотты подрагивали, когда Ханнес взял ее за руку. Такая маленькая ручка в такой огромной лапище. Ее ножки лежали на коленях у Йонны, сидевшей на софе. Во время сна от девочки исходил удивительный детский аромат. Расмус, старший сын, лежал в пижаме на полу перед потрескивающим камином посреди груды деталей конструктора «Лего». Ханнес расстегнул воротник, но так и не смог избавиться от чувства, что в комнате не хватает воздуха. Полено в камине щелкнуло, зашипело и рассыпалось пылающим жаром, распространяя волну тепла. У Ханнеса чесалось все тело. Еще пару часов назад он не верил, что сможет когда-нибудь согреться, теперь же мечтал о лыжной прогулке в горах.

Он рассказывал Йонне о своем дне, и какая-то бездна понимания разверзлась и поглотила все его проблемы.

Она не провоцировала его, не расспрашивала, в какое дерьмо он вляпался, не советовала ему, как лучше выпутаться. Вместо этого она приготовила чай и помассировала Ханнесу плечи. Он не хотел чая, и плечи были в полном порядке. Случались времена, когда они горячо спорили ночи напролет. Во время таких бесед он чувствовал себя ребенком, который прыгает с воображаемым лазерным мечом, размахивает им и кричит: «Фррррым, фррррым!»