Первый шпион Америки - Романов Владислав Иванович

— Поезжайте, Роберт! — сказал премьер-министр. — И помните: русские ни при каких условиях не должны заключить сепаратный мир с немцами!

Тема роковой влюбленности не затрагивалась. Предполагалось, что она закрыта навсегда.

Часы на камине показывали половину четвертого утра. Каламатиано, не желая будить жену, постелил себе в кабинете и, перекрестившись, погасил свечу. Ощущая запах лаванды от чистых простыней, он подумал: как все это может уживаться в одном человеке? Огромное честолюбие, английская чопорность, рассудительность и роковая страсть — три вещи несовместные, противоречащие друг другу. А может быть, руководство английской разведки поставило перед Локкартом такую задачу: вступить в контакт с Мурой? Скорее всего, Муру обязали за ним следить, Локкарт бы на такое не пошел. «И все же это интересно, — засыпая, подумал он. — И составляет одну из увлекательнейших сторон жизни шпиона: разгадывать чужие тайны».

Еще в марте в Мурманск пришли два английских крейсера, «Глори» и «Кокран», чуть позже подошел французский «Адмирал Об». Вместе с крейсерами прибыло 1200 человек десанта. Формально военные корабли были посланы для охраны фуражных и оружейных складов союзников, которые находились в Мурманске. Англичане опасались, что немцы их захватят, когда после первого неудачного тура мирных переговоров в Брест-Литовскс Людендорф начал активные военные действия на Восточном фронте. Троцкий тогда даже одобрил эту акцию Антанты, отдал распоряжение властям Мурманска сотрудничать с адмиралом Пуллем и действовать в общем согласии. «Немцы уже хозяйничали на Украине, вторгались в Крым и Прибалтику, угрожали Петрограду и подбирались к Пскову. Но 3 марта мирный договор был подписан, военные действия на время прекратились, и немецкое командование потребовало убрать союзнические крейсеры и десант из Мурманска. Союзники же, спеша доказать, что не отдадут Россию немцам, и стремясь своим военным присутствием оказать давление на новую власть, совсем не собирались уходить из Мурманска. Положение было настолько неясное, что союзники подтолкнули Японию войти 5 апреля во Владивосток, а следом за ними там высадился и союзнический десант. Западная разведка доносила, что Людендорф лелеет планы захвата Петрограда и оккупации Москвы, а значит, надо его предупредить: союзники Россию не отдадут.

Казалось, что Ленину по всем позициям выгоднее было солидаризироваться с бывшими союзниками: Англией, Францией и Америкой, и, несмотря на подписанный в марте договор о мире с немцами, мало кто из западных «наблюдателей» верил, что это было сделано осознанно и с расчетом на дальнейшее сотрудшгчсство. В это мало верили и сподвижники Ленина, полагая, что Брест-Литовская хартия всего лишь маневр, уловка, чтобы выиграть время. Так всем твердил и Робинс, комментируя свои обеды с Троцким и Ильичем. Так считал и Локкарт вплоть до 12 апреля, когда Петерс повез его поглазеть на анархистскую бойню.

— Но какая была нужда так спешно расстреливать этих заблудших? — с мрачной миной спросил он в автомобиле Якова Христофоровича.

— 23 апреля приезжает Вильгельм Мирбах, немецкий посол, — простодушно ответил чекист. — Ленин приказал навести порядок в столице.

— Велика важность, граф Мирбах! — воскликнул Робинс.

— А вот становится великой важностью! — лукаво улыбнувшись, отозвался Петерс. — Судя по всему, этот мир не временный и подписан надолго. А вы крепко задумайтесь, господа союзнички, в каком интересном положении можете в один прекрасный момент оказаться…

Это предупреждение Петерса и его кровавые старания в честь прибытия графа Мирбаха произвели на Локкарта большое впечатление. Пока немцы вели себя нагло, угрожая захватом Петрограда и северных областей, нагло хозяйничая на Украине, в том числе и на территориях, им не принадлежащих, а состоящих под юрисдикцией России, все могло быстро измениться, и договор мог быть расторгнут. Приезд же немецкого посла, устройство посольского корпуса означало этап укрепления германо-советских отношений, а значит, крах всех надежд на то, что Кремль повернется лицом к бывшим союзникам. А это автоматически приводило Англию, Францию и США к поддержке контрреволюционных партий и движений, а следом и к открытой интервенции против большевиков. И тогда вчерашние друзья в один миг становились врагами. На это и намекал дальновидный Петерс, говоря о том «интересном положении», в каком лично они, Локкарт и Робинс, могут оказаться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Еще неделю назад Роберт с воодушевлением слушал Троцкого, Ленина, Чичерина, слал в Лондон шифрограммы об их уме, прозорливости и политическом опыте. Так же, как и Робинс, он готов был поверить, что Брест-Литовский договор всего лишь фикция, вынужденная мера и что стоит помочь русским в борьбе с немцами, как они тотчас же ответят взаимностью.

Локкарт передал Троцкому перехваченную англичанами директиву Людендорфа, уже после подписания Брест-Литовского договора, в которой говорилось: «Решающее значение имеет для нас отвоевать верное место в российской экономической жизни и монополизировать ее экспорт. Все русское зерно, безотносительно к русским нуждам, должно быть экспортировано в Германию, Россия должна быть обескровлена, ее надо заставить связать свое существование с Германией».

Троцкий был оскорблен до глубины души, схватил шифровку и побежал советоваться с Лениным.

— Мне подождать? — спросил Локкарт.

— Да, посиди, — кивнул наркомвоенмор. — Я велю принести тебе чаю…

Милая черноволосая девушка с короткой стрижкой и большими раскосыми глазами принесла Роберту стакан чая и два сухарика. Дипломат поблагодарил ее, заметив во взоре особенный интерес к своей персоне. Раньше он не замечал в секретариате Троцкого барышень, видимо, она кого-то подменяла, а может быть, трибун революции решил внести разнообразие в свой спартанский распорядок. Если б не Мура, Локкарт даже позволил бы себе поухаживать за этой красивой революционеркой.

Троцкий вернулся через полчаса.

— Я могу это оставить у себя? — спросил он, держа в руке листок с шифровкой.

— Да, у меня есть копия. Что сказал Владимир Ильич?

— Почти ничего. Он сказал, что его уже информировали о такой жесткой позиции генерала в отношении России. Но Людендорф еще не все правительство, есть император Вильгельм, который придерживается другой точки зрения.

— Но Людендорф…

— Я знаю! — оборвал Локкарта Троцкий, резко поднялся и, выглянув в приемную, тоже попросил чаю. — Я понимаю ваши настроения, господин Локкарт. Поверьте, мне куда приятнее было бы иметь дружеские отношения с вашей страной или Америкой. Но я понимаю и Ильича. Ваш Ллойд-Джордж осторожничает. Он послал вас в нашу страну, даже не наделив никакими полномочиями, хоть вы и утверждаете, что он доверяет вашему мнению. Но что оно, как не мнение частного лица?

Троцкий ударил в самое больное место Локкарта. Он действительно приехал по просьбе премьер-министра и фактически на старых правах московского генерального консула, в ранге которого он состоял до революции. Правда, после его спешного отъезда летом 1917-го Лондон назначил нового консула в Москву, Бейли, но тот сразу покинул старую столицу, едва произошел большевистский переворот. Ллойд-Джордж отправил с Локкартом двоих помощников, но официального представления не последовало. Лондон не спешил признавать новую власть, считая, что и сама революция не что иное, как хорошо спланированная авантюра Берлина. Старый посол Джордж Бьюкенен уехал из Петрограда еще в начале 1918-го, новый, Френсис Линдли, назначенный вместо него, так и не появился.

И хотя Локкарт постоянно посылал министру иностранных дел Великобритании Бальфуру шифровки о положении дел в России, информируя его и Ллойд-Джорджа о переговорах с Лениным, Троцким, Чичериным и как бы подводя к тому, что хорошо бы обозначить его дипломатический статус на этих переговорах, но премьер-министр и Бальфур деликатно отмалчивались, точно этой проблемы не существовало. Роберт понимал, что присылка верительных грамот автоматически означала бы признание Англией нового государства — Советской России и ее большевистского правительства, что в существующей ситуации было невозможно, и не только из-за подписания договора Ленина с немцами: старую консервативную Европу не устраивала сама коммунистическая идеология новой власти. Вторая Парижская Коммуна, которую провозгласил Ленин в России, вызывала у всех содрогание. Нормальный обыватель видел за этим гильотины и потоки крови. Ленин с усмешкой пообещал, что гильотин не будет, а 25 октября, в первый день свершения революции, Лев Каменев, сподвижник Ильича, проташил через Второй съезд Советов решение об отмене смертной казни. Ленина в этот момент на съезде не было. Когда он появился и узнал об этом, то сразу же отругал Каменева за глупую инициативу.