Антология современной швейцарской драматургии - Андри Байелер

КАРЛ. Бред какой-то.

АНТОН. Что здесь написано. За-крыто. Почему сюда заваливаются какие-то идиоты. Да еще ночью.

ГЕРМАН. Идиоты. Кто тут идиот. Ты король или кисейная барышня. Распустил нюни. Наверняка не мылся целый месяц. Ты хозяин станции или кто. Закрыто. Какое мне до этого дело. Мешок с дерьмом. Держать тут речи. Мой бак пуст. Заполнить.

АНТОН. Моим рапсовым дизелем.

ГЕРМАН. Это заправка или что.

Антон уходит.

* * *

ГЕРМАН. Вот так. Ты переборщила. Антон тебя не хочет. И знаешь что. Я его понимаю. Ты ведешь себя плохо. Тот, кто чего-то хочет, должен быть любезным. Хоть чуточку. Антон, конечно, тюфяк, но мы же от этого тюфяка чего-то хотим.

ЭРИКА. Я здесь оставаться не хочу.

ГЕРМАН. А чего ж ты, скажи на милость, хочешь.

ЭРИКА. Как можно скорее уехать отсюда. Спуститься в долину. И еще мне нужен врач.

ГЕРМАН. В санатории очень хороший врач.

ЭРИКА. Ехать со всеми в санаторий. Ни за что. Там я застряну.

ГЕРМАН. В понедельник вечером я еду обратно.

ЭРИКА. Вы могли бы забросить людей в санаторий, а затем доставить меня в долину.

ГЕРМАН. Надо соблюдать режим отдыха.

ЭРИКА. Исключения невозможны.

ГЕРМАН. Невозможны.

ЭРИКА. Я заплачý.

ГЕРМАН. Ты все хочешь решать с помощью денег, всегда с помощью денег. Это скверно.

ЭРИКА. Я возьму ваш автобус в аренду, а вас найму водителем.

ГЕРМАН. Даже не думай об этом.

ЭРИКА. Вы должны. Вы должны. Вы должны.

ГЕРМАН. Не должен. Не должен. Не должен.

ЭРИКА. Если в течение суток я не прибуду в Ченстохову, то буду стерта с лица земли.

ГЕРМАН. Чуть-чуть опоздаешь. Ничего страшного.

ЭРИКА. Господь, наш Бог, посылает ко мне ангела с поручением, и что ж, вы думаете, он скажет: «Ничего страшного, Эрика, я смотрю на вещи шире, приезжай, когда у тебя будет время».

ГЕРМАН. Это было бы любезно с его стороны.

ЭРИКА. Безмозглый невежда.

ГЕРМАН. Ну ты, смотри у меня.

ЭРИКА. Безмозглый узколобый невежда.

* * *

ГЕРМАН. Санаторий — это другой мир. Везде светло и очень тихо, не слышишь собственных шагов. У тебя прекратятся боли. Это я тебе обещаю. Даже господин Крамер будет спасен, а мы с тобой познакомимся чуточку ближе. В наших отношениях появилась, знаешь ли, как это называется, да, червоточинка.

ЭРИКА. Я не больна, лечиться мне не надо.

ГЕРМАН. Мы все больны. А ты особенно.

* * *

ЭРИКА. Что это за компания. Что вы за люди. Вы что-то задумали. Куда я попала. В одну из этих сект.

ГЕРМАН. Мы секта.

ЭРИКА. Вы вообще не едете в санаторий.

ГЕРМАН. А куда же еще.

ЭРИКА. Вы хотите рухнуть вместе с автобусом в пропасть. Не так ли. Это и есть то спасение, о котором говорил господин Крамер. Туда же и Карл со своей безвыходной ситуацией. Вы хотите убиться. И поэтому не хотели, чтоб я была с вами. Но теперь.

ГЕРМАН (кричит). Жасмин. Жасмин. Подойди ко мне. Прошу тебя.

ЖАСМИН (подходит к водителю). Сколько можно ждать, Герман.

ГЕРМАН. Смех, да и только, послушай. Она думает, что мы сектанты.

ЖАСМИН. Мы сектанты.

ГЕРМАН. Да, мы. Ты и я, и рыльник копченый, и Крамер, и Толстуха. И что мы едем не в санаторий.

ЖАСМИН. А куда же.

ГЕРМАН. Летим в пропасть вместе с моим Германом.

ЖАСМИН. И для чего же.

ГЕРМАН. Чтоб умереть.

ЖАСМИН. Забавно.

ГЕРМАН. А ты не улыбаешься.

ЖАСМИН. Улыбаюсь, еще как улыбаюсь.

* * *

ГЕРМАН. У съезда к санаторию есть чудное местечко. Я частенько о нем думал. Запоздай я там чуть-чуть с поворотом руля, ха, и мой Герман сперва пробьет старое ржавое ограждение, а потом мы полетим вдоль склона вниз, как минимум триста метров свободного падения над верхушками елок, мимо старой дороги через перевал, пока не врежемся в дно реки. Вух!

ЭРИКА. Боже упаси.

ЖАСМИН. Что с ней. Почему она так побледнела.

ГЕРМАН. Действительно. Бледна как мел.

ЖАСМИН. Она тебе верит. Ей не хочется умирать.

ГЕРМАН. Я же тебе говорил, Жасмин. И последняя дворняга боится смерти. Хоть крещеная, хоть некрещеная.

ЭРИКА. Я не хочу иметь с вами дела. Отпустите меня.

ЖАСМИН. Ты в нашей компании.

ЭРИКА. Мое время еще не истекло.

ЖАСМИН. Откуда тебе это известно.

ЭРИКА. Я это чувствую.

ЖАСМИН. Она боится. Действительно боится.

ГЕРМАН. Вот теперь ты улыбаешься.

ЖАСМИН. Чего она только не рассказывала о жизни на том свете и в вечности. Здесь мы, мол, только проездом. Право оказаться в царстве небесном должны заслужить. Я поверила. И верила в это целых полдня. Страх смерти — это, дескать, все суета. Лучше сразу готовиться к вечной жизни. В небесах над людьми будет вершиться суд, и на коленях у Бога будут сидеть только праведники. Такой чушью она, видно, и гонит от себя страх смерти. Так я думала. При одной мысли об этом ящике у меня зуб на зуб не попадает. Как представлю, что лежу в гробу, одетая в саван, — ужас. Лежу-то неухоженная. А потом весь этот тлен. Всю жизнь стараешься не потерять форму. А в итоге превращаешься в серую слизь.

ГЕРМАН. А что происходит с неправедными.

ЭРИКА. Их отделяют от стада, обрекая влачить существование без любви и надежды, веки вечные, и страданиям их не будет конца.

ГЕРМАН. К кому относишься ты, Жасмин.

ЖАСМИН. К праведникам.

ГЕРМАН. Ну нет. Ты мне нравишься, но ты хитрая, коварная, корыстная. Скорее даже алчная.

* * *

КРАМЕР (кричит из автобуса). МОЙ РОТ ПОЛОН СОЛИ. ГЛАЗА МОИ ИССОХЛИ. Я ВИЖУ, КАК КОЖА МОЯ ЧЕРНЕЕТ. ДАЙТЕ МНЕ ПИТЬ. ХОРОШО БЫ ЧАЮ. ДАЙТЕ МНЕ ПИТЬ.

* * *

ГЕРМАН. Наконец меня осенило. Ай молодца! Решение-то просто, как дважды два. Никто же не знает, что ты села в мой автобус, так ведь.

ЭРИКА. Пожалуй, что так.

ГЕРМАН. Люди думают, что ты в Ченстохове.

ЭРИКА. Ну да.

ГЕРМАН. И никто тебя не видел.

ЭРИКА. Не знаю.

ГЕРМАН. Тебя нам подарили. И ты для нас, так сказать, подаренная душа. Никому и в голову не придет, что ты обретаешься здесь. У нас тебя искать не будут.

ЭРИКА. Антон знает, где я.

ГЕРМАН. Правильно. Антон знает. Но Антон не человек. Антон — пьяница. У него видения. Ясно, что свидетелем он быть не может. Ты должна понять, что при таких обстоятельствах я подумываю положить этому делу конец, зайти с тобой за елку, подобрать сук поувесистей и, как это называется, да, укокошить тебя. Люди ведь поймут, Жасмин, что такая мысль приходит как бы сама собой. Или я ошибаюсь.

ЖАСМИН. Поймут, конечно, поймут.

ЭРИКА. Вы шутите.

ГЕРМАН. Люблю пошутить. А значит, и посмеяться.

ЭРИКА. Не можете же вы просто взять и убить меня.

ГЕРМАН. Еще как можем. Ведь нам не надо опасаться никакого наказания. Мы, люди, добрые, потому что боимся наказания. А в данном случае наказание нам не грозит. Вот и выкопаем для тебя ямку. Это же логично, как ты считаешь, Жасмин.

ЖАСМИН. Твоя идея не лишена остроумия.

ГЕРМАН. Крамеру, например, этой развалине, этому зловонному полутрупу, я бы давно свернул шею. Но мы забрали его в доме для престарелых, и сестры меня там видели. И врач тоже. А потому я не могу выбросить из автобуса эту трухлявую колоду. С тобой дело обстоит иначе.

ЭРИКА. Ваша совесть не допустит этого.

ГЕРМАН. Не думаю.

ЭРИКА. У вас же есть совесть.

ГЕРМАН. Так что достаю веревку, довольно тонкую. И мы едем дальше, поднимаемся все выше и выше, и там я вырою тебе ямку. Красивую такую ямку. Нельзя же стоять у природы на пути.

* * *

АНТОН (подходит к Герману). Вошло четыреста двадцать литров. Большое спасибо. Не дизель, а бальзам на душу. Побольше бы таких клиентов.

ГЕРМАН. С такими, как ты, не хочется иметь дело. Сидишь у своей заправки, как жерлянка в яме. Не каждый рискнет подъехать. Люди проезжают мимо. И знаешь почему.

АНТОН. Скажи.

ГЕРМАН. Их мучит совесть. Из-за того, что они не заправлялись у тебя раньше. Ты оказался в жалком положении, и они винят себя за это.