Три месяца, две недели и один день (СИ) - Шишина Ксения

— Да ты просто эксперт, я смотрю.

— Я просто внимательно слушал. А ты даже не в состоянии сделать усилие над собой. Знаешь, мне кажется, нам стоит обратиться к другому врачу. Вот у Брук…

— К нему будешь ходить с ней. Вот забеременеет она, и вперёд, — Оливия переводит взгляд от телефона к цифровой панели, будто в сомнении, что мы нажали на нужную кнопку и едем, а не стоим на месте, и мне становится горько. Не от того, что Брук как бы съехала, а потому, что я не работаю сразу на два фронта и никогда так себя не вёл, но своими же собственными усилиями создал соответствующий образ, которому даже не желаю соответствовать.

— Не забеременеет.

— А что так? И с чего вдруг такая категоричность? Она бесплодна, или у тебя банально на неё…

— Я банально с ней не сплю, — не давая ей мерзко и низко закончить собственную мысль, а именно очевидными мне отторгающими выражениями всё бы и завершилось, я перебиваю фразу на полуслове и почти выхожу из себя, — порой ты так отвратительна. Была таковой и по-прежнему остаёшься. Вот почему мы никак не можем наладить хотя бы подобие нормального общения, — но всё это чушь, и я это знаю, и Оливия также знает. Может, поэтому её пальцы перестают перемещаться по сенсорным буквам и знакам препинания, и проходит какое-то время прежде, чем она слегка поворачивает голову налево, чтобы мельком взглянуть на меня?

— Мы не можем его наладить не поэтому, а потому, что тебя нравится меня провоцировать. Я бы даже сказала, что ты это полюбил. И тут все средства хороши, ведь так? Но ты с ней спал, так что не вижу разницы, — но она есть, и я мучительно пытаюсь понять, больно ли Оливии из-за того, что я, как предполагается, быстро утешился, или ей действительно всё равно. Она не выглядит разбитой или страдающей, но внешность бывает обманчива. Даже, наверное, её.

— Нет, не спал. То есть спал, но лишь в платоническом смысле, и только. Не с ней, а рядом. Как друзья.

— Значит, ты мне солгал?

— Да.

— Почему?

— Потому что причинять тебе боль стало моей целью, Оливия. Наверное, не всё попадает точно в яблочко, но… — тут лифт, звякнув, наконец останавливается, и когда его двери открываются на первом этаже, Оливия быстро выходит прочь и столь же стремительно, будто на ней домашние тапочки, а не довольно высокие туфли, выбирается на свежий воздух, а там достигает и своего автомобиля, тоже внедорожника, как и у меня. Мысленно и морально я настраиваюсь на сражение, но она садится на переднее пассажирское сидение ещё до моего появления в непосредственной близости. Ключи валяются на приборной панели, безмолвно подчёркивая то, что я водитель, раз уж так этого хотел, и всю дорогу до дома мы проводим в гнетущей тишине. Мне неоднократно хотелось открыть рот и попросить её уже высказаться, потому что в случае с ней это всяко лучше тошнотворного молчания, но последние крупицы сдержанности и контроля проваливаются в небытие лишь на стоянке, освещённой сплошь электрическим светом. — Скажи же уже хоть что-нибудь. Что угодно, Браун.

— Нечего мне сказать, Дерек.

— Ты сейчас серьёзно? Я заслуживаю знать, но спустя всё это время так и не имею ни малейшего понятия, за что ты так со мной и с нами.

— Ну так или иначе я ведь беременна, так чего ещё тебе надо?

— А та жизнь, что ты прервала… Она совсем ничего не стоит?

— Всё это для меня ничего не стоит, — где-то в глубине я ждал чего-то подобного, и меня ничего не должно выбивать из колеи, но эти слова… Они всё равно ударяют в солнечное сплетение, на какое-то время лишают возможности дышать и насыщать легкие кислородом, и я не знаю, я просто снимаю блокировку с дверей и, выдернув ключи из замка зажигания, швыряю их куда-то в сторону, и вылезаю из машины так, будто она вся пылает, горит и вот-вот взорвется из-за полного бензобака.

— Дерек.

Оглянувшись на голос, я обнаруживаю, что Оливия с сумкой, наброшенную на правую руку около локтевого сгиба, уже стоит у бампера своей чертовой машины, и, совершенно не задающийся вопросом, как можно покинуть салон мощного и высокого внедорожника на не плоской подошве, будучи беременной, и при этом не свернуть себе шею ещё на стадии специальной подножки, я говорю лишь одно:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— А вот ты всегда знаешь, куда бить, — и ухожу прочь. Мой автомобиль сам себя от клиники не заберёт.

Глава восьмая

— Ты не звонила, а я не звал тебя в гости. И к тому же мне пора на арену, Оливия.

Все ключи и телефон уже в карманах спортивных штанов, и вообще я открыл дверь, чтобы выйти из дома и пройти к машине, но только я сделал это, как эта женщина, в этом момент уже находясь на моём крыльце, переступила порог, проникла в прихожую и потянулась в сумку за планшетом. Просто замечательно. Не телефон, так портативный компьютер. А сидеть в нём у себя дома не вариант?

— Ты что, всё ещё дуешься? — мы не виделись и никак не контактировали несколько дней, и я легко прожил бы без подобных разговоров ещё столько же и даже дольше, возможно, прямо до следующего визита к врачу, но я не дуюсь. Потому что дуются только ребятишки в детском садике, а мы уже давно вышли из того возраста. Я обескуражен, злюсь, негодую и пребываю в тихом, но всё-таки отчаянии, что к лучшему ничего не меняется, но никак не хожу с надутыми щеками.

— Нет, — не хочу начинать то, что всё равно ни к чему не приведёт. Я снова скажу ей первое, о чём думаю и не могу перестать, она опять ярко продемонстрирует своё безразличие к тому, что для меня было и по-прежнему является важным, а для неё представляет собой лишь проходящий эпизод, и спустя короткое время мы по новой упрёмся в тупик, где каждый останется при своём мнении.

— А мне кажется, что да. Но что касается арены, то вряд ли это хорошая идея, но ты, я так понимаю, не в курсе.

— Не в курсе чего?

— Просто читай и можешь не благодарить, — с этими словами она протягивает мне свой планшет с уже открытой на нём интернет-страницей и, пока я вникаю в статью, которая состоит в основном лишь из догадок и предположений, но содержит наряду с ними и моё имя, разувшись, проходит на кухню, в наполнение которой в своё время сама и внесла некоторые незначительные корректировки. Мне не остаётся ничего другого, кроме как последовать за ней, при этом продолжая пробегать строчки глазами.

Но порой лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, а тут ещё и целая галерея фотографий, прикреплённых к текстовому материалу для наглядности, и вся она от первого до последнего снимка посвящена лишь одному человеку. Оливии. Очевидно беременной, а не просто избыточно поправившейся Оливии в чёрных легинсах, спортивной майке фиолетового цвета и кроссовках, совершающей прогулку в одном из парков города с наушниками в ушах и не знающей, что её снимают вездесущие папарацци, фиксируя абсолютно каждый шаг. По идее меня должно беспокоить лишь то, не переходила ли она случайно и на бег, в то время как я не уверен в безопасности данной физической нагрузки для ребёнка и в том, что она ему не навредит, и не следует ли сначала обсудить уместность всего этого со специалистом. Но в данный момент у нас есть проблема и поважнее, чем вероятное переутомление как никогда уязвимого сейчас женского организма.

— Ты снова пища для сплетен, — говорю я, но не упоминаю то, что в этом качестве, то есть на снимках, она… ну, выглядит мило и привлекательно. Скорее всего, ей так не кажется, и всё такое, но я помню все свои ужасные слова о весе, его увеличении и о том, что если не хочешь толстеть, то обзаводиться ребёнком это самое огромное и жирное табу, какое только может быть, потому что в этом случае ты гарантированно сколько-то килограммов да наберёшь, но правда такова, что они её нисколько не уродуют, и даже наоборот. Пусть эти снимки сделаны в некотором роде незаконно и исподтишка, на них она хотя бы выглядит располагающе и приветливо. Почти безмятежной, умиротворённой и расслабленной, будто её ничто даже близко не тяготит. Ни новое состояние, ни нежеланный ребёнок, ни вызванные этим сложности. Со мной она не такая. Это во мне всё дело? Или эта дурацкая ходьба заставляет её напрочь отключиться и временно забыть о том, что ей абсолютно чуждо и совершенно не нужно?