Камешек в небе. Звезды как пыль - Айзек Азимов

И все-таки Энниус расспрашивал его. Почему?

Сочеталось ли это с тем, другим, о чем он узнал? Подозревал ли Император то, что он подозревал сам?

За двести лет Земля поднималась трижды. Трижды, под лозунгами, провозглашающими возвращение к древнему величию. Земля восставала против имперских гарнизонов. Три раза она терпела поражение, и это естественно. И если бы Империя не была бы так хорошо просвечена, а большинство членов Галактического Совета не были бы человекоподобными, Земля была бы залита кровью и превращена в необитаемую планету.

Но теперь все могло измениться… Но могло ли? Насколько он может доверять словам умирающего сумасшедшего, три четверти речей которого невозможно было разобрать?

Какова польза от всего этого? В любом случае он не осмелится пойти на какие-либо действия. Он может только ждать. Он старел, и, как сказал Энниус, то были тяжелые земные последствия. Шестьдесят надвигались на него, и избежать этой возрастной хватки было почти невозможно.

И даже на этом несчастном, горящем, безумном земном шаре он все равно хотел жить.

Он снова лег и перед сном успел еще подумать о том, был ли звонок Энниусу зарегистрирован Древними. В то время он еще не знал, что Древние располагают другими источниками информации.

Наступило утро, прежде чем молодой техник окончательно принял решение.

Он восхищался Шентом, но хорошо понимал, что тайное решение неизвестного добровольца шло вразрез с приказом Братства. А этот приказ был дан статусом Обычаев, что делало неповиновение крупной провинностью.

Он взвесил все детали. В конце концов, кем был этот человек, которого они лечили? Кампания набора добровольцев была тщательно продумана. Она была разработана с целью дать достаточно информации о синапсифере, с тем чтобы устранить подозрения возможных имперских шпионов, не дав при этом нужного одобрения возможным добровольцам. Общество Древних присылает для лечения своего человека, и этого достаточно.

Кто же тогда прислал этого человека? Общество Древних по тайным каналам? Для того, чтобы проверить надежность Шента?

Или же Шент — предатель? Днем он с кем-то разговаривал, закрывшись в кабинете. С кем-то, носящим плотную одежду, такую, какую носят пришельцы из внешних миров, боясь радиоактивности.

В любом случае Шент мог оказаться обреченным, так почему же он должен позволить вовлечь себя в это дело? Он молодой человек, перед ним еще почти четыре декады жизни. Зачем ему противостоять шестидесяти?

Кроме того, для него это означает запрещение… А Шент так стар… Следующий цензус, вероятно, уведет его с собой, так что для него не будет большого вреда. Практически вообще никакого.

Техник решился. Его рука потянулась к коммуникатору, и он набрал комбинацию, которая вела прямо к личному кабинету Верховного Министра всей Земли, который, не считая Прокуратора и Императора, держал в своих руках жизнь и смерть каждого человека на Земле.

Снова был вечер, когда неясные впечатления в мозгу Шварца обострились уколом боли. Он вспомнил поездку к неким беспорядочно громоздящимся зданиям у берега озера, долгое ожидание в неудобной позе в задней части машины.

А потом… Что? Что? Его разум отшатнулся от неясных мыслей. Да, за ним пришли. Была комната, приборы, диски и две пилюли… Вот и все. Ему дали пилюлю, и он охотно принял ее. Что ему было терять? Яд казался для него настоящим благодеянием.

А потом — ничего.

Подождите! Что-то такое копошилось в его мозгу… Люди, склонившиеся над ним… Внезапно ему припомнилось холодное прикосновение стетоскопа к груди… Девушка кормила его…

Пришла мысль об операции, и, объятый паникой, он откинул простыни и резко сел.

Девушка оказалась рядом с ним. Она положила ему на плечи руки, пытаясь заставить его опуститься на подушки. Она что-то успокаивающе говорила, но он не понимал ее. Он попытался сбросить с себя эти тонкие руки, но тщетно. Силы покинули его.

Он поднес собственные руки к глазам. Они казались нормальными. Он пошевелил ногами и почувствовал, как они движутся под простыней. Значит, они не ампутированы.

Он повернулся к девушке и без особой надежды спросил:

— Вы можете меня понимать? Вы знаете, где я? — и едва узнал собственный голос.

Девушка улыбнулась и внезапно издала поток быстрых журчащих звуков. Шварц застонал. Вошел пожилой человек, тот самый, что давал ему пилюли. Человек и девушка поговорили друг с другом, потом девушка повернулась к нему, указала на его губы и сделала несколько приглашающих жестов.

— Что? — спросил он.

Она энергично кивнула, и ее хорошенькое личико просияло от удовольствия. Сам того не желая, Шварц почувствовал радость, глядя на нее.

— Вы хотите, чтобы я говорил? — спросил он.

Человек уселся возле него и знаком попросил открыть рот. Он сказал:

— А-а-а-а…

И Шварц повторил:

— А-а-а-а, — в то время как пальцы человека массировали его адамово яблоко.

— В чем дело? — недовольно спросил Шварц, когда его шея оказалась на свободе. — Вы удивлены тем, что я могу говорить? Да за кого вы меня принимаете?

Проходили дни, и Шварц узнал несколько вещей. Человек был доктором Шентом — первый человек, которого он узнал по имени с тех пор, как остановился над тряпичной куклой. Девушка была его дочерью, Полой. Шварц обнаружил, что ему больше не нужно бриться. Волосы на его лице перестали расти. Это испугало его. Неужели они больше никогда не вырастут?

Силы быстро возвращались к нему. Ему разрешили одеться и вставать и кормили уже не только кашей.

Был ли он тогда болен амнезией? Лечили ли его от этого? Был ли именно этот мир нормальным и естественным, в то время, как тот мир, который он помнил, был лишь фантазией, порожденной амнезией мозга?

Ему так и не позволили выходить из комнаты, даже в коридор. Что же тогда — он пленник? Может быть, он совершил преступление?

Человек никогда не может оказаться более потерянным, чем если он потеряется в коридорах собственной памяти, куда никто не может добраться, чтобы найти его. Не бывает человека более беспомощного, чем тот, который не может вспомнить.

Пола забавлялась, уча его словам. Но его вовсе не вселила та легкость, с какой он подхватывал их и запоминал. Он помнил, что обладал в прошлом удивительной памятью. По крайней мере, память его казалась прежней. Через два дня он мог понимать простые предложения. Через три — произносить их так, чтобы его понимали.

Так или иначе, на третий день он был удивлен и сам. Шент учил его говорить и задавал ему вопросы. Шварц должен был отвечать, а Шент смотрел при этом на показания приборов. Потом Шент объяснил ему термин «логарифмы» и попросил назвать логарифм двух.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});