100 великих тайн советской эпохи - Николай Непомнящий

Думать час-два над запиской в 5-10 строк – это уже не Ленин октября 1917 года!

Отметим также, что 1921 год, когда писалась записка Ленина – год введения НЭПа – второго, после Брестского мира, оппортунистического шага Ленина. По непопулярности в кругах партийно-коммунистической номенклатуры НЭП мог сравниться только с Брестским миром. Точнее – компромисс на внутреннем фронте (НЭП) явился следствием компромисса на фронте внешнем (Брестское соглашение). Ленин создавал систему, при которой всевластный, но голодный коммунист должен был мирно сосуществовать с бесправным, но сытым нэпманом.

Такое униженное положение партийного актива было самой благоприятной почвой для новых заговоров, конкретными предпосылками которых были, во-первых, оставление Дзержинского во главе ГПУ; во-вторых – выдвижение Сталина на пост генсека весной 1922 года; в-третьих, первый удар у Ленина, происшедший 25–27 мая.

Не позднее 10 июня Ленин оказывается изолированным в Горках людьми Дзержинского (разумеется, под предлогом необходимости покоя и лечения). Об этом становится известно из письма Л. П. Серебрякова от 10 июня наркому социального обеспечения А. Н. Винокурову. Загадочным образом письмо это оказалось в редакции «Тайме» и, разумеется, было опубликовано (2 августа 1922 года в обратном переводе с английского берлинской белоэмигрантской газетой «Руль»): «Возвращайтесь, как можно скорее. […] С Ильичем дело так плохо, что даже мы не можем добиться к нему доступа. Дзержинский и Смидович охраняют его как два бульдога от всех чужих и никого не допускают к нему, или даже во флигель, в котором он живет. Я считаю эту тактику бессмысленной, так как она ведет только к распространению легенд и самых невероятных слухов.

Еще не совсем ясно, кто эти трое, которые должны составить директорию. ЦИК снял кандидатуру Рыкова. Правда, что Каменев сильно за него борется… Что касается Сталина, то он решительно отказывается работать с Каменевым. В то же время среди нас закипают семейные ссоры, как раз в момент, когда они нам менее всего нужны. Более всего раздражает меня Радек, занявший таинственную позицию в одно и то же время по отношению к ЦИКу и к нам, в особенности в отношении Троцкого. Он и Склянский всегда вместе.

Кремль ежедневно осаждается всякого рода делегациями и носителями петиций из отдаленнейших углов, и они являются не от имени советских учреждений, а от всякого рода кружков и групп, которые возникли независимо от контроля партийных органов. Многие из них самые настоящие русские крестьяне, отношение которых к правительству теперь совсем не так благоприятно, как оно было раньше. Меня очень смущает мысль, что мы были слишком поглощены нашими действиями за границей и недавним нашим первым „министерским кризисом“, что мы потеряли контакт с крестьянским настроением и не будем в состоянии приноровить его в надлежащий момент к нашим целям. Сталин, кажется, единственный человек, видящий вещи так, как они есть.

Мы среди острого экономического кризиса, Москва перегружена товарами. Никто их не покупает и они циркулируют среди узкого кольца спекулянтов, которые в конце концов исчезают с горизонта. Спекулянтский элемент начинает теперь утекать из России за границу. Это симптом не очень благоприятный для новой экономической политики. […] С коммунистическим приветом. Ваш Серебряков».

Можно было бы считать, что «Тайме» опубликовала фальшивку. Однако 18 июня, всего через 8 дней после написания письма Серебряковым, все та же газета «Руль» опубликовала следующую заметку: «Официальное сообщение о болезни Ленина.

Опубликованное советским правительством сообщение о болезни Ленина гласит: „Бывший председатель Совета народных комиссаров Владимир Ильич Ленин-Ульянов страдает тяжким переутомлением, последствия которого осложнились отравлением. Для восстановления своих сил товарищ Ленин должен на продолжительное время, во всяком случае до осени, удалиться от государственных дел и отказаться от всякой деятельности. Его возвращение к политической работе представляется вероятным после продолжительного отдыха, так как, по мнению медицинских авторитетов, восстановление его сил возможно“».

Поскольку отставка Ленина, объявленная одним лишь «Рулем», произошла негласно и сам Ленин об этом не знал, мы вправе назвать происшедшее государственным переворотом, т. е. актом незаконным. Но это, в конце концов, формальная юридическая тонкость. Важнее вопрос о яде. Читатели «Руля», разумеется, считали, что речь идет о тех самых отравленных пулях, которыми Каплан стреляла в Ленина. Проблема лишь в том, что пули, ранившие Ленина, были самыми обыкновенными.

Обратимся теперь к Троцкому. В 1939 году он написал статью, в которой рассказал о возможном отравлении Ленина Сталиным. Не исключено, что это была первая осторожная попытка Троцкого поведать правду. Если б его откровения, граничащие с разглашением государственной тайны, были бы приняты Западом и заинтересовали его, Троцкий, кто знает, мог бы оказаться более разговорчивым. Но общественные и политические круги свободного мира молчали. В разоблачениях Троцкого никто не был заинтересован.

Статья, законченная для журнала «Лайф» 13 октября 1939 года, так и не была там опубликована. 10 августа 1940 года Троцкий издал статью в урезанном виде в журнале «Либерти». Через десять дней он был убит агентом НКВД.

Похоже, что и Дзержинский не избежал общей участи. Слухи о том, что Дзержинский умер не своей смертью, ходили давно. 2 июня 1937 года Сталин выступил с обширной речью о раскрытии военно-политического заговора на расширенном заседании военного совета при наркоме обороны. Касательно Дзержинского Сталин сказал следующее:

«Часто говорят: в 1922 году такой-то голосовал за Троцкого. […] Дзержинский голосовал за Троцкого, не только голосовал, а открыто Троцкого поддерживал при Ленине против Ленина. Вы это знаете? Он не был человеком, который мог бы оставаться пассивным в чем-либо. Это был очень активный троцкист и весь ГПУ он хотел поднять на защиту Троцкого. Это ему не удалось».

«Не удалось» на языке Сталина означало, что Дзержинский был убран.

(По материалам Ю. Фельштинского, доктора исторических наук)

Оккультный отдел НКВД

Долгое время идеология советского государства считалась подчеркнуто материалистической, в ней не было места «буржуазному мракобесию» и «нездоровым сенсациям». Тем не менее и в Советской России нашлись люди, полагавшие, что занятия оккультизмом могут способствовать укреплению социалистической государственности. Эти люди создали специальный отдел ОГПУ-НКВД, который стал базой для проведения оккультных экспериментов под непосредственным руководством чекистов.

Специальный отдел, возглавляемый заслуженным большевиком Глебом Ивановичем Бокием, пользовался автономией. Это значило, что Бокий передавал информацию непосредственно в Политбюро, минуя руководство своего ведомства.

В декабре 1924 года Г. Бокий познакомился с Александром Барченко, сотрудником Института мозга в Петрограде и организатором экспедиции на Ловозеро, где он обнаружил развалины древних сооружений и считал, что отыскал легендарную Гиперборею. Когда зимой 1924 года после доклада на коллегии Бокий и Барченко разговорились, последний сказал фразу, изменившую жизнь обоих собеседников: «Контакт с Шамбалой способен вывести человечество из кровавого тупика безумия той ожесточенной борьбы, в которой оно безнадежно тонет!..»

Через несколько дней на конспиративной квартире собрались люди, близкие лично ему – Москвин, Кострикин, Стомоняков, для того чтобы создать московский центр «Единого трудового братства», тайной эзотерической организации во главе с Александром Барченко.

Официально Александр Барченко числился сотрудником 1-го научно-технического отделения ВСНХ и якобы занимался исследованиями гелиодинамики и лекарственных растений. Свои лабораторные опыты он совмещал с должностью эксперта Бокия по парапсихологии. Барченко выступал также консультантом при обследовании знахарей, шаманов, медиумов и гипнотизеров, которых активно использовал в своей работе спецотдел. Методика Барченко применялась и в особенно сложных случаях дешифровки вражеских сообщений. В таких ситуациях проводились даже спиритические сеансы (!).

По-настоящему же большим проектом из тех, которыми руководил Барченко, стала организация экспедиции в Шамбалу, которая должна была отправиться в Афганистан и Синьцзян в конце лета 1925 года.

Александр Васильевич вспоминал: «При содействии Бокия мне удалось добиться организации экспедиции в Афганистан. Экспедиция должна была побывать также в Индии, Синьцзяне, Тибете. На расходы Бокию удалось получить около 100 тысяч рублей (по тогдашнему курсу – 600 000 долларов!)». Базой для подготовки экспедиции стала арендованная спецотделом дача в подмосковном поселке Верея.