Вега — звезда утренняя - Николай Тихонович Коноплин

Даша. — Очень неприятный осадок от совещания».

Она представила себе, что бы сделала сейчас, если бы вчерашнее повторилось снова. Конечно, она бы не молчала. «Знаете что, товарищи, — сказала бы она Подрытову и Кострикову, — каждый из вас говорит о своем, наболевшем, и каждый хочет направить меня по своему пути, а я хочу сама разобраться во всем. Имею я такое право?»

Неплохо? Конечно! И правильно! Она удовлетворенно засмеялась и тут же задумчиво почесала кончик носа. «Да, а все-таки чего-то в мире не хватает. Вот здесь — вокруг меня…»

— Ну, это у вас, дорогая, очередные причуды, — сказала Даша вслух и тут же испуганно оглянулась: не слышал ли кто?

Чтобы избавиться от этого надоедливого чувства, Даша решила зайти в магазин. Оказывается, здесь была выставка готового платья. В женском отделе было шумно и оживленно, в мужском же — малолюдно.

— Дарья Сергеевна, вот встреча!

К ней подходил свежевыбритый, сияющий белыми манжетами и воротником Подрытов. Новый костюм сидел на нем ловко и красиво, и весь он казался помолодевшим лет на десять.

Даша посмотрела на него с удовольствием.

— Вы что же, как и другие, на распутье? — весело кивнул Подрытов на стайки шумных женщин, перелетающих от манекена к манекену. — Хотите совета старого холостяка? Я не лишен вкуса, даю слово. Одну минуту.

Дашу заинтересовало, что же выберет для нее Подрытов, и она с любопытством следила за ним. Вот он остановился возле витрины и с заговорщическим видом поманил ее.

Она подошла.

Да, вкус у Подрытова был. Платье, выбранное им, было из темной, тускло и величественно переливающейся тафты, с пышной шуршащей юбкой и красиво откинутым на плечи элегантным воротником.

У Даши заблестели глаза, и Подрытов это сразу заметил:

— Берем?

Даша на миг представила себя в этом платье: холодно-солидную, серьезную и важную. Повернулась, увидела в зеркале свое отражение: большеглазую, тонкую в талии девчонку в спортивных брюках.

И решительно отказалась:

— Нет. Я без денег.

— Я найду.

— Но… Оно мне не очень нравится. Пойдемте. И скажите-ка, что это вы сегодня такой сияющий?

Подрытов покорно пошел вслед за Дашей к выходу.

7

На улице выяснилось, что у Подрытова сегодня радостный день: ему позвонил знакомый из института и сообщил, что дело с диссертацией сдвинулось с мертвой точки.

— А ведь для меня это теперь, Дарья Сергеевна, вопрос всей жизни, — сказал Подрытов взволнованно.

Даша поздравила Подрытова, и тот засиял еще больше. Благодарный, он не отходил от Даши ни на шаг и с удовольствием помогал ей делать покупки. Так они шли по городу, и Подрытов все время говорил и говорил о своей диссертации.

Даше не мешали его слова. Они пролетали мимо, не задевая сознания, потому что она, как и утром, когда выходила из дома, чувствовала себя какой-то одинокой, ей чего-то не хватало.

И только когда они проходили мимо школы и Даша увидела знакомые с детства голубые сосны, она поняла, что произошло, — вещи вокруг нее потеряли одухотворенность.

Вот хотя бы эти сосенки: какие они были зеленые, радостные, понятные, когда она смотрела на них вместе с Костриковым!

Или этот парк. Даже весь город!

Был он весь какой-то просторный, ясный, светлый, как в детстве. А вот сейчас — сжался, потускнел, словно исчезла душа.

Пытаясь защититься от чувства одиночества, Даша с иронией подумала: «Вот интересно — душа в образе Кострикова!» Но ирония не действовала…

— А все-таки вы зря не взяли платье, Дарья Сергеевна, — нарушил молчание Подрытов. — Почему?

Она пожала плечами: почему? «Такое платье я еще буду носить, а вот девчонкой в спортивных брюках я уже через несколько лет по городу не пройду, — упрямо подумала Даша. — И потом, я-то уж знаю, в чем именно я больше всего нравлюсь Кострикову».

Но ничего этого она Подрытову не сказала, а тихо бросила:

— Так.

— Жаль. Хорошие вещи, Дарья Сергеевна, надо всегда спешить брать, — сказал Подрытов мечтательно. — Верьте мне — они никогда не подведут. Надо уметь жить.

«Конечно, надо уметь. Но как?» — хотела спросить Даша и не спросила. Она только задумчиво прищурилась, наморщив лоб, а Подрытов, заметив, что слушают его невнимательно и рассеянно, уже не говорил, а только молча тащил полную корзину. Он обиделся.

Вот и знакомый дом, арка с массивной решеткой ворот. Даша очнулась от своих мыслей и, глянув на Подрытова, спохватилась:

— Ой, какая я бессовестная! Давайте сюда корзину…

— Да ничего, ничего… Уж теперь можно донести и до конца.

— Нет-нет… Спасибо, Василий Евдокимович…

Подрытов отдал корзину и побрел обратно.

А Даша неторопливо вошла под арку и чуточку постояла здесь. Ей нравилась арка, нравилось стоять в прохладной полутьме и почему-то вспомнилось, как еще в школьные годы ее провожали с вечеров десятиклассники и в глазах некоторых она замечала попытку поцеловать ее именно здесь, под аркой.

Но никто из них так и не решился на это: такая она была строгая.

«А вот Алеша должен обязательно меня здесь поцеловать!» — почему-то вдруг подумалось Даше, и она почувствовала, что покраснела.

8

Оказалось, что Костриков взял длительную командировку в отдаленные села района, и теперь ждать его предстояло долго.

Но Даша не сердилась на него: она теперь хорошо знала и то, что он возвратится, и то, что ей делать в его отсутствие. В первый же свободный вечер она села на машину и поехала в Чигорак договариваться об организации лаборатории в колхозе.

Село оказалось большим и богатым. Было много новых хат, на их сосновых срубах выступала смола. Над крышами торчали рогатки телевизионных антенн. Шофер хотел остановиться у правления, но Даша попросила довезти ее до выгона, туда, где заманчиво синел лес.

Когда машина уехала, Даша не спеша зашагала мягкой, поросшей подорожником проселочной дорогой.

Прямо от пашни начинался лес: с правой стороны дороги, на черноземе, — старый, лиственный; слева, на песках, — молодой, сосновый.

Даша засмотрелась, как заходящее солнце просвечивало верхушки сосен.

У придорожного столбика сидел белобородый дед и с интересом смотрел на Дашу.

— Дедушка, вы здешний? — спросила она у него.

— Тутошний, милая. А что, аль дорогу потеряла?

— Да нет. Просто хочу знать, как называется ваш лес.

— Лес-то? А вот тот, что справа, покряжистей, — тот Савеловский, а что слева — тот по-разному зовут, либо Большими Посадками, либо Костриковским.

У Даши забилось сердце.

— А почему так?

— Стало быть, интересуешься? — Дед заметно обрадовался тому, что нашелся человек, с которым можно поговорить, и уселся поудобней. — Ну, слушай, девонька. Тут такая история. Засадили наши мужики зыбучие пески сосной. А тут откуда ни возьмись — короед. Что делать? Губит лес, хоть плачь. И никакие тебе