Чаша. Последний обряд - Вадим Черников

– Рад и этому. Жду.

Выехали в семь утра. Кир забрал у Анны её «мазду» и, подхватив на Ленинградке Михайлова, вклинился в обычный, но ещё не такой густой поток машин. До «дачных» пробок было ещё месяца три, только тяжёлые фуры упрямо ползли в обе столицы, обдавая их грязным снегом и выхлопами дизелей. Кошмарных пробок начала зимы с мощнейшим снегопадом не предвиделось, но утренняя темнота вынуждала двигаться осторожно. Парочка съехавших в кювет грузовиков, вокруг которых ходили хмурые дальнобойщики с отсутствующе-потерянным видом, служила наглядным подтверждением обычной опасности трассы.

До Клина дорога прошла в молчании, если не считать того, что обменялись дежурными фразами о сыне, который родился у Михайлова в ночь с 21-го на 22 января (вот такой у меня конец света, пошутил полковник). Встречный вопрос о беременности Анны тоже получил ответ, что «всё нормально», и разговор затих. Оживлённого диалога не получалось. Кир и полковник виделись всего несколько раз и пока никак не могли найти некую точку, подойдя к которой каждый со своей стороны, они могли бы сойтись в ней, как две прямые. Пока они двигались параллельными, но разными курсами. Кир списывал это на то, что и разговоров особых пока не было: так, короткие деловые встречи. И на специфику службы Михайлова. И всё же начал:

– Александр Михайлович, я не собираюсь обсуждать ваше начальство…

– Даже если бы и собрались, то делали бы это в одиночестве, – буркнул Михайлов. – У вас в машине курят?

Покурили, проехали Клин. Наконец, Михайлов не выдержал:

– Вы действительно считаете дальнейшие поиски бесполезными или это некая бравада, Кирилл Андреевич?

Кир только пожал плечами:

– Я-то действительно так считаю. А вы? Исключая начальство, но лично вы?

– Если честно, я не знаю, – ответил Михайлов. – Только вот искать всё равно придётся. И, судя по всему, именно мне. Вы-то отказались… Вам не прикажешь, а мне куда деваться?

Кир пожал плечами:

– На это можно всю жизнь положить, Александр Михайлович… Ладно, так вы, значит, ищете? Не поделитесь соображениями? И вообще, что новенького-то нашли? Бокий и компания – это точно по вашей части и в ваших архивах должно быть… Нет?

– Вы правы, – неохотно кивнул полковник. – Кое-что есть… Личность, конечно, интересная. Слишком очевидно выпадающая из общего, так сказать, круга чекистов тех лет. Хотя всё это известно и вам и вообще любому, кто интересуется. В сети всё найти можно. Даже если половину отбросить, всё равно Глебу Ивановичу по тайнам и секретам равных нет.

– В общем, да… Но всё же это больше выдумки, Александр Михайлович, – задумчиво ответил Кир. – По моему мнению, Бокий – жёсткий прагматик и реалист. Вся эта шелуха вокруг: тайные общества, Ордена и Ложи для него были лишь фоном. И фон этот был до него, ему пришлось туда встраиваться. Сотрудничество с Барченко подтверждает то, что именно воздействие на сознание было его главной целью. В сочетании с фанатичной преданностью большевизму, которую он, кстати, не слишком афишировал, за что, возможно, и поплатился, – гремучая смесь.

– Намекаете, что шелуху надо снять, а под ней найти собственно луковицу? – спросил Михайлов.

– Да что тут намекать? Прямо говорю. Если уж вы собрались что-то искать, то необходимо обращать внимание на детали, а их в наших поисках предостаточно, – просто, с улыбкой, сказал Кир и невинно добавил. – Тем более что все эти детали у вас, а мы-то их больше не видели…

Михайлов намёк-упрёк понял и принял:

– Тут не мне решать.

– Понимаю, – также спокойно сказал Кир и добавил: – И всё же, опуская сам ларец, тетрадь, склеп Долгорукова и прочие тайники и тайны, остаётся выяснить, кто во всей этой истории играл главные роли, кто второстепенные, а кто и просто случайные. Потому что, при ближайшем рассмотрении, фигура Бокия как раз представляется случайной. Как и Белецкого, кстати. Остаётся рассмотреть остальных, Александр Михайлович. Одного из них мы, кстати, обошли вниманием.

– Мой дед? – резко спросил полковник.

– Вы сказали. О нём я знаю только несколько слов от Москвина, которые и вам передал, – неопределённо пожал плечами Кир. – Вообще-то я имел в виду Скрынникова. Прежде всего. Участие вашего родственника пока никак не указывает на то, что и он не был случайным лицом. Справка о Шварце, которую видел Жарков-Москвин, могла попасть в дела вместе с остальными. Так что заинтересованность следователя Михайлова для меня пока неочевидна. А для вас?

Михайлов помолчал и согласился:

– Вполне может быть… Получается, что основными действующими лицами, опуская Брюсов и Петра, роли которых понятны, в этой истории выступают Шварц и Скрынников?

– Скажем так, в новейшей истории этой истории, – подтвердил Кир. – Не забудем так же и гитлеровских агентов, про которых вы из каких-то соображений секретности умолчали. А ведь они выследили Скрынникова в Москве, чего не смогли сделать ваши коллеги. Вывод? Скрынникова искали те, кто конкретно знали о нём и в итоге нашли. Таким образом, Бокий не понял важности этих поисков или даже не представлял о них. Вопрос: кто тогда представлял и понимал эту самую важность? Ведь вырисовываются две группы, организации, ну или общества, которые противоборствуют друг с другом. Шварц и Скрынников – явно из противоположных лагерей.

– Хотите сказать, что борьба между этими лагерями или обществами продолжалась и после нахождения ларца? Но ведь никто не знал о его находке? Именно это и оставалось тайной… – возразил Михайлов.

– На первый взгляд, именно так. Но тетрадь – лишь ключ к ларцу. Хорошо, ларец был найден, свиток уничтожен, но ведь это не конец всему! Будет же и третий Антихрист, так что нужно тем, кто ждёт его воплощения? Чаша, которую вы всё порываетесь искать? Предположим… Но тогда самый простой и он же главный вопрос: зачем?

Михайлов задумался, а потом спросил:

– Это слишком сложно… Вы что-то говорили о деталях?

– Именно. – Кир закурил, приоткрыв окно, и продолжил: – Судя по всему, изучение ларца и оригинала тетради прошло без особых успехов и открытий?

Михайлов нехотя кивнул, а Кир продолжил:

– Что и предполагалось. Сам ларец – лишь футляр, тетрадь, исключая важную страницу тоже… Только вот и в ларце и в тетради главное, как ни странно, для нас сейчас, не содержимое, а, так сказать, форма.

– Что вы имеете в виду?

– Чашу со свитком, Александр Михайлович. Другими словами, символ, эмблему, бренд, если хотите. А она интересна, если не сказать уникальна. Поэтому и искать бы нужно именно её, а не сопутствующие ей символы и предметы. Потому что мне они больше не попадались. А вам?

Кир бросил короткий, острый взгляд на Михайлова, но тот был невозмутим:

– И мне…

Кир спокойно кивнул и повернул к въезду в город. Машина остановилась у светофора. Вокруг громоздились огромные сугробы и шли редкие утренние прохожие. Суббота только начиналась…

Михайлов хотел что-то сказать, но в последний момент передумал. Листок с Чашей и свитком лежал во внутреннем кармане, как обычно, но показывать его Киру он всё же не стал. На душе от этого стало мерзко, но профессиональные навыки въелись слишком глубоко, чтобы нарушать их по велению сердца. А ум пока приказывал подождать…

Михайлов уставился в окно, с интересом рассматривая город, где, как и положено, мирно соседствовали внушительный памятник вождю всего мирового пролетариата и, поскромнее в разы, Тверскому (и Всея Руси) Великому Князю Михаилу Ярославичу Святому. И улица Вольного Новгорода плавно переходила в Советскую.

Машина, красным мячиком, перевалила через мост. Закованная в лёд Волга тянула своё, ставшее белым, русло-тело сколько хватало взгляда. Бронзовый Афанасий Никитин, стоявший на носу ладьи над берегом, одобрительно смотрел на десятки рыбаков, усеявших лёд, и желал им удачи. Пушкина, стоявшего в Городском саду на другом берегу и, волею скульпторов, повернувшегося спиной к реке, проблемы подлёдного лова, что естественно, волновали мало. Скрестив руки и ноги в знаменитой позе, Александр Сергеевич обдумывал что-то своё, глядя на бегавших вокруг детишек с санками.

Солнце вставало тревожным, тёмно-розовым шаром, освещая золотой купол небольшого белого храма, выглядывавшего из-за стадиона «Химик».

Глава девятая

Подъезд к дому Москвина дался с трудом. Съехав с центральных улиц, которые более-менее, но чистили, они попали в почти нетронутые даже лопатой, не говоря уже про трактор и грейдер, снежные завалы. Тем не менее японский автопром, в данном случае концерн «Мазда», и зимняя резина не подвёли.

Поднявшись с полковником на второй этаж, Кир остановился перед знакомой дверью и поднял руку, чтобы позвонить, но дверь неожиданно распахнулась. На пороге стоял совсем не хозяин, а неизвестный Киру мужчина с запоминающимся лицом гориллы. Точнее, горилла, пришло на ум Киру. Квадратная челюсть, низкий лоб и маленькие, казавшиеся жёлтыми глазки, засунутые слишком глубоко в череп, производили соответствующее впечатление близкой опасности. В сочетании же с широкими плечами и длинными руками, квадратном тулове, крепко стоящем на коротких, мощных, но кривых ногах-сваях, внешность мужчины делала честь теории Ламброзо, именно по таким внешним признакам определявшей потенциальных преступников. Дополнение в виде пистолета, который мужчина направил в живот Михайлову, казалось уже даже излишним.