Фантастика 2000 - Сергей Лукьяненко

На сухогрузе «Сегежа» меня устроили в пустующей каюте первого помощника. Была такая должность специально для загранрейсов — чекист-политрук. А так как «Сегежа» шла Северным морским путем, как бы во внутренних водах, то каюта чекиста пустовала. Я делил каюту с художником, не помню уж, какого журнала, но тоже командированным. На «Сегеже» я подружился с доктором Павлышом, капитаном Загребиным и другими членами команды. Все было бы хорошо, но в Карском море мы попали в неожиданные тогда льды и сломали винт. Кое-как «Сегежа» доплелась до Диксона и там застряла надолго, потому что пришлось менять лопасти. Так что в Тикси Олега уже не было, а меня поджимала следующая командировка — в Швецию, в городок Роннебю, где проходила Пагуошская конференция и я должен был работать синхронным переводчиком.

В результате мне пришлось покинуть «Сегежу» в Хатанге. И я стал ждать самолета, чтобы промчаться над нашей страной и унестись в Швецию. В моем распоряжении оставалось всего четыре дня. Погоды не было, самолетов не было, но за четыре дня журналист обычно знакомится со всеми в пятитысячном городке, и поэтому меня в конце концов пристроили на военный борт, который летел зачем-то в Архангельск, откуда я попал в Москву и далее.

Та осень была для меня насыщенной. Осенью меня ждала еще одна поездка — в Болгарию, по приглашению нашей подруги Бригитты Темпест (Иосифовой).

В промежутке между Швецией и Болгарией я придумал для себя космический корабль, который должен быть обыкновенным, как «Сегежа», и люди там должны быть обыкновенными, как на «Сегеже». Я подумал, что назову этот корабль именем земного прототипа, а главным героем сделаю Славу Павлыша.

Конечно, он не будет так уж похож на моего друга, но все-таки он окажется в чем-то близок Славе.

Это было глупое решение: с тех пор я не использовал существующих людей в качестве героев произведений, за одним исключением — профессор Минц в Гусляре. Этого делать нельзя.

Правда может служить если не оправданием, так объяснением — мое особо нежное отношение к «Сегеже» и тому путешествию, что мы совершили.

В Болгарии деньги у нас быстро кончились, но я был уже настолько наглым, чтобы, когда Бригитта привела меня в журнал «Космос», представиться писателем из Москвы. Хотя и напечатано-то у меня было всего два рассказа и несколько детских сказок.

Редактор «Космоса» Славко Славчев открыл ящик письменного стола и достал бутылку «Плиски». Для меня это было неожиданностью, так как мы пили по секрету и никогда в этом не признавались, тем более иностранцам.

Редактор Славчев поговорил со мной о жизни и фантастике и спросил, не могу ли осчастливить журнал своим новым рассказом.

Я подумал и ответил: «Могу».

Мы отправились в горный курорт Боровец, сняли там за чисто условную плату комнату в доме творчества писателей (болгарские коллеги все еще держали меня за своего). Во всю стену было окно. Оно выходило на склон горы. По обе стороны стояли могучие ели, а посредине зеленел альпийский луг, где время от времени бродили швейцарские на вид овечки. Внизу был каминный зал, в котором, как все болгарские писатели отлично помнили, произошло страшное событие.

Было это в пятьдесят шестом году. Два сценариста приехали в Боровец и никак не могли бросить пить и начать созидать.

Однажды младший из сценаристов (фамилию не называю сознательно, потому что не знаю, что за власть в Болгарии сегодня и какой она станет завтра) услышал, что из комнаты старшего сценариста доносится стук пишущей машинки. Целый час он терпел и кипел негодованием. Наконец не выдержал, ворвался в комнату к другу с криком: «Что ты там пишешь?» Друг вытащил из машинки лист бумаги, на котором буквой «ж» очень похоже был напечатан портрет младшего сценариста.

Только они собирались посмеяться, как вбежал кто-то из соседей: — В Венгрии революция!

В последующие дни вся Болгария сидела у радиоприемников, ловя вести из Будапешта. Болгария была расколота на тех, кто сочувствовал венграм, и сторонников российской жесткой линии.

Вечером одного из следующих дней все обитатели дома творчества сидели после ужина в каминной гостиной и обсуждали венгерские события. Был там и председатель Союза писателей, большой человек в государстве.

И вдруг передача оборвалась, и после короткой паузы донесся голос диктора: — Дорогие сограждане! Власть извергов-большевиков в Софии сброшена! Временный революционный комитет просит немедленно арестовать всех активных членов партии и их пособников. Смерть коммунизму! Да здравствует свобода!

Все застыли в полном оцепенении.

Тут дверь в каминную распахнулась, и на пороге появились два мрачных молодых человека в горских кожухах и с автоматами в руках. «Коммунисты, встать! — закричал один из них. — Лицом к стене.» И все писатели, включая самых преданных партийцев, вместо того чтобы встать, обернулись к председателю Союза писателей за помощью и поддержкой.

Но тот повел себя самым странным образом.

Он вскочил и принялся нервно кричать, что пошел в партию из хитрости, чтобы развалить ее изнутри, что всегда ненавидел коммунистов и готов немедленно вступить в революционный отряд, дабы истребить коммунистическую заразу в Болгарии.

Тут молодые люди некстати засмеялись, потому что были наняты специально на эту роль друзьями-сценаристами, которые им даже муляжи автоматов достали в киногруппе, что по соседству снимала историко-революционный фильм о 9 сентября.

Однако, устраивая набег революционеров, они не ожидали, что председатель Союза писателей поведет себя так бурно.

В результате пастухов, сыгравших эти роли, арестовали и посадили за хулиганство и воровство оружия, сценаристов выгнали из Союза писателей и запретили им работать в кино, но с председателем Союза писателей ничего не случилось, потому что все понимали — честный партиец стал жертвой гнусной провокации врагов мира и социализма. Пикантность ситуации заключалась в том, что младший сценарист был Героем Болгарии, каковое звание получил за то, что отважным мальчиком сражался в партизанах против фашистов, а председатель Союза такой славной биографии не имел.

Вот в том Боровце я сидел и писал карандашом свой первый «гуслярский» рассказ. Да, Великий Гусляр родился именно в Боровце. Оттуда в рассказ «Связи личного характера» перекочевала дорога в лесу как место действия. Именно там я увидел ремонтников, и мне показалось, что у рабочего, изображенного на круглом дорожном знаке, не две ноги, а три. А если дорогу чинят инопланетяне?

Написанный карандашом рассказ я отвез в «Космос». Славчев взял его и напечатал, а так как у меня не было оригинала, я этот рассказ перевел потом с болгарского. Так что мой первый гуслярский рассказ рожден вне нашей Родины.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});