Фантастика 2000 - Сергей Лукьяненко

Но большинство будущих и действующих, к тому же небогатых фантастов прошли сквозь эту серию в качестве переводчиков, составителей и авторов предисловий.

Я был в числе переводчиков и рецензентов, поскольку знал английский язык. Вот это была настоящая школа!

Правда, надо сказать, что для Евгения Артуровича все мы, приходившие в его узкий, как щель, кабинет, четко определялись по полкам, на которые он нас помещал.

Я оказался на полке «рецензентов и переводчиков». Уже в составители я не попадал, а предисловие, если не ошибаюсь, мне доверили написать лишь однажды: шел болгарский сборник, а я возвратился из Болгарии и знал авторов лично.

Из-за этой консервативности Девис долгие годы не хотел верить в то, что сам я могу что-нибудь написать. А лет пять назад, когда Евгений Артурович был консультантом в «Армаде» и там возник вопрос, не начать ли нам сотрудничать, он вызвался быть посредником и, встретившись со мной, сообщил: «Переводчик ты неплохой, но стоило ли тебе бросать это занятие — сомневаюсь…» В «Мире» я познакомился с переводчицей Нелли Евдокимовой, полной, ленивой, талантливой женщиной, а потом и с ее мужем — Сашей Евдокимовым, книжным торговцем и, главное, очень неплохим библиографом.

Саша был страшно худ, немного похож на верблюда и лохмат.

Жили Евдокимовы в ближайшем к Бородинскому мосту доме на набережной. Там была арка этажа в четыре. Как раз над аркой и располагалась их квартира, а может быть, часть коммуналки.

Словом, просторная высокая комната со стеллажами, продавленным креслом и еще более продавленным диваном. Были там еще какие-то сидячие места, потому что, когда Нелли завела свой литературный салон, собиралось до двух десятков гостей и все как-то размещались.

Здесь я и увидел фантастов.

Главная фигура на этих сборищах — Ариадна Громова. Она была по натуре Главной Женщиной.

Ариадна приходила и садилась в кресло, а за креслом стояли ее молодые оруженосцы — Шура Мирер и Рафа Нудельман. Первый — начинающий фантаст, один из лучших в нашей стране; второй — критик, переводчик и соавтор Ариадны.

Аркадию Стругацкому, который тоже заходил раз или два, почетного места не доставалось, потому что он был начинающим и еще не понимал, насколько велик.

Я вовсе не был фантастом, писателем или кем-то еще. Но принадлежал к когорте переводчиков.

Вторая моя встреча с настоящим писателем произошла куда позже, в 1967 году, когда я решил написать фантастический роман. Об этом я договорился с моим другом, редактором «Детгиза», Ниной Матвеевной Берковой, и она же мне посоветовала уехать куда-нибудь из Москвы, чтобы не выкраивать для работы по двадцать минут в день, а садиться с утра и до вечера стучать на машинке, до упаду.

Присутствовавший при этом разговоре Олег Соколов, который тогда работал в «Искателе», сказал, что отлично знаком с рижским писателем Владимиром Михайловым, чудесным гостеприимным человеком. Так что садись, Игорь, в поезд, позвонишь Володе с вокзала и проведешь месяц на Рижском взморье, там у них потрясающий Дом творчества писателей, на самом берегу, вокруг сосны шумят.

Что за наваждение нахлынуло на меня, до сих пор не понимаю! Как я мог заявиться в чужом городе к незнакомому человеку? Сам этого никогда не делаю и не люблю, когда так поступают со мной. Но вот сошел я с поезда, позвонил Михайлову… его не было дома, а его жена Наташа вежливо предложила мне зайти к ним и подождать.

С чемоданом и пишущей машинкой я ворвался в квартиру Михайлова и застрял на несколько часов, потому что он занимался собственными делами, не подозревая, какой сюрприз его поджидает.

Когда он увидел меня, вполне обжившегося в его квартире, то в первый момент, к моему стыду, не смог скрыть некоторого раздражения — день выдался нелегким, и Михайлов выглядел усталым.

Понемногу Михайлов обмяк, подобрел, а так как человек он весьма доброжелательный, то через час мы стали приятелями, каковыми и остались на всю жизнь.

У Володи Михайлова я увидел полку, где стояли не только журналы с его повестями и рассказами, но и самые настоящие книжки, на которых было написано имя автора. А сам автор, невысокий, подтянутый, быстрый в движениях, черноволосый, не подозревавший о том, как его закрутит жизнь, стоял рядом со мной и вел себя как равный.

Володя оставил меня у себя ночевать, а на следующий день повез на взморье искать жилье. Почему-то Дом творчества для меня был закрыт — то ли из-за моего социального положения, то ли еще по какой причине, но мы сняли комнату в домике рядом с писательским, у уборщицы, милой латышской молодой женщины с двумя сыновьями. Месяц я прожил в ее доме, текла вялая, мокрая прибалтийская зима, в маленьком кафе у шоссе дешево (не сезон) угощали взбитыми сливками, миногами и настоящим кофе. Снег сыпал ночью, а утром таял везде, кроме газонов. Я сидел перед окном, плюхи мокрого снега срывались с сосновых ветвей, и те облегченно выпрямлялись. Я написал роман «Последняя война», который сложился несколькими месяцами раньше, когда я плыл на «Сегеже» из Мурманска в Тикси.

Даже космический корабль в романе именовался «Сегежей», да и некоторые члены экипажа носили имена моряков сухогруза.

Больше я ни с кем из коллег не сходился, если не считать, конечно, моего друга Романа Подольного, который вел литературный раздел в журнале «Знание — сила» и с уходом которого это издание немедленно отказалось от трудной чести быть пионером российской фантастики, уступив пальму первенства журналу «Химия и жизнь» Роман Подолъный был автором чудесных коротких новелл, но не получил должной известности, так как ему не давалась крупная форма — в романе, даже в повести он не был удачлив.

Зато был лучшим в стране популяризатором науки, чему способствовала уникальная, абсолютная память.

Как-то Роман заболел, и я поехал его навестить, а по дороге вспомнил, что не захватил ему чего-нибудь почитать. Шел я в тот момент по Арбату, проходил мимо букинистического напротив театра Вахтангова, заглянул туда и увидел комплект журнала «Нива» за 188-какой-то год. Тогда, лет двадцать назад, подобный комплект стоил так дешево, что обошелся мне лишь в поездку на такси. Я добрался до Романа на метро и отдал комплект. И что же, вы думаете, он сказал?

— Погоди, может быть, я не буду это читать. Ведь когда мне было десять лет, мама приносила мне комплекты «Нивы». Я же все помню.

Правда, еще лет через десять изумительная память Подольного его сильно подвела. Он написал очередную книгу по физике, но рецензент указал ему на какие-то фактические ошибки. Роман был в бешенстве — он не мог ошибиться! А оказывается, ошибся…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});