Путешествия к Лобнору и на Тибет - Николай Пржевальский

Другая часть Урги, то есть Маймачэн, лежит, как выше упомянуто, верстах в пяти к востоку от Куреня, также недалеко от правого берега р. Толы. Этот город, как и все китайские города, состоит из кучи тесно сплоченных глиняных фанз, помещающихся за глиняными же заборами. Форму Маймачэн имеет квадратную и пересекается грязными, кривыми, местами довольно широкими улицами. Внутренняя часть города, в которой живут более богатые китайские купцы и частью помещаются их лавки,[618] обнесена высоким деревянным тыном. Вне этого тына китайцы живут смешанно с монголами[619] и торгуют вмелочную или занимаются разными ремеслами (скорняки, кузнецы, столяры, портные и др.); здесь же находятся базар и харчевни. Кроме того, в Маймачэне имеются две гостиницы для приезжих, 4 кумирни (3 китайские и 1 монгольская) и китайский театр, в котором по временам играют заезжие актеры.

Общее число жителей в Маймачэне простирается до 8 тысяч человек; в Курене же и около него, где живут власти, насчитывается 22 тысячи душ. Впрочем, цифра здешнего населения сильно изменяется, смотря по большему или меньшему наплыву торговцев и богомольцев. К празднованию Нового года (в феврале) и в особенности летом (в июле), к празднику в честь Майдари, в Ургу стекаются, как говорят, до 100 тысяч человек. Однако ныне эти празднества много сократились вследствие всеобщего обеднения монголов.

Маймачэнские и другие китайцы, проживающие в Урге, занимаются, как выше сказано, главным образом торговлей, в меньшем числе разными ремеслами. По сведениям нашего ургинского консула Шишмарева, в Урге ныне 215 торговых китайских домов и лавок и 120 китайских же домов, занимающихся ремеслами, огородничеством и т. п. Общий оборот здешней китайской торговли определяется в 9 млн руб. ежегодно. Предметами этой торговли служат обиходные для монголов, равно как и другие, товары, получаемые или из России с ярмарок сибирских и нижегородской,[620] или товары китайские из Пекина (шелковые материи, предметы китайской роскоши и пр.), или, наконец, товары иностранные (дриллинг, далемба, ситцы), идущие сюда через Тянь-дзин и Калган. Торговля с монголами ведется почти исключительно меновая. Китайские купцы рассылают по улусам с товарами своих приказчиков, чего не делают наши ургинские торговцы. Последние торгуют исключительно в лавках, и некоторые наши товары, как-то: железные, чугунные и медные изделия, юфть, плис и частью сукно – довольно хорошо покупаются монголами. Впрочем, сбыт товаров русскими купцами за последние три года был невелик – на 75 тыс. руб. ежегодно.[621] Кроме того, наши торговые дома в Урге, равно как и некоторые китайские, занимаются транспортировкой чая отсюда в Кяхту. Чай этот в количестве более миллиона пудов,[622] доставляется из Калгана в Ургу зимой монголами на вьючных верблюдах, в меньшем количестве летом китайскими подрядчиками на быках, запряженных в телеги. Первый способ доставки несравненно быстрее, зато почти вдвое дороже.[623] В последние годы, вследствие особенно холодных зим, бескормицы и падежа верблюдов, перевозка чая через Гоби сильно затрудняется. Притом этот транзит много подрывает морская доставка того же чая из мест его производства – Хань-коу и Фу-чжоу – в Одессу. Тем не менее движение русских чаев по Монголии ежегодно увеличивается.[624] За перевозку этого чая наши купцы уплачивают монголам до 2 млн руб., главным образом чистым китайским серебром, в меньшем количестве кирпичным чаем. Торговыми делами китайцев в Урге ведает особый маньчжурский чиновник (дзаргучей), который получает ничтожное казенное жалованье, но имеет очень большие доходы с купцов, так что за назначение на названную должность в Пекине платят солидные суммы.

Земледелия в окрестностях Урги нет, вероятно, по причине сурового климата; лишь в Маймачэне китайцы имеют небольшие огороды, на которых выращивают капусту, картофель, лук, чеснок и другие огородные овощи.

Ходячей монетой в Урге, кроме китайского серебра и наших кредитных рублей, служат чайные кирпичи, весом каждый в китайский гин (11/2 наших фунта) и стоимостью средним числом в 60 коп. Эти кирпичи, кроме того, еще распиливаются на 30 кусочков, называемых шара-цай и стоящих по две копейки. Неудобство подобной монеты вынуждает более солидные торговые китайские дома выпускать от себя особые, ценящиеся на число чайных кирпичей, кредитные билеты, называемые тезцы.[625]

Все китайцы, живущие в Урге (как равно и возле нашей Кяхты), люди бессемейные, ибо по закону не могут вывозить сюда из отечества своих жен и семейства. Взамен этого они обзаводятся наложницами из монголок. Кроме того, безбрачные ламы сильно способствуют развитию разврата среди тех же монголов. Сифилис здесь сильно распространен, и несчастные, им зараженные, даже в лучшем случае пользуются только варварским лечением лам; в большинстве же разносят эту болезнь по улусам или нередко погибают от нее.

Управление Ургою, а вместе с тем и двумя восточными аймаками (Тушету-хана и Цыцен-хана) Халхи, находится в руках двух амбаней: одного – из маньчжур, другого – из местных монгольских князей. Впрочем, значение последнего падает с каждым годом. Тяжелым бременем ложится вся эта администрация на подведомственные названным управителям аймаки и шабинское ведомство. Так, для маньчжурского амбаня, получающего лишь 600 лан в год казенного жалованья, ежедневно полагается 27 баранов, вместо которых амбань берет деньгами от 3/4 до 1 лана (11/2-2 наших серебряных рубля) за каждого; кроме того, отпускаются за счет монголов деньги на приправы к столу; затем полагается прислуга, а от каждого из 48 подведомственных хошунов ежегодно должны доставить одну, две или даже три хороших лошади, вместо которых опять выдаются деньги – по 50 лан (100 серебряных рублей) с головы. Немало стоят также 12 маньчжурских секретарей, служащих в управлении (ямыне) того же амбаня.

В Урге, как известно, находится русское консульство, которое помещается в двухэтажном доме с флигелями и службами. Расположена эта постройка на возвышенном месте, недалеко от берега р. Толы, в средине расстояния между монгольским и китайским городами. В этом промежутке раскиданы, кроме того, и другие здания, принадлежащие частью местной администрации и духовенству, частью монгольским князьям, приезжающим в Ургу на праздники и сеймы. При консульстве находится также почтовое отделение. Другие почтовые отделения в пределах Китая содержатся нами в Калгане, Пекине и Тянь-дзине. Почту – тяжелую однажды в месяц, а легкую трижды в течение месяца – возят по подряду от Кяхты до Калгана монголы, а далее китайцы, преимущественно мусульмане.

Из примечательностей в окрестностях Урги можно указать на горный кряж Хан-ула [гора Богдо-ула], который стоит на левом берегу р. Толы и протянулся с востока на запад верст на 30. На обоих своих склонах он покрыт густым лесом хвойных пород, как-то: лиственницы, сосны, ели и пихты. Лес этот последний к стороне Гоби. В нем водятся в изобилии звери: косули, маралы, кабаны, волки, медведи и, как говорят, даже соболи. Охота и порубка деревьев здесь строго запрещены, ибо Хан-ула с давних пор почитается монголами священной. Ежегодно два раза приносятся здесь жертвы, а для охраны заповедного леса, вокруг подошвы всей горы, поставлены юрты сторожевых монголов.

Путь наш по Северной Гоби. В Урге мы получили паспорт из пекинского цзун-ли-ямына и утром 8 ноября двинулись в путь. В караване состояло 40 завьюченных верблюдов, 14 под верхом казаков, 3 запасных и 7 верховых лошадей. Багажа набралось более 300 пудов. Все вьючные верблюды были разделены на 6 эшелонов, сопровождаемых каждый двумя казаками. Остальные казаки ехали частью в средине каравана вместе с вольноопределяющимся Козловым, частью в арьергарде, где постоянно следовал поручик Роборовский. Сам я ехал немного впереди каравана с вожаком-монголом и урядником Телешовым. Старший урядник Иринчинов, назначенный мною вахмистром экспедиционного отряда, вел головной эшелон и соразмерял ход всего каравана. Наконец, позади завьюченных верблюдов, то есть в арьергарде нашей колонны, один из казаков на верховой лошади гнал кучку баранов для продовольствия. Таков был обычный порядок нашего движения по пустыням Центральной Азии. Сначала, конечно, многое не ладилось, в особенности относительно вьючения верблюдов; но скоро казаки привыкли к этой немудреной работе, и дело пошло как следует.

Мы направлялись теперь поперек Гоби тем самым путем через Ала-шань, где я проходил уже дважды: в 1873 г. при возвращении из первого путешествия и в 1880 г., возвращаясь из третьей своей экспедиции. Да и далее из Ала-шаня, вплоть до Тибета, наш путь должен был лежать по местам, трижды нами пройденным при прежних путешествиях. Вот почему нынешний рассказ о пути через Гоби и далее в Цайдам в настоящей книге будет носить весьма сжатый характер; лишь вскользь будет упоминаться о том, о чем уже говорено было в описаниях моего первого и третьего путешествий.[626]