Похищение чародея - Кир Булычев

— Подождешь меня.

Доедал я не спеша. Толя и Коля ели сосредоточенно. Они устали. Они сегодня бегали кросс, от которого я отказался. И это как-то отдалило их от меня. Я не разделил с ними неприятных минут усталости и приятных мгновений, когда ты минуешь финиш. Я понимал то, что они не могли бы сформулировать даже для себя.

Валя тоже не глядела в мою сторону. Неужели она обиделась на то, что я не пошел с ней в кино? Странно. Но, наверное, объяснимо. Я почему-то чувствовал себя мудрым и старым человеком. Как белая ворона среди воробьиной молоди. В конце концов, что я здесь делаю?

Я не доел компота, встал, вышел из-за стола. Тренер сидел на веранде с бухгалтером и рассматривал какие-то ведомости.

— Ага, вот и ты.

Он с видимым облегчением отодвинул в сторону бумаги и поднялся. Отошел со мной к клумбе, в тень. Его жена прошлепала мимо, ведя за руку сына. Посмотрела на меня укоризненно. Словно я был собутыльником ее супруга.

— Я сейчас, кисочка, — сказал ей Андрей Захарович.

— Я тебя и не звала.

Тренер обернулся ко мне.

— Были возражения, — вздохнул он. — Были сильные возражения. Понимаешь, Коленкин, спорт — это зрелище. Почти искусство. Балет. И они говорят: ну что, если на сцену Большого театра выйдет такой, как ты? Ты не обижайся, я не свои слова говорю. Зрители будут смеяться. Ну, тогда я по ним главным аргументом. А знаете ли, что нам угрожает переход во вторую группу? Последний круг остался. Знаете же, говорю, положение. Ну, они, конечно, начали о том, что тренера тоже можно сменить, незаменимых у нас нет, и так далее. Я тогда и поставил вопрос ребром. Если, говорю, отнимете у меня Коленкина по непонятным соображениям, уйду. И команда тоже уйдет. Во вторую группу. Как хотите. Они туда-сюда. Деваться некуда.

Из столовой вышли девушки. Валя посмотрела на меня равнодушно. Тамара шепнула ей что-то на ухо. Засмеялись. Солнце обжигало мне ноги. Я отошел поглубже в тень.

— Я бы с кем другим не стал так говорить, — продолжал тренер, запустив пальцы в курчавый венчик вокруг лысины, — но ты человек взрослый, почти мой ровесник. Ты же должен проявить сознательность. Если команда во вторую группу улетит, все изменится к худшему. Пойми, братишка.

Слово прозвучало льстиво и не совсем искренне.

— Ладно, — сказал я.

Не знаю уж, с чем я соглашался.

— Вот и отлично. Вот и ладушки. А сейчас к нам студенты приедут. На тренировочную игру. Ты уж не подведи. Выйди. Побегай. А?

— Ладно.

Коля с Толей прошли мимо. Увидев нас, остановились.

— Пошли на речку, — позвали они.

— Пошли, — согласился я, потому что не знал, как прервать беседу с тренером.

— У меня только плавок нет, — сказал я ребятам, когда мы подходили к нашему домику. И тут же пожалел. Если бы не сказал, то вспомнил бы уже на берегу и не надо было бы лезть в воду.

Ведь я все равно не смогу раздеться при них.

Плавки они мне достали. И отступать было поздно. Я последовал за ребятами к реке и, уже выйдя на берег, понял, что сделал глупость. Вернее, я понял это раньше, когда спросил про плавки. Но пока не вышел на берег, на что-то надеялся.

Баскетболисты играли в волейбол. Они были все как на подбор сухие, загорелые, сильные и очень красивые. Может, потому я сразу вспомнил о Большом театре. И представил, как я выйду сейчас на берег в одних плавках и каким белым, голубым, округлым, мягким и уродливым будет мое тело рядом с их телами. И Валя, тонкая, легкая, стояла на самом берегу, у воды, и глядела на меня.

— Пошли в кусты, переоденемся, — предложил Толя.

Но я ничем не ответил. И раз уж уходить было нелепо, я сел под куст, на песок, обхватил руками колени и сделал вид, что смотрю, не могу оторваться, смотрю, как они играют в волейбол на берегу. И я, конечно, был смешон — один одетый среди двадцати обнаженных. Особенно в такую жару, когда окунуться в воду блаженство. Но для меня это блаженство было заказано.

— Раздевайся, Коленкин! — крикнула мне из реки Тамара.

Я отрицательно покачал головой. Пора было уходить. Но не уйдешь. Все смотрели на меня.

— Он боится утонуть, — сказала вдруг Валя. — Он гордый отшельник.

Это было предательство. Они смеялись. Беззлобно и просто, как очень здоровые люди. Но они смеялись надо мной. И у меня не было сил присоединиться к ним, показать, что я умнее, смеяться вместе с ними. В чем и было мое единственное спасение. А я встал и ушел. И видел себя, каким я кажусь им со спины, — маленьким, сутулым и нелепым. А они смеялись мне вслед, и я отлично различал смех Валентины.

А вечером к нам приехали студенты. Они приехали тогда, когда я уже собрал свой чемоданчик, спрятал его под койку, чтобы раньше времени не поднимать шума. Тренер обойдется без меня. И если команда даже вылетит во вторую группу — кто-то же должен вылететь. И у тех, кто вылетел бы вместо нас, то есть вместо них, тоже есть тренер и тоже есть Иванов, и Коля, и Толя, и даже доктор.

— Эй! — крикнул с дорожки массажист. — Коленкин! Выходи. Тренер зовет! Сыграем сейчас.

Он не стал ждать моего ответа. Я хотел было скрыться, но тут же появились Коля с Толей, стали собираться на игру, и мне, чтобы не казаться еще смешнее, пришлось собираться вместе с ними. Я старался выглядеть равнодушным.

— Ты чего убежал? — спросил Коля. — Мы же так.

— Его Валентина задела, — сказал Толя. — Обидно человеку. Ведь каждый хочет — купается, хочет — не купается. А ты же ржал со всеми. Может, Гера и в самом деле плавать не умеет. Тогда знаешь, как обидно!

— Правильно, — согласился Коля. — Меня однажды с парашютом прыгнуть уговаривали, а я жутко испугался.

Хорошие ребята. Утешили меня. Но мне было все равно. Я уже принял решение. Из меня не получилась созданная в колбе звезда мирового баскетбола. Доктор был прав. Мне лучше заниматься ходьбой. От дома до станции метро.

Но на площадку я вышел. Не было предлога отказаться.

Студенты уже разминались под кольцом, мое появление вызвало спонтанное веселье. Вроде бы ко мне никто не обращался. Вроде бы они разговаривали между собой.

— Плохо у них с нападением.

— Наверное, долго искали.

— Алло! Мы ищем таланты!

— Он два месяца в году работает. Остальное время на пенсии.

Тренер студентов, высокий, жилистый, видно, бывший баскетболист, прикрикнул на них:

— Разговорчики!

— Не обращай внимания, — посоветовал мне, выбегая на площадку с мячом и выбивая им пулеметную дробь по земле, Иванов. — Они тебя еще в игре увидят.

А я понимал, что и это обман. В игре они меня не увидят. Потому что играть нельзя научиться в два дня, даже если у тебя лучше, чем у них, устроены нервные связи. И учиться поздно.

Это была моя первая игра. Тренер сказал:

— Пойдешь, Коленкин, в стартовой пятерке. Главное — пускай они на тебя фолят. Штрафные ты положишь. И не очень бегай. Не уставай. Я тебя скоро подменю.

Напротив меня стоял верзила с черными усиками. Ему было весело. Свисток. Мяч взлетел над площадкой. Ах ты, верзила! Смеешься? Я был зол. Я побежал к мячу. Именно этого делать мне не следовало. Потому что за какую-то долю секунды до этого Иванов кинул мяч в мою сторону. Вернее, туда, где меня уже не было. И верзила перехватил мяч. Я суетливо побежал за ним к нашему кольцу и попытался преградить дорогу верзиле. Тот незаметно, но больно задел меня коленом, и я охнул и остановился.

— Ну чего же ты! — успел крикнуть мне Иванов.

Верзила подпрыгнул и аккуратно положил мяч в кольцо. Обернулся ко мне, улыбаясь во весь рот. У меня болело ушибленное бедро.

— К центру! — кинул мне на бегу Иванов.

Коля вбросил мяч. Я побежал к центру, и расстояние до чужого кольца показалось неимоверно длинным. Было жарко. Мне казалось, что смеются все. И свои, и чужие.

— Держи! — крикнул Коля и метнул в меня мяч. Совсем не так, как на тренировке. Метнул, как пушечное ядро. Как Иванов в тот первый день, приведший к сегодняшнему позору.

И я не мог отклониться. Я принял мяч на грудь, удержал его и побежал к кольцу. На пятом или шестом шаге, радуясь, что все-таки смогу оправдаться в глазах команды, я кинул мяч, и он мягко вошел в кольцо. Раздался свисток. Я пошел обратно, и тут же меня остановил окрик тренера:

— Ты что делаешь? Ты в ручной мяч играешь?

— Пробежка, — сказал мне судья, смотревший на меня с веселым недоумением. — Пробежка, — повторил он мягко.

Ну конечно же, пробежка. Как она видна, если смотришь баскетбол по телевизору! Мяч не засчитан. Надо было уходить с площадки. У меня словно опустились руки. Правда, я еще минут пять бегал по площадке, суетился, один раз умудрился даже забросить мяч, но все равно зрелище было жалкое. И я раскаивался только, что не уехал раньше, сразу после речки.

Андрей Захарович взял тайм-аут. И когда мы подошли к нему, он глядеть на меня не стал, а сказал только:

— Сергеев, выйдешь вместо Коленкина.