Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

друг от друга, а одно сердцебиение не могло продолжаться без другого! Наконец Эллейв вернулась на корабль, напоследок взмахнула шляпой, и её голова блеснула в ярких дневных лучах. Не менее ярко сверкали её сапоги и клыкастая улыбка.

Раздалась команда «отдать швартовы!», корабль отделился от причала, и полоса сверкающей воды между Онирис и Эллейв стала расширяться. Хотелось по мостику из хмари рвануть через неё, пока она не стала непреодолимой, но... следовало оставаться на месте. Охранная бригада уходила в свой очередной рейс, и нужно было лишь пожелать, чтобы всё у них прошло спокойно и благополучно.

Снова для них настало время встреч в снах. Днём Онирис продолжала свою учёбу, посещала службы и пропитывалась музыкой, наполнялась светом Источника, чтобы ночью дарить его Эллейв. В одном из снов они оказались на пруду, окружённом высокой травой и покрытом крупными белыми цветами, которые назывались «ньёкелейле». Эллейв сидела с удочкой и ловила рыбу, и вдруг ей на нос села стеклокрылка — стрекочущее создание с прозрачными, как тончайшие стёклышки, крыльями и длинным телом. У него было два названия на навьем — «гляйценвигге» и «дрейкефлюггле». Эллейв, чтобы не спугнуть насекомое, застыла неподвижно; её глаза забавно скосились к переносице, и Онирис зажала ладонью смешок. Позволив крылатому большеглазому созданию отдохнуть на своём носу, Эллейв тронула его пальцем, и та, треща крыльями, улетела.

«У меня такое чувство, будто всё это уже было когда-то давно, — проговорила Эллейв задумчиво. — Пруд, удочка, стеклокрылка... Вот только рядом со мной была не ты, а другая чудесная девочка...»

«Что ещё за девочка?» — шутливо нахмурилась Онирис, изображая ревность.

«Девочка с такими же волосами, как у тебя, — ответила Эллейв, пропуская между пальцами пряди волос Онирис. — Очень, очень похожая на тебя, но не совсем ты...»

«И что вы с ней делали?» — зачем-то спросила Онирис, ощущая внутри какое-то ноющее, ёкающее беспокойство.

«Ничего особенного, просто удили рыбу, — улыбнулась Эллейв. — Всё это было как будто со мной... И не со мной. Это что-то очень далёкое и вместе с тем родное».

Онирис почему-то обидело присутствие какой-то другой девочки в воспоминаниях Эллейв, и чудесный сон омрачился гложущим, тягостным ощущением под сердцем. Пальцы Эллейв нежно коснулись её щеки, пощекотали подбородок.

«Эй, радость моя... Ты чего? Это, наверно, был всего лишь сон, не дуйся, моя сладкая», — засмеялась та.

Госпожа Игтрауд говорила, что не бывает «просто снов», всякий сон что-то значит. Что мог значить этот сон? И почему в нём не Онирис, а другая, похожая на неё девочка?

Озадаченная, Онирис проснулась и долго не могла прийти в себя. Ей даже не сразу удалось войти в состояние сосредоточенности для молитвы, и она ловила себя на том, что бездумно повторяет слова, но мысли крутятся вокруг этого пруда, Эллейв с удочкой и стеклокрылкой на носу.

Она рассказала об этом сне госпоже Игтрауд. Глаза той стали задумчиво-грустными.

— Нет, это не просто сон, — проговорила она после некоторого молчания. — Это прошлое... Очень далёкое, очень тяжёлое. Его лучше оставить позади. Жить нужно настоящим. У вас есть любовь — дорожите ею! Любите друг друга так крепко, как только можете.

В другую ночь Онирис снова хотела попасть на свидание к Эллейв, но вдруг очутилась в огромной комнате с высоким потолком и горящим камином. За окнами был ночной мрак, а у одного из них спиной к Онирис стояла знакомая фигура. Эллейв? Да, мундир — её, телосложение, косица и бритая голова — её. Онирис уже хотела её радостно окликнуть, хотя и удивилась встрече в столь необычном месте, но фигура обернулась, и сердце Онирис подёрнулось ледком испуга: лицо принадлежало совсем не Эллейв! Это лицо она видела только на портретах... Звёздная бездна распахнулась в глазах, мерцающая и пронзительная, внимательное и живое, разумное пространство окутало её, точно песчинку, а душу пронизывали тончайшие нити, по которым текло жутковатое и вместе с тем удивительное ощущение — смесь восторга и ужаса, сладости и печали, головокружительной нежности и боли, нескончаемой горечи и трепетной ласки...

Пол комнаты начал уплывать из-под ног Онирис, а может, они просто растворились в полу, став призрачными... Фигура с жутковато-красивым, жёстким, суровым и знакомым по портретам лицом устремилась к ней, и Онирис качнуло на морозных крыльях ужаса.

«Не бойся... Я давно умерла, меня уже нет», — гулко коснулось её сердца прохладное дыхание голоса. Он не мог быть знакомым Онирис, но у неё было чувство, что она слышала его когда-то.

Её закружили то ли мертвенно-нерушимые объятия, то ли жестокий ветер подхватил и понёс... Из горла рвался крик, но с губ слетел только стон, и она проснулась. Светало, пора было вставать на молитву, но Онирис не могла двинуться — ещё долго лежала мертвенной глыбой льда под одеялом, скованная жуткой неподвижностью.

Она воззвала к Источнику, и ласковый свет заструился в душу, наполняя её живительным теплом, прогоняя морок и растапливая ледяные иглы ужаса. Следом за согревшейся душой оттаяло и тело, и Онирис смогла наконец сесть в постели. В пересохшем за ночь горле скребло, и она осушила стакан воды с такой жадностью, будто не пила целую неделю.

Об этом сне она тоже поведала госпоже Игтрауд. Брови той сурово сдвинулись, но тут же она разгладила лоб и улыбнулась.

— Всё правильно, бояться нечего, — сказала она. — Дамрад уже давно нет. Да если бы и была она жива, зачем тебе её бояться? Думаю, она любила бы тебя.

— Но почему у неё была фигура и причёска Эллейв? — недоумевала Онирис.

Госпожа Игтрауд вздохнула и надолго задумалась. Её взгляд, устремлённый в окно, что-то с горьковатой грустью высматривал в чистой небесной синеве. Что она хотела или, быть может, не хотела сказать?

— Дорогая, я не могу тебе ответить, — проронила она наконец.

— Не можешь или не хочешь? — не успокаивалась Онирис. — Мне чего-то не следует знать? Или... тебе больно об этом говорить?

Госпожа Игтрауд грустно улыбнулась и поцеловала её в лоб.

— Тебе следует знать только одно: Эллейв очень тебя любит, — сказала она. — И мы все — тоже. Ты — часть нашей семьи, наша родная Онирис.

— Ах, госпожа Игтрауд! — Онирис с выступившими слезами растроганно сжала её руку и прильнула к ней губами. — И я вас всех очень, очень люблю! Вы все — родные мне, и здесь я чувствую себя действительно дома.

Прошло ещё несколько дней,