Тьма внешняя - Владимир Лещенко

У стены возвышалась длинная, дугообразная колоннада, материал которой напоминал окаменевший свет множества чистейших оттенков – от прозрачного розового, до густо фиолетового. Приглядевшись, можно было заметить почти неразличимую в полумраке стоявшую в отдалении от них прозрачную колонну тоньше, и выше прочих. Время от времени по ней пробегали темно красные искры. О ней смутно было известно, припомнил, что это какой-то инструмент одной из предшествующих цивилизаций, каким-то чудом уцелевший. У Зоргорна она вызывала куда более определенные ассоциации. Он находил ее похожей на одну из Магических Арф Багура, но имел веские причины промолчать об этом.

Он бросил взгляд на ученика, колдующего над аппаратурой, специально смонтированной в этом особом месте по его личной просьбе, и с разрешения Высших. Не стоит расстраивать его, лучше уж держать свои соображения, мало – помалу переходящие в уверенность, при себе.

Следует подумать о будущем.

Где грань между случайностью, неблагоприятным стечением обстоятельств, и ошибкой? Между ошибкой и небрежностью? Между небрежностью и небрежением долгом?

И где проведут ее Высшие, которым доведется решать их судьбу, если (или, не будем лукавить перед самим собой – когда), неудача станет очевидной?

Ведь разве не случалось, что Высшие сурово карали одних за то, что сходило с рук другим? Или Высшие обладают какой-то иной логикой, и им в самом деле безошибочно ведомо – что во благо Мидру, а что во вред, и то, что сегодня – преступление, грозящее основам их существование, завтра – просто досадная мелочь, не более того?

А может быть в подобных действиях как раз и нет никакой особой логики, и просто власть предержащим, как и везде, требуется создать впечатление, что они – то как раз и обладают некоей высочайшей мудростью, что им ведомы безошибочные пути ко благу?

Ведь…уже не впервые за его долгую жизнь пришло в голову Зоргорну, в сущности, ниоткуда не следует необходимость существования Высших, так же как не следует и то, что без них Мидр погибнет…

И в самом деле – много ли раз встречались ему проявления той самой великой мудрости Высших?

Пусть он готов согласиться, что эксперименты его давних товарищей с аурентитом, или с «белой силой» действительно угрожали многими бедствиями. Но чем и кому угрожали его исторические изыскания в архивах? Или археологические раскопки Нгомбо?

И если угрожали – почему не объяснить причину и суть этой угрозы?

Что все – таки руководило выносившими запрет?

Так же как неизвестно с чем связано ограничение, наложенное на исследование некоторых (между прочим, довольно многочисленных) континуумов.

Хотя в отношении почти таких же – изучай, сколько душе угодно!

Откуда эта глубочайшая тайна, за которой явно скрывается тщательно скрываемый страх, окружающая многие из миров, в которых живут те, кого нельзя считать обычными людьми? Хотя информация о разумных муравьях, пчелах и ящерах вполне открытая.

Или дело просто в том, что их нет среди живущих в Мире?

А в самом деле, почему именно их нет, если на их планету попадали существа и куда более редкие?

В свое время, очень давно, Зоргорн надеялся, что, когда-нибудь, став Высшим, он узнает все. Потом исчезла и эта надежда.

Теперь, уходит надежда, что этого сможет достичь и Таргиз.

* * *

Конец июля. Шварцвальд.

Сверху, с невидимого отсюда неба сыпалась мелкая водяная пыль. В неглубокой ямке, у корней старого засохшего дуба, дымил, стреляя угольками, небольшой костер. Перед ним, угрюмо нахохлившись, сидел Владислав с обнаженным мечом на коленях, протянув озябшие ладони к огню.

Рядом с ним, на заботливо разостланном плаще, в забытьи лежал Матвей.

– Скоро ли мы пойдем дальше? – вдруг спросил он, облизнув запекшиеся губы.

– Куда? Ты ведь на ногах не стоишь!

– Все в порядке, друг Владислав, я могу идти… Вот только отдохну немного…

Его лихорадочно блестевшие глаза вновь закрылись, на лбу выступила испарина…

«Он умрет, если не поест и не согреется. Эти леса его доконают» – отрешенно подумал Владислав, подбросив еловые ветви в дающий слишком мало тепла костерок.

С того случая в монастыре у мертвого ныне Фогельштадта, похоже, кончилась полоса относительного везения. Коней им добыть больше так и не удалось. В попадавшихся им на пути деревушках уже давно пахали на тощих коровенках да на совсем уже еле живых старых клячах. Да и драться за них с голодными злыми мужиками, имея два меча, охотничий лук с несколькими стрелами да арбалет без боеприпасов, было бы самоубийством. Затем они углубились в леса, и человеческое жилье стало попадаться все реже и реже. В последнем из лесных хуторов на них напали.

Чем уж не угодили они его единственным обитателям – двум тощим, обросшим, как медведи, мужикам и уже немолодой женщине, осталось неизвестным. Владислав, однако, предполагал (не делясь подобными мыслями с Матвеем), что хуторяне просто собирались сожрать их. Всё могло кончиться весьма скверно – черт дернул их положить на землю оружие при появлении хозяев, в знак мирных намерений.

Их обоих спас Матвей. На развороте он ловко вырвал вилы у одного из мужиков, раскроил ему череп ударом их массивной рукояти, тут же насадив на ржавые зубья бабу. Бросившегося бежать второго мужика прикончил Владислав, метнув ему в спину нож.

Потом они вступили в совсем безлюдную дикую местность. Владислав решил идти напрямик через Шварцвальд, но должно быть память подвела бывшего разбойника, и они заплутали.

Шварцвальд. Чащи, куда не проникают солнечные лучи. Скалистые невысокие горы, с узкими обрывистыми долинами. Горные озерца, и болота в долинах. Дикие, непролазные чащи с серебристыми от старости стволами, ветвями, согнувшимися под тяжестью лишайников, мхи, густые как овечья шерсть, высокие папоротники. В таких местах живут, как гласит молва, лесные духи с эльфами и феями. Места действительно весьма для них подходящие. Во всяком случае кабанов, величиной с полугодовалого бычка, и стада оленей в полсотни голов ему попадались.

Их путь пролегал дикими темными чащобами, где приходилось пробираться через высокие буреломы, меж тронутыми плесенью и поросшими лишайниками стволами столетних елей. Уже очень, очень давно не приходилось забредать Владиславу в столь глухие, угрюмые, зловещие места.

Бог весть сколько лет назад здесь последний раз ступала нога человека (если вообще ступала). Уже не один раз силезцу начинало казаться, что за ними наблюдают весьма недружелюбные и как будто даже нечеловеческие глаза. В один из дней они влезли в трясину, откуда еле выбрались, утопив последние остатки припасов, взятые в монастыре.