100 великих загадок истории - Непомнящий Николаевич

Но ни одна из этих и многих других версий не была подкреплена достоверными данными. Многочисленные поисковые экспедиции проверяли их одну за другой. Была вскрыта и «могила Фоссета». Останки исследовали видные лондонские эксперты и пришли к выводу, что здесь был похоронен кто-то другой.

Поисковым партиям, направленным в сельву по следам Фоссета, удалось собрать несколько отрывочных сведений о судьбе пропавшей экспедиции. Вождь одного из индейских племён утверждал, что он провожал трёх белых людей до дальней реки, откуда они пошли на восток. Офицер бразильской армии нашёл, как он считал, компас и дневник Фоссета, однако компас оказался простой игрушкой, а «дневник», судя по его содержанию, — записной книжкой какого-то миссионера.

Высказывалось множество предположений, куда направилась маленькая экспедиция после того, как рассталась с носильщиками в Лагере мёртвой лошади. Дело в том, что Фоссет умышленно не назвал точно свой предполагаемый маршрут. Он писал: «Если нам не удастся вернуться, я не хочу, чтобы из-за нас рисковали спасательные партии. Это слишком опасно. Если при всей моей опытности мы ничего не добьёмся, едва ли другим посчастливится больше нас. Вот одна из причин, почему я не указываю точно, куда мы идём».

Загадочный город, который искал полковник Фоссет, не найден до сих пор. Впрочем, в тех местах, куда направлялась его последняя экспедиция, никакого древнего города нет. К этому выводу пришёл младший сын полковника, дошедший впоследствии до указанного отцом пункта. Воздушная разведка также не обнаружила в сельве ничего похожего на покинутый город.

Полковник Фоссет не успел дописать книгу о своей жизни и приключениях. Это сделал за него младший сын, Брайан Фоссет, использовав рукописи, письма, дневники и отчёты отца. Свою книгу он назвал «Неоконченное путешествие», в надежде, что его продолжат другие, и на её страницах постоянно присутствует Перси Фоссет — профессор Челленджер, исследователь, бросивший вызов тайнам сельвы и навсегда затерявшийся где-то в огромном и таинственном мире, загадки которого он так стремился постичь…

АНАСТАСИЯ И ДРУГИЕ «СПАСШИЕСЯ» ДЕТИ НИКОЛАЯ II

Слухи о чудесном спасении всей царской семьи или отдельных её членов облетели Россию сразу же после трагедии в Екатеринбурге. «Слухи о том, что кто-то из великих княжон смог спастись, были чрезвычайно сильны, — пишет К. Савич, бывший председатель петроградского суда присяжных. — Великая княгиня Елена Павловна сама рассказывала графине Орловой-Давыдовой, как однажды, когда она сидела в тюрьме в Перми, начальник тюрьмы ввёл к ней в камеру девушку, настоящее имя которой было Анастасия Романова; Елена Петровна должна была установить, действительно ли подозреваемая — великая княжна Анастасия, ибо поговаривали о том, что она и впрямь могла остаться в живых. Потом выяснилось, что задержанная — дочь начальника вокзала какой-то небольшой железнодорожной станции».

А в середине 1919 г. в Сибири объявился отрок 15–16 лет, похожий на царевича Алексея. Как свидетельствуют очевидцы, народ принимал его с воодушевлением. В школах даже собирали деньги в его пользу. Телеграмма о появлении «царевича» была немедленно послана правителю Сибири адмиралу А.В. Колчаку. По его приказу юношу доставили в Омск. Француз Пьер Жийяр, бывший воспитатель царевича Алексея, приехавший, чтобы проверить истинность его показаний, задал ему по-французски несколько вопросов. «Царевич» ответить на них не смог, но заявил, что прекрасно понимает, о чём его спрашивают, а отвечать не желает и разговаривать будет только с адмиралом Колчаком. Обман был раскрыт очень быстро…

Через несколько месяцев в Польше объявился ещё один Алексей. Ещё некоторое время спустя там же появилась великая княжна Ольга. Она рассказывала, что потеряла память от сильного удара прикладом, якобы полученного ею в Екатеринбурге от палачей, а затем была спасена каким-то солдатом.

На протяжении последующих лет вплоть до нашего времени «царские дети» — то Анастасия, то Татьяна, то Ольга — появлялись в России, Польше, Франции, Германии, Америке. Одна из самозванок, выдававшая себя за великую княжну Ольгу, путешествуя по югу Франции, собирала у сердобольных людей деньги на то, чтобы выкупить якобы заложенные в ломбард драгоценности императорской семьи. Предприимчивой «Ольге» удалось собрать около миллиона франков. Затем пошла череда детей и внуков царских детей: «внук царевича Алексея» объявлялся, к примеру, в Испании…

Ходили слухи и о том, что царская семья и сам царь не были расстреляны, а жили в Сухуми под разными фамилиями, в частности, Николай II — под фамилией Берёзкин. Он якобы умер в Сухуми в 1957 г.

А в феврале 1920 г. в Берлине началась история, которая не закончилась до сих пор…

…17 февраля 1920 г. там попыталась покончить с собой, бросившись в канал Ландвер, неизвестная женщина. Её спас из ледяной воды случайно оказавшийся поблизости полицейский. Доставленная в участок, женщина не произнесла не слова: она смотрела прямо перед собой и, казалось, не слышала задаваемых ей вопросов. На ней были надеты грубое платье, чёрная юбка, блуза, большой платок, чёрные чулки и чёрные высокие ботинки. Бледное лицо было явно славянского типа. Никаких документов при ней не оказалось.

Ничего не добившись от неё и заподозрив в ней сумасшедшую, неизвестную женщину отправили на освидетельствование в Елизаветинскую больницу. 27 марта её осматривал консилиум. Отметив, что больная склонна к проявлениям сильной меланхолии, врачи рекомендовали поместить её в психиатрическую клинику.

В клинике в Дальдорфе неизвестная провела около полутора лет. «Сильные приступы меланхолии» проявлялись в том, что она могла часами сидеть молча или лежать на кровати, уткнувшись лицом в покрывало. Первые слова, которые она произнесла, были бессвязной немецкой фразой «Nichts, trotz alledem» — «Ничего, несмотря ни на что». Это был её ответ на вопрос врачей: надо ли сообщить о её местонахождении родным или жениху? Но впоследствии женщина, иногда оживляясь, вступала в разговор с медсёстрами и больными. Она много читала, в основном газеты. Сёстры утверждали, что она производит впечатление хорошо образованной женщины.

Однажды в клинику попал номер «Берлинер иллюстрирте цайтунг» от 23 октября 1921 г. На первой полосе была опубликована фотография трёх дочерей Николая II и заголовок: «Одна из царских дочерей жива». Бывшая прачка Мария Колар Пойтерт, лежавшая в одной палате с неизвестной, рассматривая фотографию, вдруг с удивлением обнаружила поразительное сходство великой княжны Анастасии со… своей соседкой по палате — неизвестной женщиной, которую полицейский выудил из канала Ландвер.

Поражённая своим открытием, Пойтерт несколько дней молчала, мучаясь над загадкой, пока наконец не выдержала и не сказала неизвестной:

— Я знаю, кто ты!

В ответ таинственная особа поднесла палец к губам:

— Молчи!

20 января 1922 г. Марию Пойтерт выписали из клиники и, будучи не в силах хранить такую тайну, она начала действовать. «Не исключено, — считает французский писатель А. Деко, — что, не появись на сцене госпожа Пойтерт, не было бы и никакого следа „Анастасии“! Но полусумасшедшая прачка, увы, появилась, и энергично пошла по „следу Анастасии“…»

8 марта 1922 г. Пойтерт встретилась с русским эмигрантом, бывшим ротмистром лейб-гвардии кирасирского Её величества полка М.Н. Швабе и рассказала ему о своей соседке по палате, добавив, что считает её одной из дочерей покойного императора. По её просьбе Швабе отправился вместе с ней навестить неизвестную, захватив с собой своего приятеля, инженера Айнике. В Дальдорфе они попытались заговорить с «Анастасией» по-русски, но та ответила, что не знает этого языка. Тогда Швабе протянул ей фотографию вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны и спросил, знает ли она, кто это. Тут свидетельские показания разнятся: Швабе утверждает, что «Анастасия» ответила: «Эта дама мне незнакома». Сама же «Анастасия» много лет спустя говорила: «Кто-то из русских эмигрантов принёс мне портрет бабушки. Это был первый раз, когда я позабыла всякую осторожность, увидев фотографию, вскричала: „Это моя бабушка!“»

Швабе вышел из больницы в сильном волнении. Он отправился к председателю союза русских монархистов в Берлине и убедил его произвести экспертизу — послать к больной кого-нибудь, кто близко знал раньше детей императора.

Через два дня Швабе снова отправился в Дальдорф в сопровождении поручика С. Андреевского, графини Зинаиды Толстой, её дочери и хирурга Винеке. Больная спуститься к ним не пожелала, и вся депутация поднялась к ней в палату «Анастасия» лежала, закрыв лицо покрывалом. «Графиня Толстая и её дочь очень мягко разговаривали с ней, — вспоминал впоследствии Швабе, — со слезами на глазах показывая незнакомке маленькие иконки, фотографии и шепча ей на ухо какие-то имена. Больная ничего не отвечала; она была до крайности взволнована и часто плакала. Андреевский называл её „Ваша светлость“ — это, кажется, подействовало на неё больше всего. Винеке не стал осматривать больную, но добился у больничного начальства дозволения оставить её здесь. По мнению графини Толстой и её дочери, это была великая княжна Татьяна Николаевна».