Сталин и заговор генералов - Минаков Сергей Тимофеевич

Разумеется, речь не шла именно о «деле Тухачевского», но это было отношение Особого отдела ОГПУ к такого рода «делам». Поэтому можно предполагать, что не без «подсказок» руководителей ОГПУ (В.Менжинского и К.Ольского) решено было проверить показания Н.Какурина и И.Троицкого через их очную ставку с М.Тухачевским, тем более что слишком уже серьезные обвинения против него были выдвинуты.

С 22 по 26 октября 1930 г. в Москве проводился плановый Пленум РВС СССР по итогам боевой учебы за прошедший год, и Тухачевский должен был приехать в столицу по крайней мере 21 октября, чтобы принять участие в работе пленума. Приехав в Москву, «генерал» и узнал о показаниях Какурина против себя1. На очной ставке между Н.Какуриным, И.Троицким и М.Тухачевским 22 или 23 октября 1930 г. в присутствии И.Сталина, К.Ворошилова и Г.Орджоникидзе оба подследственных подтвердили свои показания. Протоколы очной ставки не сохранились, поэтому трудно сказать, какова была в этой ситуации реакция Тухачевского на показания Какурина и Троицкого. «Мы очную ставку сделали, — вспоминал сам Сталин в июне 1937 г., — и решили это дело зачеркнуть»1207 1208.

Однако можно полагать, что сама по себе очная ставка, на которой Тухачевский и его «обличители» не сошлись в едином мнении, видимо, не давала достаточных оснований для закрытия «дела». Иначе не совсем понятно, зачем в связи с этим «опрошены были также видные военные деятели Гамарник, Якир и Дубовой»1209. Все они в это время находились в Москве, участвуя в работе Пленума РВС СССР (22—26 октября 1930 г.). Сталин и Ворошилов «обратились к тт. Дубовому, Якиру и Гамарнику: правильно ли, что надо было арестовать Тухачевского как врага. Все трое сказали: нет, это, должно быть, какое-нибудь недоразумение, неправильно»1210. С достаточной долей оснований можно считать, что именно позиция Украины, руководства УВО, а именно И.Якира, И.Дубового и начальника ПУ РККА Я.Гамарника сыграли решающую роль в снятии обвинений с Тухачевского. 23 октября 1930 г. Сталин писал Молотову: «Что касается Тухачевского, то он оказался чист на все 100%. Это очень хорошо»1211.

Однако, несмотря на все это, ни Сталин, ни руководство ОГПУ, видимо, не утратили сомнений в политической благонадежности Тухачевского. Иначе как ее «зондированием» трудно объяснить действия Н. Кузьмина, старого приятеля Тухачевского, с которым у него к 1930 г. личные отношения приобрели весьма сложный характер. В своих показаниях 1937 г. (уже после расстрела маршала) он вносит достаточно примечательные штрихи к характеристике сложившейся ситуации и политического поведения Тухачевского осенью 1930 г.

Возвратившийся в октябре 1930 г. из Парижа Н.Кузьмин 1 ноября 1930 г. был в Ленинграде на квартире Тухачевского, который только что вернулся из Москвы, и обедал у него. «Эту дату, — вспоминал Кузьмин, — я помню хорошо, потому что это день рождения моей дочери, жившей с моей прежней женой у Тухачевского. Тухачевский женат на моей бывшей жене и очень внимательно относился к моей дочери. Поэтому товарищеские отношения с ними после ухода моей жены не испортились. Беседуя с ним, я информировал его о встречах с Сувариным в Париже. Я прямо сказал ему, что Суварин в беседах со мной просил передать ему привет от Троцкого и его личный, что он проинформирован о том, что группа наиболее талантливых военных во главе с ним находится в опале, что пора перейти к активной борьбе, что провал сталинской политики ведет страну к гибели, что кризис переживает не только партия в СССР, но и компартии за границей. Тухачевский на это мне ответил, что те методы и формы борьбы, которые применили троцкисты, ничего реального, кроме разгона по тюрьмам, дать не могут»1212 1213. Трудно отделаться от мысли, воспринимая данную информацию, что со стороны Кузьмина разговор носил явно провокационный характер (скорее всего, по инициативе ОПТУ2), особенно учитывая военно-политический контекст тогдашнего положения Тухачевского. Впрочем, примечательна тем не менее реилика Тухачевского: «те методы и формы борьбы, которые применяли троцкисты, ничего реального, кроме разгона по тюрьмам, дать не могут». Следовательно, М.Тухачевский вовсе не отвергал борьбу против «сталинского режима», а значит, признавал ее целесообразность. Он ставил вопрос о «формах и методах» этой борьбы, полагая, что те, которые использовали «троцкисты», уже неприменимы.

Однако Тухачевский явно выжидал, проявляя осторожность, не желая рисковать своей политической репутацией и отказываясь брать на себя инициативу в каких-либо конспиративно-политических действиях.

Не исключено, что и так называемое «семеновское дело» в октябре 1930 г. помимо иных целей предусматривало «зондирование» политической лояльности Тухачевского. 25 октября 1930 г. в Ленинграде1 были арестованы 22 бывших офицера л.-г. Семеновского полка, однополчан Тухачевского2. Члены семей некоторых из арестованных обращались за помощью к Тухачевскому, но не знали, что он сам в это время оказался под угрозой ареста. Мне неизвестно, насколько «семеновское дело» во время следствия соприкасалось с «делом Тухачевского» и соприкасалось ли. Однако сам факт раскручивания этого дела именно в данный период времени и именно в Ленинграде, учитывая, что среди арестованных были не только сослуживцы, но и когда-то близкие Тухачевскому люди'1, симптоматичен.

Информация, полученная следствием у Н.Какурина и И.Троицкого о «заговоре Тухачевского», продолжала беспокоить Сталина. Тревога его была усилена не только той поддержкой, которую И.Якир оказал М.Тухачевскому, отвергнув предъяв-

Следует помнить, что М.Тухачевский был в то время командующим Ленинградским военным округом.

Выше об этом уже весьма подробно было написано. Поливанов А. Пока не потеряно знамя. // Родина, 1999, № 1, с. 46; Поливанов А.И. Воители из рода Поливановых. // Военно-исторический журнал, 1994, № 2, с. 58. См. также: Тинченко Я. Голгофа русского офицерства в СССР. 1930—1931 годы. — М., 2000.

3 Например, полковник П.Брок, капитан Д.Комаров, П.Ермолин, А.Ти-польт, М.Мейендорф. Они служили рядом с М.Тухачевским уже в Красной Армии, в его штабе или в войсках. М.Мейендорф, в частности, в июле 1929 г. завершивший учебу в Высшей офицерской школе «Выстрел» и, казалось бы, подготовленный к дальнейшей строевой службе и карьере, 15 октября 1930 г. переводится на преподавательскую работу (он не был офицером Генерального штаба и не имел ни склонности, ни навыков к такого рода деятельности). При этом он переводился преподавателем не в военное училище и не в Военную академию РККА, а в Военно-политическую академию, которая, как известно, находилась в Ленинграде. Мне представляется очевидной связь этого поворота в его карьере с «семеновским делом». Дальнейшая судьба М.Мейендорфа мне неизвестна. В 30-е годы его фамилия среди личного состава РККА не встречается. Нет его и среди репрессированных военных в 1936—1938 гг. Не исключено, что он был уволен из РККА, возможно, уже в 1931 г. и вскоре репрессирован.

ленные ему обвинения в «загоПоре»; не только единством позиций Тухачевского и ЯкИра Но основным военным вопросам на Пленуме РВС СССР1но и новым письмом Тухачевского В адрес Генерального секретаря, написанным и отправленным 30 декабря 1930 г. В этом письме Тухачевский напоминал Сталину об их разговоре во время работы 16-го съезда партии и просил, в соответствии с этим разговором, поручить проверку его предложений ЦКК. Письмо было весьма резким и, можно сказать, агрессивным по тону, с возмущением в адрес начальника Штаба РККА Б.Шапошникова, и выражало тревогу по поводу ситуации, складывающейся вокруг собственной личности. Тухачевский, в частности, писал: «Формулировка Вашего письма, оглашенного тов. Ворошиловым на расширенном заседании РВС СССР, совершенно исключает для меня возможность вынесения на широкое обсуждение ряда вопросов, касающихся проблем развития нашей обороноспособности, например, я исключен как руководитель по стратегии из Военной академии РККА, где вел этот предмет в течение шести лет. Между тем я столь же решительно, как и раньше, утверждаю, что Штаб РККА беспринципно исказил предложения моей записки... И вообще Положение мое в этих вопросах стало крайне ложным»1214 1215. Таким образом, в своем письме Тухачевский акцентировал внимание на двух аспектах: на своей программе модернизации армии и своем руководстве стратегической подготовкой РККА. Непосредственного виновника сложившейся ситуации он видал в начальнике Штаба РККА Б.Шапошникове. -