Михаил Горбачёв. Жизнь до Кремля. - Николай Зенькович

Делом директора «Елисеевского» занимался руководитель следственной бригады УКГБ по Москве и Московской области Сорокин. Поставленную перед ним задачу он выполнил с честью — показания на ответственных работников Главного управления торговли Трегубова и других были получены, заместитель Соколова и трое заведующих секциями сели по обвинению во взяточничестве. Арестованные очень быстро «раскололись» и стали давать показания друг на друга. Никаких других доказательств вины проходящих по делу у следствия не было, поэтому очные ставки и письменные раскаяния стали основой предстоящего судебного процесса.

Что касается Гришина, то Соколов не счёл нужным скрывать, что ему приходилось отоваривать посыльных первого секретаря МГК КПСС с «чёрного» хода, этого было вполне достаточно».

Странно, неужели Гришин действительно посылал своих друзей в «Елисеевский»? В это трудно поверить. Неужели у члена Политбюро и хозяина города были столь невлиятельные друзья, не прикреплённые к закрытым «кормушкам»? Допустим, что были. Так почему бы не отпустить им деликатесы из того же горкомовского буфета?

«Следствие по делу Соколова было завершено в рекордно кратчайший срок. Интересно, что, несмотря на более чем тщательные ревизии, в магазине не удалось обнаружить недостачу. Все работники «Елисеевского» предстали перед судом только по обвинению во взяточничестве.

О том, что судебный процесс над крупнейшими советскими работниками торговли пойдёт по заказанному сценарию, можно было догадаться уже в первый день заседания. Рядовых взяточников судили не городским, а Верховным судом РСФСР, что, строго говоря, было противозаконно. На таком уровне могли судить лишь за измену Родине или за серийные убийства малолетних, отягченные сексуальными извращениями. Директор магазина, пусть даже крупнейшего в стране, до чести предстать сразу перед Верховным судом республики, минуя городской, явно недотягивал.

Зато приговор Верховного суда вступал в силу немедленно. Обжаловать его решение можно было только в порядке надзора, то есть практически оно было окончательным и неизменным.

Интересно, что процесс, не отличающийся особой пикантностью, по сути дела стал закрытым. В зал, по свидетельству очевидцев, были допущены лишь жёны подсудимых, хотя в приговоре процесс значился открытым. Однако подступы к дверям Бауманского районного суда, в помещении которого слушалось дело, ежедневно блокировались сотрудниками органов.

Уголовное дело, построенное исключительно на показаниях подсудимых, в любой момент могло развалиться как карточный домик, откажись Соколов и другие от своих слов. Это понимал главный судья, этим шансом — как оказалось в дальнейшем, последним — пренебрегли заключённые. Чтобы показания обрели законную силу, председательствующий на суде Демидов требовал от участников процесса подтверждения своих показаний в зале суда слово в слово, предварительно зачитывая их вслух. Презумпция невиновности осталась лишь пустым отзвуком из учебников для юридических институтов.

— Тебе лучше бы отказаться от своих слов, — осторожно советовал Соколову адвокат, — слишком уж процесс напоминает специально заказанное шоу. Похоже, тебе грозит вышка.

— Мне обещали! — упорно твердил Соколов.

В ноябре 1983 года он был приговорён по статье 173 ч. 2 УК РСФСР к смертной казни с конфискацией имущества и по статье 174 ч. 2 к пятнадцати годам лишения свободы с конфискацией. По совокупности более строгое наказание поглотило менее строгое. Директора «Елисеевского» ждал расстрел.

Между тем было бы любопытно вчитаться в те статьи, по которым Соколов в конце концов получил пулю в лоб. Согласно тогдашнему Уголовному кодексу за взяточничество в особо крупных размерах давали от восьми до пятнадцати лет в том случае, если подсудимый попадал под один из следующих квалифицирующих признаков, а именно: был должностным лицом, занимающим ответственное положение, либо ранее судился за взяточничество или получал взятку неоднократно. Расстрел же требовал наличия плюс к одному из перечисленных условий особо отягчающих вину обстоятельств. Каких? В уголовном кодексе не расшифровывалось.

Занимал ли Соколов ответственное положение? В приговоре зафиксировано, что магазин «Елисеевский» представлял из себя внеразрядное торговое предприятие с товарооборотом на сумму свыше 94.000.000 рублей (по старым деньгам) в год и численностью работающих более тысячи. В приговоре говорилось, что Соколов обладал «широким кругом организационно-распорядительных и административно-хозяйственных полномочий», но не указывалось, какими именно.

За взяточничество Соколов ранее не судился. В 1959 году он, правда, был приговорён к одному году исправительно-трудовых работ за обсчёт пассажира (Соколов работал тогда шофёром такси), но эта судимость была погашена ещё двадцать с лишним лет назад. Единственное, что было налицо, — директор «Елисеевского» неоднократно давал и брал взятки. Что касается особо отягчающих вину обстоятельств, то Демидов определил их как «вовлечение в преступную деятельность значительного числа подчинённых Соколову должностных лиц». Наверное, не стоит напоминать, что по делу проходили люди вполне взрослые и насильно вовлечь их в такую опасную игру, как взяточничество, было бы довольно сложно. Однако этот же факт был расценен Демидовым и как доказательство того, что «сама личность Соколова представляет исключительную опасность для общества».

По мнению Сарумова, подобное заключение было вынесено с целью «усугубить вину Соколова и подвести его под расстрельную статью».

Соколов добровольно ушёл на фронт в семнадцать лет, демобилизовался только в 1947 году. Был ранен. Награждён двенадцатью правительственными наградами.

По решению суда он был лишён орденов Трудового Красного Знамени, Дружбы народов и медалей.

Жена Соколова тоже пострадала после ареста мужа. По указанию Гришина её исключили из партии и сняли с должности заместителя директора ГУМа по коммерческой части.

Расправа над Соколовым была показательной. Уже после его расстрела суды продолжали выносить приговоры работникам Главторга, которые основывались на показаниях расстрелянного директора «Елисеевского». Опровергнуть их было некому».

Каким-то чудом видному бытописателю Москвы 70-х — 80-х годов А. Рубинову удалось раздобыть чужое приглашение на суд — прессу не допустили. Что ему запомнилось? Аплодисменты смертному приговору.

А. Рубинов:

«Произошло то, чего меньше всего можно было ожидать: зал начал аплодировать… Молодые люди спортивного, совсем не торгового вида яростно били в ладоши. Они одобряли приговор к смерти — радостно и победно. Некоторые приглашённые мужчины и женщины, побледневшие ещё больше, с выражением страха, с пониманием намёка на их собственную судьбу, тоже захлопали — чтобы не подумали, что они не одобряют справедливого «приговора именем Российской Федерации».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});