Однажды орел… - Энтон Майрер

На передовой встретил многих участников учения по высадке десанта в Монтерей. Разместились в непроходимом болоте на торчащих из воды корнях деревьев, как тощие пеликаны. Встретили меня с довольно мрачным видом. Угрюмые, презрительные взгляды (какого, мол, черта ему здесь надо, пришел полюбоваться, как живут низшие чины армии?). Однако некоторые из них приятно удивили. Ваучер теперь главный сержант. Станкула — сержант. Родригес — сержант. Браун и Миллис — капралы. Кадровый состав подрастает. Многие вспомнили наиболее яркие эпизоды из учения. Джексон по-прежнему рядовой первого класса. Пошутил над ним по этому поводу. „Видите ли, я тоже начал было продвигаться, но потом меня разжаловали за небольшую драку в Мельбурне“. Все та же веселая улыбка, ее не стерло никакое время. Но все они в жалком состоянии. Жалком. Двадцать вторые сутки без отдыха на передовой. Обросли бородами, неописуемо грязные и изнуренные. Покрылись язвами, болеют малярией, тропической лихорадкой, дизентерией и бог его знает чем еще. Ботинки разваливаются, обмундирование висит клочьями. Треть офицеров вышла из строя по тем или иным причинам. Уэсти не шутил. Все выглядят полуголодными. „Как дела с питанием?“ — „Да как, сухой паек в основном, полковник, да и то когда доставят“. — „А как насчет горячей пищи?“ — „Никак. Говорят, нельзя разжигать огонь, это привлечет противника“. — „Да здесь стоит только задницей вильнуть, как сразу же стреляют!“ Это голос Джексона. Эпизодического огня снайперов вполне достаточно, чтобы держать людей в постоянном напряжении. Решил завтра же к полудню доставить им горячую пищу, пусть меня хоть высекут за это.

Тяжелейшие условия местности, хуже нет во всем мире. Ни одной полоски сухой земли. Без конца дождь. Обошел полковой участок обороны: более мили в воде по колено и выше. Дважды меня обстреляли. Безуспешно. Получил донесение от Фелтнера. 30-го числа японцы атаковали крупными силами, несколько взводов дрогнуло, солдаты побросали оружие и драпанули. Потеряли всю территорию, занятую ранее. Такое случается еще и теперь. Спросил Остерхота, командира первой роты, как он оценивает численность противника, занимающего рощу. „Право, не знаю, полковник“. Командование боится посылать людей в разведку. Джунгли нагнали на него страху больше, чем японцы.

Моральное состояние очень низкое. Надо подбодрить их всеми возможными способами. Питание, обувь (но откуда?), смена (то же). Главным образом, как советовал старина Колдуэлл, силой собственного примера. Они чувствуют: их бросили здесь гнить в болотах. К сожалению, это близко к истине. Следующие две недели собираюсь испытать все вместе с ними, на собственной шкуре. Здесь необходимо произвести ряд перемен: каждого поставить на свое место и заставить делать то, что положено, в противном случае выгнать в шею. Подкреплений ожидать не приходится: либо мы сделаем то, что требуется, либо пойдем на дно. Сказал Бену, что он тоже должен поработать с полным напряжением: везде успевать, возглавлять разведывательные патрули, ходить в атаки, — словом, все, что потребуется. Ответил: „Черт возьми, Сэм, что, разве я сам не понимаю? Да ты не беспокойся, все сделаю“. И действительно, сделает. Старый дружище Бен. Если нам суждено выиграть войну — а на сегодня уверенности в этом пока мало, — ее выиграют вот такие сорвиголовы, энергичные ребята, которых считают нарушителями спокойствия.

„Большой совет“ в штабе Уэсти оказался не слишком впечатляющим. Голландец Вильгельм, полный тяжеловесной немецкой флегматичности и напыщенности, но внушающий уверенность, только, видимо, очень усталый; Дикинсон — переведен с должности начальника оперативного отделения штаба на должность начальника штаба. Я не удивился: должен же был Уэсти назначить кого-нибудь на этот пост. Тарт — цепкий, настойчивый янки, может, немного подавлен благоговейным страхом перед „тяжестью ответственности“, а возможно, и нет. Француз Бопре, вспыльчивый, напряженный, сидел не сводя взгляда с потолка палатки; над его воротником торчала грязная, покрытая засохшей кровью повязка; единственный из них, кто побывал достаточно близко к передовой, чтобы помять свое обмундирование. У прибывшего из Морсби красавчика Хэла Хейли фуражка набекрень; он откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу и, мерно покачиваясь, излучал вокруг себя этакое очарование офицера военно-воздушных сил; его ничто не касается, самоуверенности больше чем достаточно. Спекс Крузе долго и монотонно бубнил наставническим тоном и ужасно возмутил всех своей старательностью и педантичностью: „Большая часть укреплений противника связана между собой ходами сообщений. ('О твердь земная, кто тебя измерил? — цитирую знаменитого поэта.) Недавняя активность в расположении противника указывает на расширение сети противотанковых рвов, которые создаются вдоль юго-западной границы взлетно-посадочной полосы и к востоку от рощи. На треугольном участке между рекой Ватубу и миссией джунгли достаточно густы, чтобы предоставить великолепное укрытие как для атакующего, так и для обороняющегося. (Вот это умная мысль!) Численность сил противника оценивается от семи до восьми сотен“. Даже Вильгельм широко раскрыл глаза, не веря этому заявлению. И почему эти разведчики всегда занижают численность сил противника? То ли они подбирают такие данные, исходя из своего безграничного оптимизма, то ли просто стремятся подогреть собственное мужество?

Планом предусматривается, что в 06.30 части Вильгельма, имея впереди восемь легких танков (все, чем мы располагаем, насколько я мог понять), должны начать атаку вдоль старой проселочной дороги в направлении на взлетно-посадочную полосу. Все остальные должны были начать атаку в 06.40, не имея перед собой никаких дорог, ни старых, ни новых. Приказ о наступлении восторга не вызвал. По-видимому, это та же тактика, которая не принесла результатов три дня назад. Француз запротестовал, утверждая, что проселочная дорога просто непроходима для танков, и я подозреваю, что он прав. Здесь не та местность, которую Джордж Паттон назвал бы годной для танков. Дружеского разговора не получилось. Уэсти то и дело уклонялся от главной темы, пускаясь в беспредметные рассуждения относительно использования трофейных японских барж для транспортировки подразделений четыреста восемьдесят четвертого полка из Кокогелы. Эти подразделения все равно не смогут прибыть сюда вовремя, чтобы принять участие в операции. Зачем же ссориться из-за пустяков?

Голландец уверен, что мы ничего не добьемся. Это можно было понять по выражению его глаз. Херб Хэдл коротко высказался о нехватке зарядов для минометов, затем последовали вялые дебаты об артиллерийской подготовке, которая не будет достаточно мощной. Француз, продолжая внимательно рассматривать потолок, показывал всем своим видом, что он не прочь швырнуть бы нас всех в яму с коралловыми змеями. Уэсти обратился к Хейли с просьбой о воздушной поддержке. „Вам она нужна? О да, вы получите ее. — С этакой ослепительной профессиональной улыбкой. — Мы нанесем для вас удар с бреющего полета в 06.00. Не оставим у них камня на камне“. Француз взорвался как бомба. „О господи, прилетите и опять сбросите свой груз на моих людей! Может быть, на этот раз у вас получится лучше, может, нам удастся уничтожить всех без исключения на передовых позициях!“ Красавчик Хэл, теперь уже не улыбаясь: „Ну что вы, ми-иутку, Бопре…“ „Конечно, — продолжал возбужденно француз, — бомбы сброшены — задача выполнена… Вы уж пощадите пас, Хэйли, прошу вас! Избавьте от своих героических подвигов. Я скорее предпочту, чтобы нас уничтожили паршивые япошки!“ Уэсти умоляюще: „Друзья, друзья, тише! Это к хорошему не приведет…“

Сказано верно. Короткая пауза. Обдумывал, стоит ли вмешаться. Мне бы двое суток, на худой конец даже сутки: реорганизовать подразделения, устранить кое-что из того, что наворочал здесь Кейлор. Но, как „младший член фирмы“, решил промолчать. Просить об отсрочке означало бы повергнуть всех в еще большее уныние. И так некоторые из них неприязненно отнеслись к моему появлению здесь, прямо с самого неба: Ходл, Дикинсон, Бопре. А Уэсти настроился на атаку. За каким дьяволом мне ввязываться? Может быть, операция в удастся?

Обменялись еще несколькими фразами, получили документы. Затем Уэсти выступил с коротким боевым напутствием. Он явно боится чего-то и устал до смерти. Засел на этом трудном участке фронта, никакой помощи, все настроены против него. Макартур непрерывно подгоняет и торопит. Положение действительно тяжелое. Закончил обращением к нам умоляющим тоном: „Я уверен, друзья, мы можем сделать это. Еще одно усилие, и мы вылезем отсюда…“ Уж лучше бы ничего не говорил. Вышли на воздух как команда, проигравшая с разгромным счетом первый тайм и ожидающая еще худшего во втором. Француз с яростным видом обернулся ко мне. „Слышал, вы выгнали Кейлора и отправили его домой. Большая ошибка!“ „В самом деле?“ — спросил я раздраженно. „Да. Вам следовало бы заставить этого подлеца подносить боеприпасы, пока не свалился бы с ног, а потом уже дать ему хорошего пинка“. — И ушел прочь, не сказав больше ни слова.