Рубеж. Пентакль - Марина и Сергей Дяченко

Стоять? Просто стоять?

Девушка быстро оглянулась. Жаль, того, кто спас Черную Птицу, еще нет! Жаль, что они не встретятся! Но зато…

Сухие, в растрескавшейся корке, губы дернулись злой усмешкой. Зато ей не придется разбивать голову о грязную стену! Поглумиться над девкой решили, сволочи? Потешиться? До конца дней вы эту потеху запомните!

– Денница, ты… Ты можешь мне дать еще такую смыслу? Чтобы я могла… двери выбить?

Голова с растрепанными волосами неловко дернулась – он кивнул. На миг Ярина увидела все словно со стороны – и вновь усмехнулась. Раньше бы с ума сошла – с оборотнем, чуть не с мертвяком ходячим речи вести!

Ну и пусть! Хоть с Сатаной! Хоть с самим Люципером!

Дверь бы выбить! Волюшки последней хлебнуть! А там – пусть даже смерть. Их родовая, столповая!

– Я могу. Я постараюсь, Ирина Логиновна Загаржецка!

– Меня зовут Ирина. Несущая Мир. Хорошо?

Снова кивок. И вдруг нелепое тело закачалось, неловко подогнулись ноги, закрылись глаза. Закрылись и снова открылись – пустые, чужие.

– Прощай, Несущий Свет, – прошептала она. – Прощай…

Вместо ответа послышалось знакомое тявканье. Безумная соседка отползала в свой угол. Ярина засмеялась и легко шагнула к двери.

* * *

Последнего – восьмого – сердюка она убила уже на ступенях, ведущих во двор. Резв был мужик и неглуп – первым понял, что безумную голую девку ни шабли, ни пики не берут. Схватил ключи, всю связку – прямо в зубы – и как раз успел дверь, железом окованную, отпереть, когда Яринина рука легла ему на ворот.

Не дрался, даже о жизни не просил. И страха в глазах не было – одно изумление. Так и умер с шеей сломанной – удивляясь.

Ярина глубоко вдохнула теплый летний воздух, усмехнулась, сорвала с плеч мертвеца черный плащ. Почти впору – и совсем как тот, в котором она по небу летала.

В подземелье – тихо. А кровь замоют, да падаль уберут – еще краше будет. А что снаружи? Лестница, двор, а там, если помнится, уже и кнежьи палаты.

Гостью примешь ли, кнеж Сагорский?

Солнце ударило в глаза, но девушка даже не зажмурилась. Шла ровно, не оглядываясь. Кто-то подскочил, заглянул в лицо, отбежал…

– Хватайте! Хватайте девку!

Запоздалый крик ударил сзади, но Ярина даже головы не повернула. Двор людьми полон, паны и пани, все в шелках да аксамите. На ассамблею собрались, что ли? Не рановато?

Ну, раз собрались – будет вам ассамблея!

– Держите ее!

Перехватила чью-то шаблю, легко, не глядя, переломила, отбросила в сторону. Рука нащупала горло, теплое, потное…

– Ведьма! Ведьма! Стреляйте!

И словно в ответ – дружный крик. Паны и пани в пышных нарядах суетились, отбегали в сторону…

Почуяли!

Тяжелая стрела пробила плащ, скользнула по телу, и царапины не оставив. Ярина только бровью двинула. Не ожидали? Она оглядела быстро пустеющий двор. Три входа, у двух пусто, возле третьего – сердюки в латах. Эге, панове, уж не там ли ваш кнеж пребывать изволит?

На пики и внимания не обратила. Расступились пики.

– Господа! Железо! Ее железо не берет!

И шабли опустились. Ярина даже думать не стала – отчего.

– Господа! Это не девка! Это Глиняный Шакал! Шакал!

Вопль ударил в уши. Ярина поморщилась, поймала орущего за ворот, легко отбросила на ровные каменные плиты.

– Глиняный Шакал! Бежим!

– Бежи-и-и-им!

Панна сотникова только скривилась. Хороши вояки! Да будь она хоть Железным Волком, гоже ли бежать? Умри, а пост не оставь! Да сотня черкасов все это царство-государство за неделю узлом завяжет и в торбу седельную кинет!

У входа блеснула сталь. Ярина всмотрелась. Эге, не все тут труса празднуют! Вон, столпились, мечи свои немецкие выставили.

А руки-то дрожат, панове!

И ладно! Чем гуще трава – тем слаще косить!

Дверь, за дверью лестница-сходы, мрамором блестит, ковром красным покрыта.

Туда?

Туда!

В гости!

И она шла.

Худая плосконосая Смерть в черном плаще – страшная, окровавленная, беспощадная. Искалеченная семнадцатилетняя девушка, мечтавшая о жизни, а ставшая Гибелью.

Шла.

По трупам.

Порог, лестница – широкая, бесконечная, в ворсе ковра тонут босые ноги.

…Трое в темном аксамите. На головах – венцы медные, в руках – не поймешь: не шабли, не шпаги. И не мечи даже. В глазах – глухой ужас.

– Рассыпься! Рассыпься!

Даже не улыбнулась Ярина-Смерть. Отбила ладонью бессильную сталь, протянула руку…

– Рассыпься! А-а-а-ай!

Двое не соблюли чести – вниз по лестнице покатились, венцы медные теряя. Третий остался – глядел, не мигая, пока жив был. Недолго глаза пялил, пан зацный!

Выше!

А вот и еще один – в черном железе, тоже с венцом – серебряным. Щит выставил – один венец виден.

…Пробила рука щит.

Мучить, на куски рвать, как тех, в подземелье, не стала – натешилась. Просто сжала пальцы на горле. Треснул металл доспеха – и позвонки хрустнули.

– Князя! Князя спасайте!

Крик долетел, отразился от гулких сводов. Покачала головой Ярина-Смерть. Поздно, панове, ой, поздно! То раньше спасать требовалось – когда его мосць Сагорский беззащитную девку плетьми полосовал да ублюдкам своим сильничать велел!

Теперь – поздно!

Коридор – широкий, словно зала. Парсуны на стенах, канделябры ярым золотом сверкают. Эге, а это кто? Никак Гринь? Ну, здоров будь, иуда! Помнишь Калайденцы, хлопец?

Или забыл?

Белыми были глаза чумака Кириченки, байстрюкова брата. Не на нее смотрел, не в сторону – в себя. И шаблю не вынул – стоял, белыми глазами светил. А как подошла Смерть, шевельнулись бескровные губы.

– Убей, Ярина Логиновна! Освободи! Мочи нет!

И опустилась рука. То ли вспомнила Смерть, как чумак хворую девку на закорках волок да травами отхаживал, то ли не пустило что-то…

…Словно донеслось из бесконечной дали, из-под самых холодных звезд:

– Не надо! Не надо, Несущая Мир!..

Прошла мимо. Отвернулась. И услышала тихое, безнадежное:

– Освободи! Все одно – жизни не будет!

Улыбнулась Ярина-Смерть треснувшими, кровью текущими губами. Эх, хлопче, у тебя ли одного?

Улыбнулась – забыла.

Коридор, на парсунах – паны пышные в шелках да аксамите. На всех – венцы золотые, руки – на крыжах, кто-то меч вынул…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});