Посмертные записки Пиквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Кто такой этот Симпсон, Недди? — спросил мистер Рокер, обращаясь к своему приятелю.

— Какой Симпсон? — сказал Недди.

— Да тот, что в двадцать седьмом номере на третьем, с которым будет жить этот джентльмен.

— Ах, тот! — отозвался Недди. — Он, собственно, никто. Был лошадиным барышником, теперь шулер.

— Я так и думал! — подхватил мистер Рокер, закрывая книгу и вручая мистеру Пиквику клочок бумаги. — Вот билет, сэр.

Весьма озадаченный таким быстрым разрешением вопроса о своей особе, мистер Пиквик вернулся в тюрьму, размышляя о том, что ему делать. Убедившись, однако, что разумнее будет не предпринимать дальнейших шагов до встречи и беседы с тремя джентльменами — его предполагаемыми сожителями, он отправился прямо на третий этаж.

Проблуждав некоторое время по галерее и пытаясь разобрать при тусклом свете цифры на дверях, он, наконец, обратился за помощью к слуге, которого застал за его утренним занятием — собиранием оловянной посуды.

— Где номер двадцать седьмой, любезный? — спросил мистер Пиквик.

— Дальше, шестая дверь, — ответил слуга. — Там на двери нарисован мелом человек на виселице, с трубкой во рту.

Руководствуясь этим указанием, мистер Пиквик медленно пошел по галерее, пока не встретился с вышеупомянутым «портретом джентльмена», по чьей физиономии он постучал согнутым указательным пальцем — сначала осторожно, а потом громко. Повторив эту операцию несколько раз безуспешно, он решился открыть дверь и заглянуть. В камере был всего один человек, да и тот высунулся из окна ровно настолько, чтобы не потерять равновесия, и настойчиво старался плюнуть на шляпу своего друга, стоявшего внизу во дворе. Так как слова, кашель, чиханье, стук и все прочие обычные способы привлечь внимание не подействовали на этого субъекта, не замечавшего гостя, мистер Пиквик после некоторого колебания подошел к окну и тихонько дернул обитателя камеры за фалду.

Субъект с большим проворством отпрянул от окна — и, оглядев мистера Пиквика с головы до пят, грубо спросил, какого… черта… ему здесь нужно.

— Мне кажется, — сказал мистер Пиквик, взглянув на свой билет, — мне кажется, это номер двадцать седьмой на третьем?

— Ну так что же? — отозвался джентльмен.

— Я пришел сюда, потому что получил этот клочок бумаги, — сообщил мистер Пиквик.

— Покажите, — сказал джентльмен.

Мистер Пиквик повиновался.

— Рокер мог бы поместить вас с кем-нибудь другим, — сказал мистер Симпсон (он-то и был шулер) после паузы, выражавшей большое неудовольствие.

Мистер Пиквик думал то же самое, но при данных обстоятельствах счел целесообразным промолчать.

Мистер Симпсон размышлял несколько секунд, а затем, высунувшись из окна, пронзительно свистнул и несколько раз выкрикнул какое-то слово. Что это было за слово, мистер Пиквик не мог разобрать, но он предположил, что это, должно быть, прозвище мистера Мартина, ибо несколько джентльменов внизу на дворе немедленно начали кричать: «Мясник!» — имитируя возглас, которым достойные представители этой полезной для общества профессии ежедневно возвещают кухаркам о своем прибытии.

Последующие события подтвердили догадку мистера Пиквика, ибо через несколько секунд джентльмен, слишком полный для своих лет, в профессиональной синей тиковой куртке и в сапогах с отворотами и круглыми носками, ввалился, запыхавшись, в комнату в сопровождении другого джентльмена в очень поношенном черном костюме и в котиковой шапке. У этого последнего джентльмена, сюртук которого был застегнут до самого подбородка булавками и пуговицами вперемежку, было грубое красное лицо, и походил он на спившегося священника, каковым и был в действительности.

Когда оба джентльмена по очереди взглянули на билет мистера Пиквика, один высказал мнение, что это «плутня», а другой — убеждение, что это «подвох». Изложив свою точку зрения в столь вразумительных выражениях, они посмотрели на мистера Пиквика и друг на друга в неловком молчании.

— Это неприятная история, и как раз когда мы устроили себе такие уютные постели, — сказал священник, посматривая на три грязных тюфяка, завернутых на день в одеяло и сложенных в углу комнаты в виде своеобразной подставки для старого, надбитого таза, кувшина и мыльницы из грубого желтого фаянса с синими цветами. — Очень неприятная!

Мистер Мартин высказал такое же мнение в более энергических выражениях; мистер Симпсон, выпалив ряд дополнительных прилагательных без какого бы то ни было существительного, засучил рукава и начал мыть овощи к обеду. Во время переговоров мистер Пиквик обозревал камеру, омерзительно грязную и нестерпимо затхлую. В ней не было ни малейших признаков ковра, занавесок или штор. Не было даже стенного шкафа. Правда, здесь нашлось бы мало вещей, которые можно убрать в шкаф, но, как бы незначительны по размерам ни были все эти остатки хлеба, корки сыра и все эти объедки, как бы мало ни было мокрых полотенец, рваного платья, изувеченной посуды, раздувальных мехов без сопла, сломанных вилок для поджаривания гренков, — они производят довольно неприятное впечатление, когда разбросаны по полу маленькой комнаты, которая служит общей гостиной и спальней трем бездельникам.

— Мне кажется, это можно как-нибудь уладить, — сказал мясник после довольно продолжительного молчания. — Сколько вы возьмете отступного?

— Простите, — отозвался мистер Пиквик. — Что вы сказали? Я не совсем понимаю.

— За сколько можно от вас откупиться? — повторил мясник. — По правилам сожительства — два шиллинга шесть пенсов. Хотите три боба?

— И бендер, — добавил джентльмен духовного звания.

— Ладно, не возражаю, это выйдет еще по два пенса на брата, — сказал мистер Мартин. — Ну, что вы теперь скажете? Мы откупаемся от вас за три шиллинга шесть пенсов в неделю. Согласны?

— И ставьте галлон пива, — вмешался мистер Симпсон. — Вот как!

— И разопьем его немедленно! — подхватил священник. — Ну?

— Право же, я столь не сведущ в здешних правилах, — отвечал мистер Пиквик, — что все еще не понимаю вас. Разве я могу поселиться где-нибудь в другом месте? Я думал, что не могу.

Услышав такой вопрос, мистер Мартин с крайним изумлением посмотрел на обоих своих друзей, а затем каждый из этих джентльменов указал большим пальцем правой руки через левое плечо. Этот жест, который весьма неточно принято называть «понимай наоборот», производит очень приятное впечатление, если его делают леди или джентльмены, привыкшие действовать дружно: он выражает легкий и игривый сарказм.

— Неужто не можете? — сказал мистер Мартин с сострадательной улыбкой.

— Ну, если бы я так мало знал жизнь, я бы взял да утопился, — заметила духовная особа.

— Я тоже, — торжественно добавил джентльмен спортивного вида.

После такого вступления три приятеля в один голос сообщили мистеру Пиквику, что во Флите деньги играют точь-в-точь такую же роль, как и за его стенами; что они немедленно доставят ему чуть ли не все, чего бы он ни пожелал; и что если они у него имеются и он готов их истратить, — достаточно ему выразить желание, и он может получить отдельную камеру, меблированную и в полном порядке, через полчаса.

После этого заинтересованные стороны расстались к обоюдному удовольствию: мистер Пиквик снова направил свои стопы в дежурную комнату, а три приятеля отбыли в столовую истратить пять шиллингов, которые духовная особа с поразительным благоразумием и предусмотрительностью позаимствовала для этой цели у мистера Пиквика.

— Я так и знал, — усмехнувшись, заявил мистер Рокер, когда мистер Пиквик сообщил о цели своего вторичного прихода. — Не говорил ли я вам этого, Недди?

Философический владелец универсального перочинного ножа промычал утвердительный ответ.

— Я знал, что вам понадобится отдельная камера, — сказал мистер Рокер.

— Но позвольте, вам нужна и мебель! Вы можете взять у меня напрокат. Это уж так заведено.

— С большим удовольствием, — отвечал мистер Пиквик.

— В столовом этаже есть чудесная камера, которая принадлежит канцлерскому арестанту, — сказал мистер Рокер. — Она будет стоить вам фунт в неделю. Думаю, вы против этого не возражаете?

— Нимало, — отвечал мистер Пиквик.

— Пойдемте-ка со мной, — сказал Рокер, с большим проворством берясь за шляпу. — Дело будет сделано в пять минут. Ах, боже мой, почему же вы сразу не сказали, что хотите устроиться со всеми удобствами?

Дело было быстро улажено, как и предсказывал тюремщик. Арестант Канцлерского суда пробыл здесь так долго, что лишился друзей, состояния, семьи и счастья и получил право на отдельную камеру. Но так как он частенько нуждался в куске хлеба, то с восторгом выслушал предложение мистера Пиквика нанять помещение и с готовностью уступил ему полные и нерушимые права на него за двадцать шиллингов в неделю, из каковой суммы обязался платить за выселение всех и каждого, кто еще мог бы попасть сожителем в эту камеру.