Письма на воде (СИ) - Гринина Наталья "NataBusinka"

Иллюзия всесилия проводника бьёт не только по нему, но и по тем, кому он пытается помочь изменить судьбу вопреки воле Небес. И за те крохи счастья, что Чжи Мон мог подарить Хэ Су и Ван Со, они бы заплатили с лихвой, даже больше, чем можно предположить. Заплатили двойную цену: за само счастье и за исправление ошибки. Потому что ничто и никогда не даётся просто так. Для того чтобы изменить судьбу, одного желания недостаточно. Нужно умереть и снова возродиться.

Именно на эту крохотную призрачную зацепку Чжи Мон уповал в своём почти сформировавшемся решении.

Яблоко, прихваченное морозом, раскачивалось на голой ветке, и рука звездочёта тянулась к нему всё ближе и увереннее.

А пока император тонул в удушливом болезненном забытьи, Чжи Мон стоял рядом и смотрел на него – исчезающую тень великого правителя и прирождённого воина, безмолвно прося прощения за всё, что случилось, в том числе и по его вине, вине послушного орудия Небес. Особого смысла это не имело, но Чжи Мону было жизненно важно хотя бы произнести слова покаяния, если потом у него ничего не выйдет.

Он прошёл рядом с Ван Со всю жизнь, год за годом, и помнил его с ангельски прекрасным чистым лицом, когда тот ребёнком ещё любил весь мир, а больше всего – матушку и своего заботливого старшего брата Му.

Он знал Ван Со застывшим в непонимании и отчаянии, озлобленного на весь белый свет, прячущего свою боль, внешний изъян и незаживающую рану на сердце за жуткой железной маской, ставшей его спасением и проклятием.

Он видел Ван Со сломленным, обессиленным и готовым сдаться, когда из-под его ног выбили землю, лишив единственной опоры, что держала и наполняла его светом.

Он оставил Ван Со жестоким и беспощадным властелином, очерствевшей души которого уже не достигали мольбы о милосердии и помиловании.

Только иначе и быть не могло. Никак.

Мальчика, будущего императора, искалечили в прямом и переносном смысле в раннем детстве и продолжали калечить в юности и в зрелые годы, причём родные, любимые, близкие люди. Если учесть, что этот человек перенёс и претерпел ещё до восхождения на престол, то можно ли было судить его за уничтожение тех, кто погряз в жестокости и подлости не только по отношению к нему, но и вообще к любому из тех, кто даже не представлял опасности?

Чжи Мон не осуждал его и не оправдывал.

Во все века, в каждом из миров обитает ненасытное чудовище – власть. Она чревата компромиссами и подчинением обстоятельствам, не зависящим от обладающего ею. Эти обстоятельства создают такие ситуации, что выйти из них с чистыми руками и добрым сердцем практически невозможно: власть ломает и выворачивает самых сильных.

Да, Кванджон карал. Карал сурово и безжалостно. И, как запишут потом историки, был кровавым тираном, убивавшим братьев и племянников. Потому что никому и никогда не прощал одного – предательства.

Четвёртый принц Корё Ван Со родился под звездой Короля и не мог стать никем иным. Такова была его судьба. Так было предначертано волей Небес.

Которую Чжи Мон самонадеянно намеревался изменить.

 

Погрузившись в размышления и воспоминания, астроном не заметил, что император проснулся и смотрит на него.

– Приветствую вас, Ваше Величество, – спина согнулась в привычном поклоне, а слова прозвучали теплее и искреннее, чем когда-либо.

А ведь он скучал по Кванджону, действительно скучал!

Тусклые глаза на утомлённом землистом лице на миг озарились радостью и тут же снова погасли.

– Ты… – прошептал император, но вдруг поперхнулся и зашёлся надсадным кашлем, эхом отдающимся от стен. А когда приступ стих, добавил с усмешкой в голосе, которая никак не затронула заострившиеся черты: – Странно… Мне не сообщали о затмении.

– Всегда есть иные пути, – пожал плечами Чжи Мон. – Просто они не такие очевидные и простые.

Не было ничего удивительного в том, что Кванджон связал его появление со слиянием небесных тел и не поинтересовался, как придворный звездочёт спустя столько лет не изменился внешне. Даже на смертном одре ум императора оставался острым, а сердце – всевидящим.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Всегда? – с трудом сглотнув, спросил он и вновь усмехнулся, сухо и недоверчиво.

На это его бывший советник только ещё раз пожал плечами. К чему слова, если всё и так ясно?

Кванджон чувствовал себя лучше, чем можно было надеяться, но его время подходило к концу. И на этот счёт не обманывался ни он сам, ни его неожиданный гость.

– Зачем ты здесь? – скривились иссохшие губы.

– Мне подумалось, что вы, быть может, захотите пить, – уклончиво ответил Чжи Мон и направился к столику с чайными принадлежностями.

Больные глаза пристально следили за ним, пока он заваривал чай, пока устраивал императора на подушках повыше, а потом в нарушение всех приличий просто сел на край постели и протянул чашу с тёплым напитком, держа наготове полотенце, пропитанное запахом жасмина.

Кванджон пил жадно, торопливо, и вовсе не в надежде исцелиться: с возвращением Чжи Мона им овладели совсем другие мысли, что безошибочно читались на его осунувшемся лице. Опустошив одну чашу, он вернул её астроному и вдруг поёжился.

– Позвольте, я закрою окна, Ваше Величество, – предложил Чжи Мон, наливая ещё живительного согревающего чая. – Здесь довольно прохладно.

– Не нужно, – качнул головой император. – Мне так легче… дышать.

Очевидно, их разговор и позвякивание посуды привлекли внимание тех, кто маялся ожиданием в коридоре, потому что дверь робко скрипнула и пропустила внутрь первого министра.

Увидев Чжи Мона, вот так запросто сидевшего на постели правителя, министр икнул и глаза его расширились, но он тут же перевёл взгляд на Кванджона, который, похоже, не возражал против подобной вопиющей дерзости.

– Ваше Величество, – просипел министр так, словно и сам страдал от воспаления лёгких. – Хвала Небесам, вы проснулись! Будут ли какие-то распоряжения?

Император лишь недовольно мотнул головой, не отрываясь от питья, и небрежным жестом отослал придворного прочь, что тот с поспешностью и исполнил, не сумев сдержать вздох облегчения.

Вставая с императорского ложа, чтобы вернуть посуду на стол, Чжи Мон не удержался от улыбки: даже теперь, когда Кванджон обессиленно лежал на постели, его боялись до дрожи в коленях.

Но не успела за министром притвориться дверь, как её тут же распахнули и на пороге появилась императрица Дэмок в сопровождении невысокого молодого мужчины, что почтительно следовал на шаг позади неё.

– Ваше Величество, я хочу поговорить с вами! – воскликнула она и осеклась, узнав Чжи Мона, который поклонился ей и встал между нею и императором, не мешая им видеть друг друга, но и не допуская её ближе.

Кванджон едва удостоил супругу стылым взглядом и отвернулся. А Чжи Мон исподтишка рассматривал того, кто стоял за спиной женщины, возмущённой таким холодным приёмом, да ещё при свидетелях.

Наследный принц. Ван Чжу. Старший сын Кванджона и императрицы Дэмок. Будущий пятый правитель Корё Кёнджон.

Он был мало похож на своего отца. Скорее, в его невыразительной внешности проявились черты Хванбо: высокие скулы матери с её характерными ямочками на щеках и отстранённый оценивающий взгляд дяди – восьмого принца, который давно уже покинул эту бренную землю. Но, в отличие от родственников, принцу весьма недоставало страсти и упорства Ён Хвы, равно как ума и хитрости Ван Ука.

Ван Чжу не был примечателен ничем, однако не особо беспокоился об отсутствии собственных талантов, во всём полагаясь на мать и её клан с самого рождения, вот уже почти двадцать лет. Это Чжи Мон прочёл в его неглубокой и мутной душе без труда, как и то, что принц был заметно раздосадован этим визитом. К отцу Ван Чжу не испытывал ровным счётом никаких тёплых чувств, впрочем, как и тот к сыну. Их откровенная неприязнь была взаимной и ни для кого не являлась секретом.

И всё же на самом дне души принца тёмным сгустком копилась обида на отца, которую астроном видел в напряжённых контурах крупного капризного рта и в настороженном взгляде, что Ван Чжу переводил с Кванджона на смутно знакомого ему человека, столь самоуверенно и бессовестно препятствовавшего его матери подойти к супругу.