История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы - Ласло КОНТЛЕР

Вскоре после создания Народного фронта организованная оппозиция монолитной власти коммунистов либо испарилась вообще, либо с помощью репрессий была приведена к покорности. В течение одной недели эмигрировал Баранкович, Демократическая народная партия перестала существовать, а кардинал Миндсенти был привлечен к суду по сфабрикованным обвинениям в шпионаже и подрывной деятельности. Ударив по двум основам церковного влияния конфискацией земельной собственности и национализацией школ, коммунисты давно уже вызвали гнев воинственного прелата, который, упорно защищая религиозную свободу, а также многие допотопные привилегии католической церкви, с 1947 г. сам превратился в объект грубой пропагандистской травли как глава «церковной реакции» и образчик мракобесия. Он был приговорен к пожизненному заключению на основании выбитых из него «признаний» и вопреки всем уликам и доказательствам. Это не сразу лишило церковь ее влияния, но, в значительной мере, подорвало ее реальные возможности особенно после того, как 5 сентября 1949 г. в школе отменили Слово Божие как обязательный предмет. Складывавшаяся обстановка не слишком поощряла родителей посылать своих детей на факультативный урок богословия: к 1952 г. не более четверти учеников изучали в школе Священное Писание.

Сбор разного рода сведений с целью фабрикации свидетельств и показаний против все возраставшего числа граждан на основании их подлинной, предполагаемой или же мнимой враждебности к демократии (точнее, к советизации), а также получение от них признаний собственной вины являлись стандартной практикой в деятельности политической полиции с самого начала ее создания (АВО с сентября 1948 г. была переименована в Службу государственной безопасности – АВХ). Однако первое время ее объектами и жертвами были противники не из коммунистической партии. По мере истребления многопартийной оппозиции органы безопасности, повторяя советскую модель, превратились в инструмент, с помощью которого, во-первых, можно было расправляться с соперниками внутри самой партии, а во-вторых, поддерживать атмосферу напряженности и страха, столь необходимую для оправдания террора. Когда в Советской России после почти десятилетнего перерыва без репрессий с конца 1948 г. вновь начались массовые показательные процессы, Ракоши, верный своему /532/ прозвищу «лучший венгерский ученик Сталина», преданно последовал примеру своего хозяина. Яростный конфликт, разгоревшийся между Югославией, ведомой маршалом Тито, и СССР, прозорливо увидевшим ту угрозу, которая таилась в независимой югославской политике vis-à-vis ее соседей на Балканском полуострове для советской гегемонии в этом регионе, предоставил Ракоши возможность продемонстрировать личную преданность Москве, а заодно расправиться с потенциальным соперником. Речь шла о Ласло Райке – идеальном кандидате на роль обвиняемого: неистовая безжалостность, проявленная им на посту министра внутренних дел, усиливала «эффект неожиданности» его дела, что должно было еще больше убедить людей в необходимости железного кулака власти. Тот факт, что Райк до войны работал в западном коммунистическом движении, придавал видимость правдоподобия фантастическим предположениям о том, что он был агентом империализма, в последнее время сотрудничавшим с отколовшимися югославами. Играя отведенную ему роль, Райк, которого Кадару и Фаркашу удалось убедить в том, что это необходимо для запугивания классовых врагов и что он сам не пострадает, выступил с ожидавшимся от него признанием. В июне 1949 г. против Райка были публично выдвинуты обвинения. В октябре того же года он был казнен вместе с двумя «сообщниками». Многие обвиненные по этому же делу были казнены или приговорены к тюремному заключению несколько позднее. Таким образом, была начата первая серия внутрипартийной чистки (в основном не задевшая «москвичей») и официально санкционировано проведение террористических операций против граждан, никакого отношения к партии не имевших. Операции продолжались вплоть до 1953 г.

К этому времени страна уже обладала новой конституцией, напоминающей ту, которая была дарована Сталиным народам Советского Союза в 1936 г. Венгрия стала «народной республикой», основанной на идее суверенитета народа, обеспечиваемого деятельностью Государственного собрания, имеющего контроль над органами исполнительной власти. Судебная власть страны была представлена независимыми судами. Хотя теоретически подобная структура вроде бы обеспечивала принцип разделения властей, на практике институты исполнительной власти, имевшие реальные властные рычаги, благополучно с этим принципом расправлялись. Но, что еще важнее, так это подчиненность самих органов государственной власти, всего аппарата, ответственного за решение конкретных практических задач, общему партийному руководству и контролю, осуществлявшемуся руками /533/ партийной элиты. Всеобщие выборы должны были проводиться через каждые четыре года, но они потеряли всякое значение, сохранившись лишь в виде чисто пропагандистского мероприятия, демонстрировавшего прочность режима: даже чисто символическое число беспартийных депутатов могло вернуться в парламент только по желанию Венгерской партии трудящихся и ее преемника. И позднее, с 1966 г., когда был вроде бы введен принцип альтернативности выборов, все кандидаты выдвигались Народным фронтом лишь после того, как они подписывались под его программными установками. Отсюда чудесная удовлетворительная статистика, которая за четыре десятилетия, особо не отклоняясь, повторяла результаты голосования в мае 1949 г. Затем, определив, что парламент должен работать ежегодно в течение двух коротких сессий, конституция почти на нет свела его значение в качестве законодательного органа. Он был превращен в своего рода резиновый штамп, механически визирующий все законы, подготовленные его Президиумом в составе 21 человека. Президиум играл роль коллективного государственного органа, наделенного широкими законодательными функциями. Независимость судов и права граждан также упоминались в конституции, только без какой-либо конкретики и гарантий. Система муниципального управления была реорганизована в советы – в сельсоветы, райсоветы, горсоветы и в советы комитатов, причем остатки местного самоуправления сохранялись не в сельсоветах, а в райсоветах, контролировать деятельность которых было не столь проблематично. Высшие должности в советах были не выборными, а номенклатурными. Руководство назначало их сверху по принципу строгой политической благонадежности. Выборы в муниципальные органы проводились по методике общенациональных и поэтому без вариантов также давали аналогичные показатели.

Большинство из более, чем 200 тыс. членов советов, избранных в 1950 г., никогда прежде не занимались подобной деятельностью и поэтому не имели никакого опыта. То же самое относилось и к другим категориям государственных служащих, представлявших новую бюрократию, а также и к военнослужащим, численность которых была увеличена до 200 тыс. человек (300 тыс. вместе с ВВС и АВХ). В войсках и в силовых структурах, где опыт старого офицерского корпуса переставал котироваться, ему на смену пришли советники из СССР. В гражданских сферах деятельности аналогичную роль помощников и старших друзей, способных дать «товарищеские советы», исполняли функционеры партийного аппарата, структура которого воспроизводила иерархию государственной администрации. Около 40 тыс. чело- /534/ век работали в партийных комитетах заводов, деревень, районов и комитатов. Комитеты возглавлялись секретарями, получавшими указания из центральных партийных органов и докладывавших о них соответствующим официальным лицам государственного аппарата.

Формально, как провозглашали принципы «социалистической демократии», высшим руководящим органом, определяющим политику партии, является съезд, созываемый один раз в три года. В реальности сбор тысячи или около того партийных делегатов стал в высшей степени торжественным, церемониальным мероприятием, на котором одобрялись доклады руководства партии о проделанной им работе и его же предложения относительно основных направлений деятельности на будущее. По сути, съезды превратились в безукоризненно отрежиссированную демонстрацию преданности партийных масс генеральной линии партии с непременной толикой «конструктивной критики» и бурей аплодисментов, постоянно прерывавших работу форума, особенно при всяком упоминании имен Сталина и Ракоши. Что же касалось органа, реально формировавшего политику, то даже ЦК, состоявший из 71 члена, не имел на это особых полномочий, будучи до ничтожности подавленным могуществом политбюро, пленум которого собирался на еженедельные заседания. Но и внутри этого высшего органа имелся еще более узкий круг «москвичей», наиболее приближенных к самому источнику принятия решений – к «триумвирату» (Ракоши, Герё и Фаркаш), который иногда принимал форму «квартета» (если приглашался Реваи). Именно эти деятели, благодаря их прямым связям с Москвой и постоянно получаемой ими информации о самых последних веяниях в политике советского руководства, обладали правом обсуждать и принимать решения, влиявшие на судьбы всей Венгрии. Но даже внутри этого триумвирата Ракоши, генеральный секретарь ВПТ, а позднее и председатель Народного фронта, был по иерархии выше остальных. Созданный им культ личности не имел себе равных во всем коммунистическом лагере того времени, если не считать Советского Союза.