История христианской Церкви Том II Доникейское христианство (100 — 325 г. по P. Χ.) - Филип Шафф

Однако этот самый загадочный автор II века является в то же время и самым блестящим; хотя имя его остается неизвестным по сей день, он прославлял имя христианина в те времена, когда иудеи и язычники нападали на него и хулили его и он мог защищать это имя, только рискуя собственной жизнью. Автора послания можно причислить к ряду таких «великих неизвестных», как авторы Книги Иова и Послания к евреям, имена которых знает один лишь Бог.

2. Диогнет был ищущим язычником, занимавшим высокое общественное положение и образованным; ему хотелось узнать, каковы происхождение и природа христианской религии, в чем секрет их презрения к миру, их смелости перед лицом смерти, их братской любви и почему так поздно появился этот новый образ жизни, столь сильно отличающийся от греческого многобожия и иудейского суеверия. Философ–стоик с таким именем обучал молодого Марка Аврелия (ок. 133 г.) живописи и композиции, наставлял его аттической простоте жизни и «всему, что относится к греческой дисциплине». Возможно, он учил его также презрению к христианам–мученикам, объясняя их героическую отвагу чистым упрямством. Вполне вероятно, что наш Диогнет — наставник императора, ибо ему особенно хотелось узнать, что позволяло христианам «презирать мир и легко принимать смерть» (см. Ер. ad Diog., с. 1, а также Марка Аврелия, Médit., IX. 3, его единственное упоминание о христианстве, цитируется здесь на с. 229)[1356]

3. Послание, нами рассматриваемое, представляет собой ответ на вопросы благородного язычника. Это краткое, но мастерское оправдание христианского образа жизни и учения на основании реального опыта. Очевидно, автор его был талантливым человеком с тонким вкусом и классическим образованием. Для него характерны живой энтузиазм в отношении к вере, богатство мысли и изящество стиля, и в целом это — один из прекраснейших памятников христианской древности, непревзойденный и не сопоставимый с простоватыми произведениями апостольских отцов церкви[1357].

4. Содержание. Документ делится на двенадцать глав. Он начинается с обращения к Диогнету, который характеризуется как весьма желающий узнать, чем христианское учение и способ поклонения отличаются от греческих и иудейских. Автор, радуясь возможности наставить друга–язычника на путь истины, сначала говорит о бесполезности идолов (гл. 2), потом — о предрассудках иудеев (гл. 3, 4); затем он противопоставляет им впечатляющее и правдивое описание образа жизни христианина, который существует в этом мире как невидимая бессмертная душа в видимом тленном теле (гл. 5 и 6)[1358], и говорит о благах пришествия Христа (гл. 7). Далее он описывает плачевное состояние мира до Христа (гл. 8) и отвечает на вопрос, почему Христос пришел так поздно (гл. 9). В этой связи приводится прекрасный отрывок об искуплении, более полный и ясный, чем любое освещение данной темы до Иринея[1359]. В заключение говорится о благословениях и моральном влиянии христианской веры (гл. 10). Последние две главы, вероятно, были добавлены более молодым современником и помечены в рукописи как таковые; в них говорится о знании, вере и духовной жизни со ссылкой на древо познания и древо жизни в раю. Вера открывает доступ в рай высшего знания о тайнах сверхъестественного мира.

Послание к Диогнету представляет собой переход от чисто практической литературы апостольских отцов церкви к рефлективному богословию апологетов. В нем еще сияет жар первой любви. Оно имеет ярко выраженный «павловский» характер[1360]. Оно проникнуто духом свободы и высшего знания, основанного на вере. Упоминаний о Ветхом Завете нет, но нет и следов гностического пренебрежительного отношения к нему.

5. Автор и время написания. Автор называет себя «учеником апостолов»[1361], но этот термин приводится в приложении и может быть понят в более широком плане. В рукописи послание приписывается Иустину Мученику, но стиль его более изыскан, выразителен и емок, чем у Иустина, а мысли — более оригинальны и впечатляющи[1362]. Однако послание, по всей вероятности, принадлежит к тому же периоду, то есть к середине II века, и написано скорее раньше, чем позже. Христианство представлено в нем как нечто новое, еще не известное аристократическому обществу; христиане — странники в этом мире, подверженные гонениям и хуле со стороны иудеев и язычников. Все это подходит к ситуации, сложившейся во времена правления Антонина Пия и Марка Аврелия. Если Диогнет был учителем последнего, как мы предположили ранее, то, скорее всего, послание было написано в Риме.

Некоторые исследователи относят послание к более ранней дате, времени Траяна или Адриана[1363], другие — к правлению Марка Аврелия[1364], третьи — к концу II века или даже к более позднему периоду[1365]. По поводу автора существуют самые разные гипотезы, от Аполлоса в I до Стивенса в XVI веке. Вероятно, мы никогда не узнаем его имени[1366].

§171. Сикст Римский

Enchiridion Sixti philosophi Pythagorici, первое издание — Symphor. Champerius, Lugd. 1507 (под заглавием: Sixtii Xysti Anulus); другие издания — в Виттенберге, вместе с Carmina aurea Пифагора, 1514; Beatus Rhenanus, Bas. 1516; в «Maxima Bibliotheca Vet. Patrum», Lugd. 1677, tom. III. 335–339 (под заглавием Xysti vel Sexti Pythagorici philosophi ethnici Sententiae, interprète Rufino Presbytero Aquilejensi); U. G. Siber, Lips. 1725 (под именем Сикста II, вместо Сикста I); и Gildemeister (на греческом, латинском и сирийском), Bonn 1873.

Сирийский перевод P. Lagardii Analecta Syriaca, Lips, and Lond. 1858 (p. 1–31, только сирийский текст, на основании семи рукописей Британского музея, старейшая из которых создана до 533 г., но плохо сохранилась).

Книга обсуждается в «Max. Bibl.» l.c.; Fontaninus: Historia liter. Aquilejensis (Rom. 1742); Fabricius, в Bibliotheca Graeca, tom. I. 870 sqq. (ed. Harles, 1790); Ewald: Geschichte des Volkes Israel, vol. VII (Göttingen. 1859), p. 321–326; Tobler в Annulus Rufini, Sent. Sext. (Tübingen 1878).

Ксист I, или, как произносили это имя римляне, Сикст I, был шестым епископом Рима и занимал это положение в течение примерно десяти лет во время правления Адриана (119 — 128)[1367].

О нем известно мало, почти ничего, но считается, что он был автором замечательного сборника моральных и религиозных максим, написанного на греческом языке, переведенного на латынь Руфином и активно читаемого в древней церкви. Это сборник кратких и емких высказываний, напоминающий еврейские Притчи и Нагорную проповедь. В них не упоминаются пророки или апостолы или даже имя Христа, но много упоминаний о Боге. Они проникнуты возвышенными моральными чувствами, иногда на грани пантеизма[1368]. Если это произведение языческого философа, то он подошел к сути христианской этики ближе, чем даже Сенека, Эпиктет, Плутарх или Марк Аврелий; но его труд, без сомнений, подвергся преобразованиям в руках христиан, что объясняет его популярность в древности и его выдающееся место в истории церковной литературы. Руфин переводит его очень вольно; кроме того, в рукописях есть существенные разночтения.

Ориген первым цитирует в двух местах Gnomae или Sententiae Сикста (γνώμαι Σέξτου), как произведение широко известное и активно читаемое христианами его времени, то есть первой половины II века, но не сообщает, что его автором был епископ, или даже христианин. Руфин перевел эти максимы с дополнениями и приписал их Сиксту, римскому епископу и мученику. Но Иероним, хорошо знакомый с классической литературой, обвинял Руфина в том, что он предпослал имя христианского епископа труду безбожного и самого языческого из философов–пифагорейцев, Ксиста, вызывающего восхищение у тех, кто учит стоической апатии и пелагианскому безгрешию. Августин первым упомянул в качестве автора одного из двух римских епископов Сикстов, но потом взял свои слова обратно, возможно, вследствие высказанного Иеронимом мнения. Максим Исповедник и Иоанн Дамаскин приписывали произведение Ксисту Римскому. Геннадий называет его просто Xysti Sententiae. Папа Геласий объявил эту книгу подделкой, написанной еретиками[1369]. Авторы более позднего периода (такие как Фонтанини, Блюкер, Фабрициус, Мосгейм) приписывают ее Квинту Сексту, или Секстию (Q. S. Pater), философу–стоику, который отказался от места римского сенатора, предложенного ему Юлием Цезарем, и которого высоко ценил Сенека. Он не употреблял пищи животного происхождения и каждый вечер подвергал свое поведение тщательному анализу. Поэтому современные историки церкви полностью игнорируют его книгу[1370]. Но Поль де Лагард, опубликовавший сирийский перевод, и Эвальд снова привлекли к ней внимание, объявляя ее подлинным трудом папы Ксиста I. Эвальд очень ценит ее. «Совесть христианина, — пишет он, — впервые представлена здесь всему миру, чтобы научить мир его обязанностям, христианская житейская мудрость воплощается в кратких, выразительных сентенциях» [1371]. Тем не менее представляется невозможным, чтобы христианский мудрец, епископ, написал сборник христианских этических учений или христианских притчей, ни разу не упомянув в нем имени Христа.