И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата - Сборник статей

24 Как нам уже приходилось отмечать, «работая над этой сценой, Булгаков не только не мог забыть специфического эпистолярного контекста романа. Он предполагал также, что, попав на стол адресату писем, роман и для него окажется в том же контексте. Потому, помимо всех других истолкований реплики Воланда „Рукописи не горят!“, следует иметь в виду и такое: реплика описывала то самое впечатление „первого читателя", которое моделировалось автором романа с учетом фразы из письма 1930 г. – „бросил в печку черновик романа о дьяволе…" (почти буквально повторенной Мастером: „…Я сжег его в печке"). Этой репликой адресату письма и романа навязывался высокий тон предполагаемого контакта. В определенном, рассчитанном только на одного читателя смысле роман был новым письмом, опирающимся на то, первое (единственное, на которое последовал ответ); он должен был возродить в памяти адресата как это, так и другие письма, настаивал на отождествлении их автора – с героем романа: „первому читателю" предлагался ключ для понимания личности настойчивого корреспондента.

В 1931 году Булгаков писал: „с неудержимой силой во мне загорелись новые творческие замыслы"; „писательское мое мечтание заключается в том, чтобы быть вызванным лично к Вам". Вопрос Воланда: „А кто же будет писать? А мечтание, вдохновение?" и ответ Мастера: „У меня больше нет никаких мечтаний и вдохновения тоже нет“ содержат, на наш взгляд, отсылку к письму. Изображая себя, покончившего с мечтаниями, автор, однако, самим наличием романа предъявлял себя же самого, исполненного вдохновения. Еще более, может быть, выявлен этот специфический план сцены в переговорах Маргариты с Мастером. Почти вульгарной, бытовой, выпадающей из стилевой ткани нотой звучит реплика Маргариты: „Позвольте мне с ним пошептаться". При ее посредстве в текст романа инкорпорируется – как письмо, написанное особыми чернилами между строк книги, – сообщение со специальной адресацией: „…что-то пошептала ему. Слышно было, как он отвечал ей: – Нет, поздно. Ничего больше не хочу в жизни. Кроме того, чтобы видеть тебя“. Содержание их разговора внятно лишь тому, кто знаком с фактами биографии автора, и прежде всего – адресату его писем с повторяющейся и так и не удовлетворенной просьбой. Спустя почти десять лет Булгаков вторично отказывался от своей просьбы – теперь уже не застигнутый врасплох внезапным звонком, а многократно все передумав, разуверившись в успехе каких бы то ни было писем и просьб. В словах этих заключалось сообщение – больше не прошусь; опоздано. Не отрицалась, однако, соблазнительность неосуществленных мечтаний; далее слово предоставлялось Воланду, и почтительно выслушаны были его слова, аккумулирующие все отрицательные ответы: „Это не самое соблазнительное". И подсказкой судьбе, ее заклинанием звучали следующие реплики Воланда, посылаемые автором не только неведомому будущему читателю, но и конкретному настоящему: „ваш роман вам принесет еще сюрпризы… Ничего страшного уже не будет"». Подробнее см.: Чудакова М. Соблазн классики // Atti del Convegno “Michail Bulgakov” (Gargnano del Garda, 17–22 sett. 1984).Milano, 1986. Vol. I. P. 75–104.

25 Двинятин Ф.Н. Об одном возможном случае прототипического подтекста: персонажи Гоголя и литераторы // Текст и комментарий: Круглый стол к 75-летию Вячеслава Всеволодовича Иванова. М., 2006. С. 167–177. Особо отметим одно из примечаний в этой работе, под которым можно бы и подписаться: «Здесь и далее слово прототип нужно читать так, как если бы оно всегда стояло в кавычках.

Еще раз: литераторы не прототипы персонажей, а в том числе прототипы, в каком-нибудь, по слову Ахматовой, третьем, седьмом или двадцать девятом смысле» (с. 172). Вот эти смыслы в работах о прототипах обычно никогда не идут в ход.

26 Альтман М. С. Достоевский: По вехам имен. [Саратов], 1979. С. т.

27 Там же. С. 112.

28 Впоследствии, рассказывала нам Татьяна Николаевна Кисельгоф (урожд. Лаппа), его первая жена, он не раз упрекал ее за то, что остался под советской властью в момент эвакуации Белой армии: «Ты – слабая женщина, не могла меня вывезти!» Очнувшись после болезни в советском Владикавказе, он каждый день ждал, что его опознают и расстреляют. Ср. советскую демагогию по этому поводу: «Владикавказскому ревкому очень нужны люди. Михаил Булгаков – на бледном после болезни лице его лихорадочной и веселой жаждой деятельности горят глаза – получает назначение в политотдел искусств. <…> Жизнь налаживается. Голодная, неустроенная, пронзительно светлая» (!) (Яновская Л. Творческий путь Михаила Булгакова. М., 1983. С. 59).

29 Прототипическая основа романа в советское время иногда описывалась таким образом: «В декабре 1918 Булгаков <…> стал свидетелем кровавой волчьей схватки между двумя контрреволюционными силами – служившими гетману белогвардейскими войсками и петлюровскими националистами. Эти события опишет неоднократно – в „Белой гвардии", в „Днях Турбиных"…» (Там же. С. 33). Конечно, в «Белой гвардии» – никак не равнозначные волчьи стаи; в одной из «стай» – оба его брата и, возможно, он сам, судя по рассказанному нам Татьяной Николаевной: «…K нему приходили разные люди, совещались и решили, что надо отстоять город. И он ушел. Мы с Варей (сестра писателя) вдвоем были, ждали их. Потом Михаил вернулся и сказал, что все было не готово и все кончено – петлюровцы уже вошли в город. А ребята – Коля и Ваня – остались в гимназии. Мы все ждали…» (Кисельгоф Т.Н. Годы молодости // Воспоминания о Михаиле Булгакове. М., 1988. С. 118).

30 Младший брат Булгакова тоже пишет стихи – и посылает из Парижа в Москву старшему на апробацию.

31 Однокурсник Булгакова Е.Б. Букреев в наших беседах назвал «Белую гвардию» вещью «очень семейной» – имея в виду и проекцию на историю семьи, и узнаваемость персонажей. Отметим и слова умирающего Булгакова, зафиксированные его сестрой Н.А. Булгаковой-Земской: «Я достаточно отдал долг уважения и любви к матери, ее памятник – строки в „Белой гвардии"» (Земская Е. А. Михаил Булгаков и его родные: Семейный портрет. М., 2004. С. 185).

32 Три фрагмента рассказа, вырезанные из прошлогодней публикации в белогвардейской газете, автор послал в 1921 году родным в Киев, сопроводив их следующими осторожными и понятными близким строками: «…Посылаю три обрывочка из рассказа „Дань восхищения". Хоть они и обрывочки, но мне почему-то кажется, что они будут не безынтересны вам…» (письмо Вере Булгаковой от 29 апреля 1921 года из Владикавказа: Булгаков М. Собр. соч.: В 5 т. М., 1990. Т. 5. С. 397. Далее тома и страницы этого издания указываются в скобках).

33 Чудакова М. Весной семнадцатого в Киеве: К 100-летию со дня рождения М.А. Булгакова // Юность. 1991. № 5. С. 72–76.

34 Там же. С. 76.

35 Большой материал на эту тему собран в кандидатской диссертации Е.Ю.Колышевой «Поэтика имени в романе М.А. Булгакова „Мастер и Маргарита"» (Волгоград, 2004) и в других работах автора.

36 Листов B.C. Автобиографическое в «Капитанской дочке» // Philologica. 2003. Т. 7. № 17/18. С. 146.

37 Альтман М. С. Указ. соч. С. 7; курсив наш.

38 Так, упоминание о предках Евгения в «Медном всаднике» было осмыслено в свое время как «не более чем след первоначального замысла, ясно указывающий на генезис образа, но не объясняющий его» (Тоддес Е.А. К изучению «Медного всадника» // Пушкинский сборник. Рига, 1968. С. 107).

39 Листов B.C. Указ. соч. С. 153–156.

40 Зенгер Т. А.С. Пушкин: Три письма к неизвестной // Звенья. М.; Л., 1933. [Т.] 2. С. 319. Вскоре, присоединившись к убедительной гипотезе А.М. Де-Рибаса о К. Собаньской как адресате всех трех писем, та же исследовательница обнародовала сводку доказательного материала (см.: Рукою Пушкина: несобранные и неопубликованные тексты. М.; Л., 1935. С. 179–208).

41 Там же. С. 208.

42 Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987. С. 246 (статья «Тайная осведомительница, воспетая Пушкиным и Мицкевичем»).

43 Ахматова А. О Пушкине: Статьи и заметки. Л., 1977. С. 86 («„Адольф" Бенжамена Констана в творчестве Пушкина»).

44 Там же. С. 108 и др.

45 Там же. С. 166, 167 («„Каменный гость" Пушкина: Дополнения 1958–1959 гг. и заметки для новой редакции»).

46 Там же. С. 179 («Болдинская осень (8-я глава„Онегина")»).

47 Там же. С. 185–186.

48 Там же. С. 191.

49 Там же. С. 108.

50 Зафиксированная сестрой Булгакова фраза о «памятнике» матери в «Белой гвардии» (см. примеч. 31) увеличивает степень достоверность этого свидетельства.

51 Послесловие племянника Е.С. – О. Нюрнберга к немецкому изданию ее дневника (см. примеч. 18). Последняя фраза в цитате – о стихотворении Ахматовой (тоже относящемуся к нашей теме) «В этой горнице колдунья / До меня жила одна: / Тень ее еще видна…» и т. д.

52 Несколько иной вариант того же мемуарного свидетельства – в письме Е.С. к О. Нюрнбергу от 13 февраля 1961 года: «…Сидим до утра. Я сидела на ковре около камина, старик чего-то ошалел: „Можно поцеловать вас?" – „Можно, говорю, целуйте в щеку". А он: „Ведьма! Ведьма! Приколдовала!" „Тут и я понял, – говорил потом Миша, вспоминая потом этот вечер, вернее, ночь – что ты ведьма! Присушила меня!"» (цит. по: Лесскис Г., Атарова К. Путеводитель по роману Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». М., 2007. С. 255).