История Железной империи - Автор Неизвестен -- Древневосточная литература

такие грозные повеления, многие преступники избегали наказаний посредством подкупа.

Закон о наказании за потерю города

Но наряду с этим шли слабые наказания касательно военных преступлений. Так, за потерю города устранялись только от управления.

Смертная казнь за стрельбу на запрещенных местах

Между тем за ничтожные преступления, за стрельбу оленей на запрещенных местах, но которые касались лично императора, затрагивали его интересы, постановили страшную торговую казнь (т.е. казнь и оставление трупа преступника на площади). Так, когда в такой вине преступился некто Неле, главнокомандующий пехотным войском (син-цзюнь-цзян-цзюнь) с 3-мя другими, то они все были казнены и разбросаны (оставлены) на площадях.

Закон наказания низших военных чиновников

Низшие военные чиновники (цзюй-жень), замешанные в каком-нибудь проступке (го), наказываются низшим наказанием, без устранения от должностей, что должно строго исследовать.

Уголовные наказания относительно войска

Самое войско часто подвергалось штрафам и, не имея начальников, роптало и волновалось, делало кражи, бунтовало и дезертировало. Тяньцзо очень боялся такого настроения и в интересах пользы (?) прибегал к жестокости и насилию, посему уголовные наказания — бросание с крутого берега, расстреливание, прибивание гвоздями (распятие?), рассечение на части и т.д. — были во всеобщем ходу.

Разделение трупа на части и рассылка их по 5-ти столицам также пользовалось популярностью. Доходили даже до того, говорит история, что брали сердце преступника для принесения в жертву в храме предков: цзу-мяо (в кумирне предков).

Сходство первых моментов развития законодательства с последними актами его в деятельности Тяньцзо

Таким образом, говорит лирический тон истории, Тяньцзо, старавшийся избавиться от беспокойства без плетей и ссылки, причинял великое зло своими злодействами. Это было также причиной того, что Цзу и Цзуны проявили себя, т.е. народ вспомнил о них, вспомнил то время, когда также была строгость, но, очевидно, исходившая из другого начала, ибо хотя мы и видим, что Дао Цзун возвращается к той же строгости прежних времен, но он имел весьма разумную цель, вводил строгость в видах интереса общества.

Различие в издании законов в начальное и конечное время династии

Тяньцзо же вовсе не имеет в виду высокой мысли своего деда, а действует, очевидно, под влиянием своих личных чувств, своей вспыльчивой, раздражительной натуры. Далее, говорит история: «Ясно, что Ляо в последние годы употребляла законы, одинаковые с первыми моментами возвышения династия, но все-таки было большое различие в самом характере изданий законов, отношении к ним народа, ибо государи начального времени (соб. рубившие дела) соизволяли издавать закон, и хотя не тотчас утверждали его, но народ не смел рассуждать (критиковать); последующие же императоры, последних времен династии, издавали закон и тотчас утверждали его, почему народ также не имел оснований доверяться». Замечательно, что в обоих моментах развития законодательства, начального и последующего, конечного, народ играет чисто пассивную роль: теперь (т.е. с момента утверждения династии Ляо) он уже утратил окончательно и то значение, какое за ним признавалось еще при избирательном образе правления, хотя, как мы видим, он и тогда не смел критиковать, мотивировать издававшийся закон. Тут же он совершенно потерял всякое значение, обратившись в объект права верхов, владыки. Значит, на принятие Амбагянем императорского титула (и след. власти) нельзя смотреть как на пустое тщеславие: мы видим, что вместе с этим неразрывно связано очень много замечательных фактов и не только в отношении к соседним государствам (вассальная зависимость других), в отношении, так сказать, внешнем, но и во внутренней обстановке совершилась еще большая перемена: народ теряет всякое значение, мир чиновников, бюрократов, напротив, получает большее; роды сплачиваются единством закона; всюду проводится общность интересов, что мы не замечаем в разрозненном, аймачном положении народа и т.д.[395]

Теперь нам остается расмотреть еще мир серальных интриг при этом императоре. Этот император в последние года совершенно превратился в охотника-зверолова и вовсе не занимался государственным управлением, а тем паче воспитанием своих сыновей (которых у него было 6 человек), из которых, впрочем, один Элувэнь, рожденный от Вень-фей (4-й жены императора?), отличался добродетелями, как говорит положительный голос истории. Нет сомнения, что около него собрался кружок, вполне преданный ему и жаждавший увидеть его поскорее на престоле... Но у императора было множество других жен, которые также желали видеть своих детей на месте отца.

Смертная казнь за заговор против верховной власти

И вот один из братьев жены императора Юань-фей (соб. имя которой б. Гуй-ке), некто Сяо Фынь-сянь (в тоже время приятель и министр императора), страшно ненавидевший Элувэня и весь его род, открыл обвинение на некоторых лиц из этого рода, а именно: мужа старшей сестры Вень-фей Елюя Дахела и младшей сестры Елюя Иду[396], в том, что будто они в сообществе со своими женами и Вень Фей-ей совещались о возведении на престол Цзинь-Го-Вана (титул) Элувэня. Тяньцзо поверил этому ложному доносу и казнил Дахела (Идугу, Иду по другому, спасся) вместе с его женой, затем «наградил смертью» и Вень-фей-ю. Этим и кончилась 1-я интрига в стенах сераля императорского дома. Элувэнь, как непричастный к этому делу, не подвергся наказанию.

Но вот, когда император был у Западной заставы (на Западной звериной охоте), некто Елюй Саба и несколько других задумали возвести на престол помянутого Элувэня (или, может быть, на них также наплели). Тяньцзо, услыхав о сем, приказал подвергнуть пыткам Саба, а прочих лиц, помогавших Элувэнь'ю, и его самого казнить, ибо он видел, что около него составился кружок, который не прочь ниспровергнуть существующий порядок. Элувэнь'ю советовали бежать, но он сказал, обратившись к отцу: «Я ничего не сделал для твоей особы, государь, и ты теряешь великую умеренность благородного сына»[397]. Действительно, говорит история, Тяньцзо поступил неблагородно: чиновники совещались о возведении его сына, а он приказал казнить самого его. Элувэнь же гораздо благороднее своего отца: он не следует совету бежать и умирает, покорный воле отца. Это внушает к нему симпатию. Вот как судит об этом сама история, и нам ничего не остается делать, как только согласиться с ее верным взглядом.

NB. Глубоко сознавая всю важность такого обзора, как законодательство, имеющее такое громадное значение в общей сфере государственных установлений, я с истинным прискорбием должен заметить, что в моем очерке найдется много необъясненного, много непонятного, эпизодически вставочного, и поэтому просить компетентного судью: указать мне мои недостатки в сем очерке (да и вообще во всей представляемой работе), которые, однако ж, произошли большей частью от срочности работы, и, таким образом, доставить мне возможность более лучшего, осмысленного представления той же самой области в моих последующих работах.

НЕСКОЛЬКО СЛОВ