Мусаси - Эйдзи Ёсикава

– Жулик!

– Надо его проучить!

Посетители выбежали из лавки и окружили Матахати.

– Плати, негодяй! Так просто не уйдешь!

– Мошенник! Всегда, видно, надуваешь людей. Мы тебя вздернем, если не заплатишь.

Матахати взялся за рукоятку меча, чтобы припугнуть расшумевшихся людей.

– Считаете, что можете меня повесить? – угрожающе проговорил он. – Хотел бы посмотреть, как вы это сделаете! Да знаете ли вы, кто я такой?

– Знаем, что ты пройдоха! Грязный ронин с помойки, у тебя гордости меньше, чем у нищего, а наглости больше, чем у вора!

– Сами напрашиваетесь на неприятности! – крикнул Матахати грозно сдвинув брови. – Посмотрим, как запоете, узнав мое имя.

– Имя? Что особенного в твоем имени?

– Я – Сасаки Кодзиро, соученик Ито Иттосая, мастер фехтовального стиля Тюдзё. Вы должны были слышать обо мне!

– Ну, потешил! Плевать нам на твое имя. Давай-ка гони деньги!

Кто-то протянул руку, чтобы схватить Матахати.

– Если коробки для лекарств мало, я добавлю еще кое-что! – крикнул Матахати.

С этими словами он выхватил из ножен меч и отсек человеку руку. Поняв, что недооценили противника, все бросились врассыпную. С гордым видом Матахати кричал им вслед:

– Назад, скоты! Узнаете, что такое меч Кодзиро! Вернитесь, и я поснимаю вам головы!

Матахати взглянул на небо и широко ухмыльнулся, довольный своей выходкой. Настроение его внезапно испортилось, он помрачнел и, неловким движением вложив меч в ножны, заковылял в темноту.

Коробочка для лекарств тускло поблескивала в свете звезд. Она была из черного сандала с перламутровой инкрустацией и не казалась дорогой, но голубоватый отлив перламутра придавал ей неброскую изысканность.

Выйдя из винной лавки, странствующий монах подобрал коробочку. Он торопливо зашагал вперед, но потом вернулся под навес лавки и принялся рассматривать рисунок и шнур, поднеся коробочку поближе к щели в стене, откуда пробивался свет. «Это же коробочка хозяина! – пробормотал монах. – Она была у него на поясе, когда его убили в замке Фусими. Да вот и его имя, Тэнки, написанное на донышке».

Монах поспешил за Матахати.

– Сасаки! – закричал он. – Сасаки Кодзиро!

Матахати слышал, как кто-то зовет Сасаки Кодзиро, но его голова была затуманена сакэ, и он забыл, что это имя с некоторых пор имеет к нему отношение. Качаясь, он брел по улице Хорикава, миновав улицу Кудзё. Монах, догнав его, ухватил за ножны.

– Подожди, Кодзиро! – проговорил он. – Одну минуту.

– Ты меня? – икнул Матахати.

– Ты ведь Сасаки Кодзиро!

Глаза монаха сверкнули холодным блеском. Матахати слегка протрезвел.

– Да, я Кодзиро. Что привязался?

– Спросить кое-что хочу.

– Что еще?

– Откуда у тебя эта коробочка?

– Коробочка? – недоуменно повторил Матахати.

– Да, коробочка для лекарств. Откуда она у тебя? Как она к тебе попала? Это единственное, что я хочу узнать.

Монах держался вежливо. Он был молод, лет двадцати шести, и не походил на жалких нищенствующих монахов, которые побираются по храмам и живут на подаяния. В руке у монаха была двухметровая дубовая палка.

– Ты кто? – спросил Матахати, ощутив беспокойство.

– Не имеет значения. Почему ты не отвечаешь, откуда у тебя эта коробочка?

– Ниоткуда. Всегда была моей.

– Ты лжешь! Скажи правду!

– А я что сказал?

– Не хочешь сознаться?

– В чем? – с невинным видом спросил Матахати.

– Ты не Кодзиро!

Мелькнула палка монаха, и Матахати невольно отпрянул назад. Хмель, однако, замедлил его реакцию, и палка угодила в цель. Матахати вскрикнул и, попятившись назад, повалился на спину. Быстро вскочив, он бросился наутек. Монах последовал за ним и, приблизившись, метнул в Матахати палку. Тот успел пригнуться. Палка просвистела около его уха. Матахати понесся что было сил. Монах подобрал свое оружие и метнул его второй раз, но Матахати удалось увернуться.

Матахати пробежал больше километра, пересек улицу Рокудзё и почти достиг Годзё. Он решил, что преследователь отстал от него. Матахати жадно глотал воздух, растирая грудь. «Палка – страшное оружие. В наши дни надо быть начеку», – лихорадочно думал он.

Матахати протрезвел, его терзала жажда. В конце узкой аллеи он нашел колодец. Матахати набрал воды, напился, потом сполоснул потное лицо.

«Кто этот монах? – спрашивал себя Матахати. – Что ему надо от меня!»

Матахати, приходя в себя, становился все угрюмее. Перед глазами стоял убитый в Фусими самурай с изуродованным подбородком.

Матахати чувствовал угрызения совести, что потратил деньги покойного. Мысль о покаянии не раз посещала его. «Как только разживусь деньгами, сразу же выплачу долг, – говорил он себе. – Поставлю камень в память о нем, если добьюсь успеха в жизни. От него осталось только свидетельство. Лучше отделаться от этой бумаги. Можно нарваться на неприятности, если она попадет в чужие руки».

Матахати потрогал свиток, который он постоянно хранил под ним поясом на животе, хотя это было неудобно. Если удастся пристроить свидетельство за хорошие деньги, оно может открыть ему дорогу к первой ступеньке на лестнице успеха. Жестокий урок, полученный от Акакабэ Ясомы, так и не излечил Матахати от мечтательности.

Свидетельство уже пригодилось, и не раз. Показывая его в небольших захудалых додзё или наивным горожанам, которым взбрело в голову заниматься фехтованием, Матахати обретал в их глазах высокий авторитет, а также получал бесплатную еду и ночлег. Так он пробавлялся уже шесть месяцев.

«Нет, выбрасывать свидетельство пока рано. Что со мной творится? Становлюсь робким. Может, это и есть главное препятствие на пути к успеху? Отныне буду другим, сильным и смелым, как Мусаси. Я им – покажу!»

Матахати огляделся. Вокруг колодца ютились жалкие лачуги, однако Матахати позавидовал их обитателям. Крыши просели и поросли бурьяном, но защищали от дождя и непогоды. Испытывая неловкость, Матахати заглянул в ближайшее жилище. Он увидел жену и мужа за ужином, состоящим из единственного горшка похлебки. Сын, дочь и бабка занимались рядом какой-то работой. Здесь царила нищета, но был крепок дух семьи. Этого сокровища были лишены великие личности, подобные Хидэёси и Иэясу. Матахати подумал, что, чем беднее люди, тем крепче они привязаны друг к другу. Радость человеческой привязанности дарована даже самым обездоленным.

Матахати со стыдом вспомнил ссору с матерью в Сумиёси, когда он оставил ее. «Скверно я поступил, – думал он. – Пусть она не права, но никто в мире не любит меня так, как она».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});