Любовь властелина - Альбер Коэн

Ариадна».

Он встал, открыл холодильник, достал пирог с сыром, вгрызся в ледяное тесто. Он, он, ему, его, как будто этот тип один во всем мире. И потом, как мило с ее стороны сказать ему, что они уезжают в девять часов. Позвонить, что ли, на вокзал, узнать, куда направляется этот поезд? Он даже не имеет права знать, куда она едет, с кем она едет. Все — таки могла бы ему и сказать, кто он, этот тип. Пирог совершенно невкусный. И какая наглость обращаться к нему «дорогой мой».

Он нахмурил брови, сурово осуждая ее, потом открыл все газовые краны, закрыл их, прошелся по кухне, сделав руку калачиком, как в тот день, когда они гуляли под ручку, и ведь это она взяла его под руку, ни с того ни с сего. Он еще больше округлил руку, чтобы воспоминание стало ярче, снова наморщил брови и пошел дальше, подволакивая ноги, но выпрямившись с праведным достоинством слабых и обиженных. Остановившись перед стопкой белья из стирки, лежащей на стуле, он взял квитанцию и посмотрел на список. Только постельное белье, полотенца и скатерти. Ясное дело, ее личные вещи слишком тонкие, их Мариэтта стирает вручную. Каждый раз сверяясь со списком, он сосчитал белье и сложил его в шкаф. Шесть простыней, что-то многовато для двух недель. Значит, это для того типа. Он, он, ему, его. Конечно же, каждый раз новые простыни. Все-таки как можно, делать все это в его доме, на простынях, подаренных Мамулей, на Мамулином свадебном подарке! А Мамуля, кстати, будет довольна. Как же хорошо он повесил этот провод. Нынешний крепеж на винтах гораздо лучше, чем прежний, на крючках.

Он чиркнул спичкой, положил ее на стол, вновь взял, заметив, что она вот-вот погаснет, повернул, попробовал оживить огонь. Победа, у него получилось! Да нет, эта удача со спичкой всего лишь насмешка судьбы, еще одна обманутая надежда.

— Начиная с настоящего момента — полное равнодушие.

Он открыл дверь буфета, поглядел на полку с вареньями. Нужно заскочить к этим дамам. Ко всем этим светским дамам. Все превосходно, отнесемся с юмором. Персиковое? Нет, слишком сладкое. Сливовое — слишком заурядное, недостойное ранга «А». Вишневое? Да, отлично, кисленькое. Вишни приняты единогласно. Сейчас я съем вас, мои маленькие. Вот так и надо, не слишком серьезно ко всему относиться, быть сильным в своем несчастье. Он топнул ногой, чтобы стать сильным, промычал арию тореадора из оперы «Кармен», вилкой залез в банку с вареньем, чтобы попадались только вишни, а не сироп. Хочет быть счастливой? Ну и что, он тоже, и шла бы она куда подальше.

— Вот видишь, я ем варенье.

Он оттолкнул банку, схватил коробку со спичками, разорвал обертку. Удобно для сельской местности, совершенно герметичная упаковка. Хотя бы это ему остается, это надежно, не предаст. Двадцать франков за баранью рульку без косточки, это чересчур, совсем человек зарвался. Он поставил два восклицательных знака на счете мясника, положил огрызок карандаша в карман. Вкусная рулька, нежная, может, только слегка жирноватая. Он, он, ему, его. Правильно он сделал, что спровадил Мариэтту, когда она позвонила в дверь. Эта старуха наверняка сообщница.

— Одеться и пойти на улицу.

Прогулка, затем ужин в городе. «Тореадор, смелее в бой». Да, пойти на улицу. Надеть новый костюм, голубой галстук. Завязывая ему галстук, она потом всегда слегка похлопывала его по щеке. Вчера вечером она ждала другого. А он-то, осел, читал ей свою рукопись! Это для другого ремонт и новый ковер. Ковер, который стоит три тысячи франков как минимум. Такие траты на всякую ерунду. Он вот почти никогда не видел ее обнаженной, и если вдруг так случалось, она тут же прикрывалась, говорила, что стесняется. А с тем, другим, ее это не стесняло. Вся нагая, она касалась его в одном месте и вовсе не испытывала от этого отвращения.

— Шлюха она, вот кто.

Э, нет, она не шлюха, она порядочная женщина. Это-то и есть самое ужасное, порядочная женщина, которая соглашается делать всякие гадости с мужчиной. Может, поехать на вокзал на такси, узнать, куда направляется девятичасовой поезд? Может, она сжалится над ним, когда увидит, как он помогает загрузить их багаж в вагон? Он ничего ей не скажет, он будет глядеть на нее блестящими от слез глазами, такими выразительными, и, может быть, она выйдет из вагона. Он прошептал: «Адриан, дорогой мой, я не уезжаю, я остаюсь с тобой».

Нет, она не вернется. Тот, другой, знает свое дело. Это же любовник, она, наверное, ревнует его. Он-то сам с ней всегда честен. Он по-настоящему к ней привязан, заботится о ней. За это она его и наказала. Да, его привязанность — это привязанность рогоносца, его заботы — заботы рогоносца. Он поковырял нос перед зеркальцем Мариэттты, выскреб содержимое, внимательно изучил свой урожай, скатал из него колбаску и выкинул. Какое это теперь может иметь значение? И вообще, в качестве рогоносца он имеет право. Надо пойти наверх, переодеть мокрые штаны, а то холодно. Наверное, они едут во Флоренцию, может быть, даже в тот же самый отель возле Арно, где прошло свадебное путешествие. Может, они в той же самой комнате, и она позволяет ему трогать себя и трогает его без всякого отвращения. Он удивленно поднял брови. Ведь он всегда ей так доверял. Зачем писать ему оттуда? Чтобы рассказать, сколько раз они успели заняться своими гадостями с момента приезда? Его плащ ее растрогал, видите ли, а он сам хоть сдохни, ей наплевать. Хватит, хватит.

— Я приказываю тебе подняться и переодеться.

В своей комнате он встал на колени возле разобранной кровати и попросил Господа вернуть ее, потом поднялся, посмотрел на руки. Конечно же его молитва ни к чему не приведет, он это точно знает. Он подошел к ночному столику. Рядом с часами-браслетом, в рамке старого серебра улыбалось ее лицо. Он перевернул фотографию задом. Как он был рад, когда удалось найти эту рамку у антиквара. Быстро домой, я покажу тебе твою фотографию! Восемь пятнадцать. Он надел часы. Если бы он хотя бы знал, где она сейчас, мог бы позвонить ей, он умолял бы ее повременить с отъездом, поговорить обо всем по-дружески, попросил бы подождать, убедиться, что она правда не может без этого человека.

— Дорогая, подожди, убедись, что ты и правда без него не можешь.

Недавно ему было очень жарко, теперь его бросило в холод. Он накинул пальто на пижаму. Ох, штаны-то высохли, и менять не надо. Открыв дверцу шкафа и посмотрев в зеркало, он показался себе жалким с этой бородкой. Голова слишком круглая, голова типичного мужа. Он выдвинул ящик ночного столика, схватил пистолет, прочитал выгравированную надпись. Национальная фабрика оружия, Эрсталь, Бельгия. Бросил браунинг в карман пальто. Она испугалась, когда он показал ей пистолет, как-то утром, во время «монинг ти». Но это же необходимо, дорогая, когда живешь за городом. И тогда она посоветовала ему быть осторожным и благоразумным. Она тогда еще была привязана к нему. Это был славный момент, утренний чай, чашечка, которую он приносил ей в постель. Вот чаек для моей лапушки. Однажды, когда он принес ей «монинг ти», она подмигнула ему ни с того ни с сего, просто чтоб показать, что они друзья. Что им хорошо вместе. Перед зеркалом в шкафу, молитвенно сжав руки, он опять попросил ее вернуться, вдруг вспомнил песню со старой Папулиной пластинки, тихонько пропел припев, растроганный заключенной в нем тоской: «Не уходи, тебя я умоляю, не уходи, я без тебя страдаю, вновь счастье обрести с тобой мечтаю, вернись, не уходи, молю».

Через некоторое время он с удивлением обнаружил себя в ванной комнате. Он специально заказал эту ванную для нее. Четыре тысячи франков. Специально для нее, поскольку она хотела ванную, сообщающуюся с ее спальней. Мне необходима pryvacy, сказала она. Что у нее за мания все время говорить английские слова. Все эти платья, все эти сигареты, мокнущие в ванне, он никак не мог понять, к чему они. В общем-то, это ее дело. Он не понимал и почему у нее в комнате на полу лежит разорванное зеленое платье, то, что он купил ей как раз во Флоренции. Тогда было прекрасное погожее утро, они вышли из гостиницы, и она дала ему руку. Ту же руку, которая сегодня вечером в постели с этим. И все-таки, о Боже, она по-прежнему мадам Адриан Дэм. Она не имеет никакого морального права на свой паспорт. Что о ней подумают все служащие отеля, увидев, что у них с этим типом разные фамилии. Ох, он знал, почему его понесло в эту ванную. Чтоб быть поближе к ее вещам — и в конечном итоге к ней. Вот ее зубная щетка. Он поднес ее к носу, вдохнул запах, еле удержался от искушения открыть рот и почистить зубы.

— Все же ей не в чем меня упрекнуть.

Когда у нее были месячные, она делалась несносной. Он так старался ни в чем ей не перечить в эти дни. Да, если ты так хочешь, дорогая, как тебе кажется, дорогая, решай сама, дорогая. О, моей лапушке плохо? Чем я могу тебе помочь? Может, выпьешь аспиринчику? Грелку принести? Она называла это время «дни Дракона». В эти дни она была таинственна, даже немного пугала его. Он уважал ее страдания, жалел ее. Этому типу будет наплевать на нее, он не станет ее выхаживать, одно слово — любовник. Он приносил ей такие горячие резиновые грелочки, тщательно выпускал воздух перед тем, как заткнуть пробку. Вот, дорогая моя, это будет на пользу твоему животику. На четвертый день он уже был доволен, потому что у нее почти не болело. Она, наверное, обижается на него, когда он заботится о ней в эти дни. Наверно, ее оскорбляет, когда он спрашивает, что у нее болит, голова или живот. Вообще — то, он это давно подозревал, но все равно не мог себе помешать заботиться о ней. Этот тип, наверное, не задает ей вопросы, когда с ней такое творится, и к тому же не называет ее «лапушкой». И она его уважает, она его любит. А законного мужа, его, Адриана, презирает за то, что он изображает сестру милосердия. Сколько всего он понял сразу. Я становлюсь меньшим тупицей. Она так торопилась уехать, что забыла зубную щетку, расческу, пудру. Они купят все это во Флоренции в аптеке, держась за руки. Раньше она не пудрилась. Это из-за того типа ей понадобилась пудра. Начнутся пересуды в Секретариате, косые взгляды коллег. Наверное, этот тип высокий. Где она его только выискала?