Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том II - Борис Галенин

Сегодняшним их врагом была не Япония, а собственное правительство (эвфемизм для слова “Самодержавие”. — Б.Г.), а против этого противника даже Небогатов был хорош. Под влиянием этих настроений обвинения прокурора не были слишком суровыми, речи присяжных защитников были не лишены демагогии.

И даже часть тех лиц, кто при сдаче себя вел с достоинством, и те давали свои показания в пользу изменников присяге.

Небогатов на суде уже не всхлипывал, как 15 мая 1905 года, не ожидал сокрушенно смертной казни, когда он искал сочувствия у матросов, стараясь разбудить в них инстинкт самосохранения, и которым он, якобы жертвуя собою, дарил жизнь…

В его последнем слове нельзя найти намека на сожаление, что своим решением он нанес непоправимый моральный ущерб русскому имени в глазах истории и всего мира…

А Суд забыл, что его приговор должен был укрепить, а не поколебать идею государства в сознании русского народа, и постановил ходатайствовать перед Государем о смягчении приговора к смертной казни, вынесенного Небогатову и трем командирам, как будто степень их ответственности была одинаковой. Смертный приговор был заменен им осуждением на 10 лет заключения в крепости, но они были освобождены задолго до истечения срока наказания. Три старших офицера были осуждены к нескольким месяцам тюрьмы.

Суд освободил от обвинения всех остальных, и в том числе и тех, кто собственноручно спустил Андреевские флаги и поднял японские».

Прервав Георгия Борисовича, скажем, что по счастью в 1906 году, кроме слишком гуманного официального суда, был еще суд офицерской чести, суд кают-компании. И суд этот признал, что большинству офицеров 3-го отряда — свыше 60 человек — не подобает оставаться во флоте. Приговор этот сочли несправедливым и эти «свыше 60», и сочувствующие им либерально-революционные круги.

Не потому ли в феврале 1917-го первый удар «великой бескровной» с зверской жестокостью обрушился именно на «кают-компанию» — лучших адмиралов и офицеров русского флота? 

Такая страна не способна устоять

«Нет ничего удивительного, что спустя 12 лет, в самый критический момент существования Российской Империи, в февральские дни 1917 года, появился не один Небогатов, а десятки их.

Одиночные голоса патриотов… были сразу осаждены ложным авторитетом новых “Небогатовых”, а позднее заглушены пьяным ревом и улюлюканьем получивших “свободу” и перепившихся “братцев”.

А еще через несколько месяцев пришла очередь “плакать на реках Вавилонских” всем тем, кто призывал быть изменниками присяге.

Страна, граждане которой не умели держать данного ими честного слова[320], была опасно больна и не способна устоять…»

К сказанному Александровским остается добавить, что страна, теряющая, а хуже того — предающая веру, автоматически теряет и верность.

Такая страна, действительно, не способна устоять.

8.4. Барон! Полный вперед! Не сдаваться!

К счастью, даже в окружении Небогатова нашелся корабль, не подчинившийся приказу о сдаче. Крейсер «Изумруд» под командованием капитана 2-го ранга барона Василия Николаевича Ферзена, столь нелюбимого почему-то буфетчиком-мореходом, вырвался из кольца японского флота.

И что с того, что сел «Изумруд» у Владивостока в тумане на камни и был взорван экипажем. Это так, фатальное невезение, столь часто сопутствовавшее нам в ту войну. Видно, попущенное Господом Богом для вразумления русским людям, коему они в полной мере не вняли. Но честь русского флага «Изумруд» спас.

Подвиг «Изумруда», его командира и экипажа уникален тем, что он показал, что остались на русском флоте моряки, помнящие и понимающие не букву, а дух Морского устава, запрещающий сдачу кораблей под флагом Святого Андрея Первозванного при любых обстоятельствах. Для которых приказ о сдаче не был и не мог быть приказом. По тому же самому Морскому уставу, адмирал русского флота, отдавший приказ о сдаче, автоматически до всякого судебного разбирательства переставал быть адмиралом и командиром и становился государственным преступником. Предателем.

К сожалению, история «Изумруда» известна широкому читателю лишь из совершенно неудовлетворительного пересказа ее в «Цусиме» А.С. Новикова-Прибоя. Чтобы понять тональность изложения русской истории бывшим раздатчиком рома с броненосца «Орел», приведем для сравнения строчки воспоминаний об «Изумруде» и его офицерах судового врача крейсера Владимира Семеновича Кравченко (с Мадагаскара — врач на «Авроре»), автора книги «Через три океана». И сравним с компиляциями Новикова-Прибоя.

Итак, Кравченко:

«…Среди этой суеты (“Изумруд” достраивался на Невском судостроительном заводе) с большим трудом разыскал я командира крейсера, капитана 2 ранга барона Василия Николаевича Ферзена, которому должен был явиться по случаю назначения на крейсер судовым врачом.

Барон — голубоглазый великан с открытым добродушным выражением лица, любезно предложил показать мне будущие владения…

…Обходя помещения, я знакомился со своими будущими товарищами, среди которых был рад встретить старых знакомцев — соплавателей… во время русско-китайской войны….Приятно было слышать отзывы о командире и старшем офицере Петре Ивановиче Паттон-Фантон де Веррайоне. Ими не нахвалятся. Все рвутся на “Изумруд” в надежде заслужить ему славу “Новика”».

Офицеры и строители «Изумруда». Во втором ряду третий слева — В.Н. Ферзен. В третьем ряду третий справа — B.C. Кравченко 

Далее Кравченко говорит о спаянности, единодушии, энергии и неутомимости офицерского состава «Изумруда». Благодаря чему удалось превратить с бору-сосенки набранный судовой экипаж в единый боевой организм{266}. 

Теперь Новиков-Прибой:

«Командир крейсера “Изумруд” капитан 2-го ранга барон Ферзен был выходцем из Остзейского края…. Он снисходил до частных разговоров даже с мичманами и матросами. При этом на его круглом и краснощеком лице с рыжевато-белобрысыми бакенбардами… играла отрепетированная улыбка….Самоуверенный, он не допускал никаких возражений со стороны своих офицеров.

Плохую помощь оказывал ему старший офицер Паттон-Фантон де Веррайон. Этот небольшого роста толстяк больше занимался выпивкой в кают-компании, чем судовыми делами. Глупый и самолюбивый, он придирался к матросам… всячески издеваясь над ними… Командир и старший офицер не ладили между собой…»{267}

Комментарии здесь не нужны.

Чтобы читатель представил себе, как все происходило на самом деле утром 15 мая, приведем несколько слов из доклада капитана 2-го ранга Бориса Всеволодовича Соловьева[321] — в Цусимском бою мичмана на «Изумруде», прочитанного по случаю 25-летия со дня боя в Военно-Морском Историческом кружке 25 мая 1930 года и напечатанного в том же году в виде литографированного приложения к «Морскому журналу»:

«…Вдруг на броненосце “Император Николай I” взвился сигнал по международному своду. На правом крыле переднего мостика “Изумруда” четыре офицера лихорадочно разбирают сигнал. На кормовом мостике сигнальщики уже репетуют его, отвечая до половины.

«Изумруд» идет на прорыв 

“Окружен, сдаюсь, сдача”, — гласит сигнал. Все четыре офицера, как бы сговорившись, кричат на кормовой мостик крепкое русское выражение, а затем:

— Спустить сигнал! Не репетовать сигнала!

Затем все бросаются к командиру, стоявшему у машинного телеграфа:

— Барон! Лево на борт! Полный вперед! Не сдаваться!

Но в это мгновение Командир сам уже перекладывал ручки телеграфа на полный ход. Последовал его спокойный ответ:

— Господа, я уже дал ход, мы не сдадимся, прошу разойтись по своим местам!» «Изумруд» развил полный ход и, сопровождаемый клубами черного дыма, поднявшимися из труб крейсера, вырвался из-под обстрела всего японского флота. Команды остающихся кораблей смотрели с восхищением и завистью, как уходил быстроходный, но слабовооруженный и небронированный крейсер, которым, однако, командовал командир с сердцем настоящего воина.

В качестве небольшого штриха отметим, что в огне Цусимы 14 мая 1905 года капитан 2-горанга Василий Николаевич Ферзен встретил свое 47-летие.