Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия» - Сергей Степанов

Невзирая на крайнюю важность доставленных Богровым сведений, Веригин, Спиридович и Кулябко не решились доложить об этом немедленно Генерал-лейтенанту Курлову, ввиду его болезни, и условились сделать это на следующий день. (Генерал Курлов со времени приезда в Киев и до 27 августа проболел острым ревматизмом.)

Утром 27 августа подполковник Кулябко явился с докладом к генералу Курлову в Европейскую гостиницу, причем генерал пригласил к себе также Веригина и Спиридовича. Изложив заявление Богрова по приведенной выше записке последнего, Кулябко представил затем Товарищу Министра подробно о тех предположениях, которые были накануне выработаны при участии Спиридовича и Веригина. Намеченный Кулябкою проект о предоставлении террористам квартиры жены одного из бывших служащих охранного отделения был отвергнут генералом Курловым. Далее подполковник Кулябко, аттестовав Богрова как человека, заслуживающего полнейшего доверья и оказавшего ценные услуги розыску, не скрыл, что Богров уже 1 1/2 года не состоял в сношениях с охранным отделением.

Со своей стороны генерал Курлов выразил удовольствие, что агентура обнаружила замыслы автономной группы; полковник же Спиридович остановил внимание генерала на том, что этот успех надлежит отнести не только к счастью, но и к наличности такого хорошего сотрудника, как Богров.

По показанию подполковника Кулябки на расследовании, он доложил Товарищу Министра и о том, что во время описанного свидания с Богровым принципиально решено допускать Богрова в места Высочайших посещений. Эта часть объяснения Кулябки отрицается генералом Курловым, Спиридовичем и Веригиным, причем означенное противоречие не может быть устранено с полной определенностью за отсутствием каких-либо объективных данных, подкрепляющих то или другое из приведенных показаний. Нельзя лишь не заметить, что при установленной близости Кулябки, Спиридовича и Веригина к генералу Курлову и ввиду упомянутых выше примеров назначения сотрудников в охрану заявление Кулябки до некоторой степени правдоподобно.

При обсуждении генералом Курловым и его помощниками доставленных Богровым сведений у названных должностных лиц не возникало никаких сомнений в достоверности его сообщений. Между тем при надлежащем внимании к таковым, естественно, должен был возникнуть ряд вопросов, вызывавших необходимость весьма осторожного отношения к словам бывшего сотрудника. Прежде всего представляется непонятным, почему Богров, получив еще в конце июля совершенно определенные указания на готовившиеся террористические акты и будучи непосредственно связан с участниками заговора, не счел нужным заявить немедленно подполковнику Кулябке, с которым у него сохранились хорошие отношения, а сделал это лишь под влиянием каких-то неясных намеков в прессе и самоубийства арестанта в охранном отделении. Затем означенные должностные лица совершенно не остановились на том, что Богров уже в течение ряда лет был вне сношений с охранным отделением и мог решительно изменить свой образ мыслей и отношение к интересам розыска. Не обратило на себя внимание и то обстоятельство, что Богров был заподозрен революционерами в предательстве, и потому факт посвящения его «Николаем Яковлевичем» в конспиративнейшие замыслы террористов мог навести на серьезные сомнения. Не поколебало безграничного доверия к Богрову даже и возникшее у Спиридовича подозрение, что Богров получил от «Николая Яковлевича» слишком мало сведений за свое обещание содействовать в подыскании квартиры и моторной лодки.

Оставив все эти существеннейшие вопросы в стороне, генерал Курлов, Веригин, Спиридович и Кулябко перешли к принятию разыскных мер, вытекавших из сомнительных разоблачений Богрова, причем было решено командировать жандармского ротмистра Муева с отрядом филеров для негласного розыска в Кременчуг, который, по удостоверению Веригина, представлял собой революционное «гнездо», и запросить начальника С.-Петербургского охранного отделения о лицах, упоминаемых в заявлении Богрова. По поводу первого из означенных распоряжений генерал Курлов пояснил на допросе, что, как он понял из Доклада подполковника Кулябки, Богров, сделав накануне свое заявление, вернулся обратно в Кременчуг, почему он, Курлов, придавал особенное значение разработке наблюдения в этом городе. Однако же и это заявление генерала Курлова не может быть признано правильным. Так, прежде всего ни Кулябко, ни другие участвовавшие в докладе лица не сообщали генералу Курлову никаких сведений, которые давали бы основание предположить об отъезде Богрова из Киева. Подобное сообщение даже и не могло исходить от Кулябки, так как, по его распоряжению, с утра 27 августа было установлено филерское наблюдение за домом Богрова на случай приезда к нему «Николая Яковлевича», который, конечно, не мог бы по-явиться у Богрова, если бы последний не находился в Киеве.

27 августа вечером ротмистр Муев получил приказание от Кулябки отправиться в Кременчуг, для наблюдения за появлением «Николая Яковлевича» в городе и в дачной местности «Потоки», причем Кулябко делал все свои распоряжения «на лету» и дал Муеву настолько неудовлетворительное описание наружности означенного лица, что Муев затруднился взяться за исполнение поручения и Кулябко выяснял эти приметы путем переговоров с кем-то по телефону. Насколько небрежно велось все это дело, устанавливается также и тем, что когда, находясь на месте, Муев депешей от 30 августа затребовал от Кулябки дополнительные данные о приметах «Николая Яковлевича», то эта телеграмма осталась без ответа. Ротмистр Муев пробыл в Кременчуге до начала сентября.

Что касается переписки с полковником фон Коттеном, то в телеграммах к нему были помещены только краткие запросы о лицах, упомянутых в записке Богрова, и от имени Товарища Министра поручено учредить за ними наблюдение. При этом источника получения означенных агентурных сведений, а равно и того, что они относятся к серьезнейшему заговору террористического характера, указано не было. С своей стороны, полковник Коттен, по его показаниям, догадался, что заключавшиеся в депешах данные исходят от Богрова, так как последний докладывал и ему о тех же обстоятельствах летом 1910 года, Полковник фон Коттен послал Кулябке по телеграфу, а частью почтой ответ справочного характера, но при этом, считая, что Кулябко «конспирирует» с ним, не упомянул также о Богрове и не высказал своего мнения о нем, основанного на изложенных выше условиях службы Богрова Петербургскому охранному отделению. Столь ненормальный характер сношений между должностными лицами, ведающими одно и то же дело, представляется, по-видимому, результатом гонения Веригина и Спиридовича против фон Коттена, так как, по объяснению последнего, он знал, что всякое его сообщение будет использовано названными лицами при докладе во вред ему. Между тем, если бы в переписке между подполковником Кулябкою и начальником С.-Петербургского охранного отделения в данном случае была осуществлена необходимая и естественная полнота сообщений, то, быть может, отрицательный отзыв Коттена о работе Богрова в Петербурге поколебал бы безграничное доверие к Богрову.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});