Елизавета Петровна - Евгений Анисимов

В этом письме «от имени императрицы Елизаветы он приглашал мать приехать в Россию под предлогом изъявления благодарности Ее величеству за все милости, которые она расточала семье матери… Как только встали из-за стола, отец и мать заперлись, и поднялась большая суета в доме: звали то тех, то других, но мне не сказали ни слова. Так прошло три дня…» Екатерина пишет в мемуарах, что она заставила мать рассказать о письме подробно и сама уговорила родителей дать согласие на поездку в Россию.

В этом можно сомневаться. Известно, что Иоганна Елизавета уже давно занималась устройством своей дочери: посылала императрице Елизавете льстивые поздравления, портрет ее старшей сестры, голштинской герцогини Анны Петровны, а в марте 1743 года - вряд ли случайно - брат Иоганны Елизаветы голштинский принц Август лично привез в Петербург портрет принцессы Софии кисти художника Пэна. Он сохранился до наших дней: мы видим свежее, продолговатое лицо, маленький рот и тяжеловатый подбородок. Художник не очень приукрашивает натуру, но в повороте головы, смелом и внимательном без улыбки взгляде он показал нам личность и характер.

Фике устраивала Елизавету и заочно. Во-первых, девица была протестанткой, а это, как считала Елизавета, облегчало переход в православие, и, во-вторых, происходила «из знатного, но столь маленького дома, чтобы ни иноземные связи его, ни свита, которую она привезет или привлечет за собою, не произвели в русском народе ни шума, ни зависти. Эти условия не соединяет в себе ни одна принцесса в такой степени, как Цербстская, тем более что она и без того уже в родстве с Голштинским домом». Так императрица объясняла свой выбор вице-канцлеру А. П. Бестужеву-Рюмину (Грот, с.10).

Бестужеву кандидатура не понравилась. Он опасался, что Фридрих II попытается использовать этот брак для усиления своих позиций в России. По поводу брака сестры Фридриха II с наследником шведского престола он, не без намека на ситуацию с Фике, писал Елизавете: «Супружества между великими принцами весьма редко или паче никогда по истинной дружбе и склонности не делаются, но обыкновенно по корыстным видам такие союзы учреждаются, и весьма надежно есть, что король Прусский в сем обширные виды имел и что он недаром оным так поспешал» (АВ, 2, с.21-22). Однако открыто возражать императрице Бестужев не посмел.

Уже 9 февраля 1745 года невеста с матерью оказались в Москве, в Анненгофе - дворце на Яузе, где их сердечно приняла императрица Елизавета. Еще раньше состоялось знакомство с великим князем - не дав гостьям раздеться, тот прибежал и сразу же стал болтать с Фике, как со старой знакомой. Да так это и было - они уже виделись в 1739 году в Германии. А потом начались смотрины. «Невообразимо было любопытство всех, как осматривали немок с ног до головы и с головы до ног». Так писала мать, хотя, надо полагать, смотрели, в первую очередь, на дочь. И она очень всем понравилась. «Восторг императрицы» - так описал первое впечатление Елизаветы от встречи с принцессой Софией учитель великого князя Петра Федоровича Якоб Штелин. «Наша дочь стяжала полное одобрение, - сообщала мужу Иоганна Елизавета, - императрица ласкает, великий князь любит ее» (Бильбасов, с.75). И когда в начале марта Фике внезапно и тяжело заболела, императрица прервала богомолье в Троице-Сергиевом монастыре и поспешно вернулась в Москву. Екатерина вспоминала, что, очнувшись, она увидела себя на руках императрицы. Был огорчен болезнью Фике и великий князь, уже сдружившийся с нею. После этого эпизода сомнений не оставалось: все поняли, что кандидатура Фике утверждена высочайшей волей.

А до этого времени шла упорная борьба группировок при дворе. Как уже сказано выше, А. П. Бестужев-Рюмин опасался усиления влияния Пруссии на русскую политику в результате брака великого князя и цербстской принцессы. И опасения эти не были безосновательны. Иоганна Елизавета, выполняя наставления Фридриха II, не успев осмотреться в Москве, сразу же принялась интриговать в его пользу вместе с Шетарди, Лестоком, Брюммером и прусским посланником бароном Акселем Мардефельдом. В письме последнему Фридрих писал: «Я много рассчитываю на помощь княгини Цербстской» (Бильбасов, с.72). Интриги княгини Иоганны Елизаветы против Бестужева, в сочетании с неумным, ревнивым в отношении дочери поведением, были замечены императрицей Елизаветой, вызвали сначала недовольство, а потом и гнев. После свадьбы (21 августа 1745 года) Петра и Фике, которая накануне перешла в православие и стала Екатериной Алексеевной, императрица выставила Иоганну Елизавету за границу и больше никогда не позволяла ей ни приезжать в Россию, ни переписываться с дочерью.

Фике в интригах не участвовала или, точнее сказать, ее участие в них было незначительно. Линия ее жизни все дальше и дальше расходилась с линией матери, хотя Иоганна Елизавета так не считала и по привычке еще пыталась управлять дочерью. Примечательно, что при этом княгиня встречала все большее сопротивление со стороны императрицы, которая уже приняла Фике в свою маленькую семью и защищала ее интересы. Принцесса же, оказавшись в сказочной обстановке двора Елизаветы, с головой погрузилась в тот вечный праздник, который устроила себе и окружающим императрица.

«Я так любила танцевать, - писала в мемуарах Екатерина, - что утром с семи часов до девяти я танцевала под предлогом, что беру уроки балетных танцев у Ландэ, который был всеобщим учителем танцев и при дворе, и в городе; потом в четыре часа после обеда Ландэ опять возвращался, и я танцевала под предлогом репетиций до шести, затем я одевалась к маскараду, где снова танцевала часть ночи». Впрочем, вся радость вскоре улетучилась - брак ее оказался неудачным. Мечты о предназначенном ей принце, которого она должна была любить, довольно быстро рассеялись. Принц-то имелся, но любить его было невозможно, ему нельзя было отдать свое сердце - он в этом не нуждался, он этого даже не понял бы, потому что, несмотря на свои 17 лет, оставался ребенком, к тому же капризным и грубым…

Чрезмерную инфантильность Петра замечали давно, как и крайнюю невоспитанность. Его неумение вести себя прилично в обществе беспокоило Елизавету. В мае 1746 года А. П. Бестужев-Рюмин составил инструкцию обер-гофмаршалу двора великого князя. В ней предписывалось всемерно препятствовать играм и шуткам Петра с лакеями, служителями, «притаскиванию всяких бездельных вещей». Кроме того, нужно было смотреть, чтобы наследник достойно вел себя в церкви, не проявлял «всякого небрежения, холодности и индифферентности (чем в церкви находящиеся явно озлоблены бывают)». Наследнику запрещались игры с егерями, солдатами и «всякие шутки с пажами, лакеями или иными негодными и к наставлению неспособными людьми». Он, согласно предписанию Бестужева, должен был «остерегаться от всего же неприличного в деле и слове, от шалостей над служащими при столе, а именно от залитая платей и лиц и подобных тому неистовых издеваний» (АВ, 2, с.104-111). Нельзя забывать, что речь идет не о дерзком сорванце-подростке, швырявшем тарелки в лакеев за столом, а о 19-летнем взрослом, женатом человеке.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});