Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [только текст] - Татьяна Рожнова

Хранился там и бюст Пушкина работы скульптора Витали, и картина Александра Алексеевича Козлова «Пушкин в гробу», заказанная Вяземским. Созданию картины предшествовал рисунок, выполненный Козловым с умершего Пушкина в его квартире на Мойке 30 января 1837 года.

13 февраля 1843 года

Иван Николаевич Гончаров — брату Дмитрию из Ильицыно.

«Я получил твое письмо, дорогой, добрый Дмитрий, с бумагой, касающейся моей сестры Геккерн. Я просто в восторге, что познакомился с ее содержанием. Таким образом, дело совершенно ясно, и я тебе очень советую, когда ты будешь ей писать, вложи в свое письмо копию с этого документа и приложи перевод на французский язык, чтобы семейство хорошенько ознакомилось с тем, что там говорится. Тем самым ты поставишь преграду всяким требованиям, которые могут быть ими предъявлены и которые не будут соответствовать тому, что написано в документе»{776}.

Иными словами, речь идет о состоянии дел гончаровского майората, которые к тому времени находились в упадке.

«Этот документ» — отповедь семьи Гончаровых «семейству» Геккерн на их уловки и притязания.

Письмо было послано через мать, Наталью Ивановну. Надо полагать, что и остальным Гончаровым была известна его суть.

Очевидно, пришла пора сказать этим господам по-русски…

«Перевод на французский», по настоянию брата Ивана, прилагался.

19 февраля 1843 года

В конце зимы 1843 г. в Тригорское пришло ностальгическое послание младшего брата Поэта.

Лев Сергеевич Пушкин — П. А. Осиповой.

«19 февр. 1843. Одесса.

Если бы наши недостатки могли извинять наши ошибки, моя лень, конечно, оправдала бы мое молчание, но поскольку я чувствую себя решительно виноватым, то прошу у Вас чистосердечно и покорно прощения.

Оба Ваших письма, глубокоуважаемая Прасковья Александровна, я получил одновременно: первое долго пролежало в Киеве. Благодарю от всего сердца за добрую память: я думал, что буду забыт в Тригорском…

Так что Вы, возможно, желаете даже получить некоторые подробности обо мне; я буду очень затруднен в этом отношении. Канкрин забыл о моем существовании, отец мой уверяет, что он только обо мне и печется, но мое назначение все не приходит, я терпеливо переношу неприятности и в ожидании пользуюсь удовольствиями, особенно погодой.

Вчера 18 февраля (мои именины и годовщина моего приезда в Тригорское в прошлом году) я был на большом балу, всю ночь окна были раскрыты, дамы дышали на балконе свежим воздухом. Все это очень хорошо, но я взмолился бы к предкам, как Давыдов, чтобы вернуться на год назад в объятия Вашей дружбы. Что касается желаний, то я бы ничего не желал так, как быть в курсе всего того, что у Вас происходит. Это необходимость сердца.

Евпраксия Николаевна написала мне письмо, на которое я еще не ответил, так как не знаю, где она сейчас, мой отец запутал меня очень противоречивыми о ней известиями.

Мне хотелось бы написать отдельно Анне Николаевне, но не знаю, позволит ли она. В ожидании простираюсь к ее ногам и покидаю их лишь для того, чтобы припасть к ногам ее сестер, и нахожу этот экзерсис совершенно в моем вкусе.

Тысяча поклонов господину Фоку[144].

Примите уверения в неизменной и глубочайшей признательности преданного Вам

Л. Пушкина»{777}.

Как видно из письма Льва Сергеевича, находясь вдали от милого его сердцу Тригорского, он живо интересуется переменами, происходившими там в его отсутствие. Однако каких-то особенных событий в провинциальной глуши маловато: Евпраксия Николаевна год от года увеличивала свое семейство, в то время как брат Алексей Вульф — холост и, судя по всему, не торопился менять свой статус. Сестры Анна и Мария тоже не замужем, и в поисках партии приближались к критическому возрасту без особых успехов. Возможно, это и давало право «Зизи» быть столь категоричной в оценках и рекомендациях. Примечательны по этому поводу заметки в дневнике Натальи Павловны Вревской, жены внука Евпраксии:

«У Евпраксии Николаевны очень ясные моральные взгляды: она не одобряет жизни А. П. Керн, считает Н. Н. Пушкину косвенной причиной гибели поэта, находит, что Алина (Александра Ивановна Осипова, в замужестве Беклешова. — Авт.) слишком пылка и романтична, что вовсе негодно для супружеской жизни, порицает лень Анны Николаевны и т. п. <…>

Евпраксия Николаевна является поверенной сердечных дел не только сестер, но и М. Н. Сердобина и А. Н. Вульфа. Не раз Алексей Николаевич просит сестру указать ему невесту (в феврале-марте 1842 г. — Авт.). С точки зрения Евпраксии: „Жениться следует: а то получаются результаты одинокой деревенской жизни: не люблю этих побочных прибылей (внебрачных детей. — Авт.)“»{778}.

Но, как известно, Алексей Николаевич так никогда и не был женат. Брат Поэта — Левушка, к этому времени тоже был еще холост, но, в отличие от Вульфа, это продолжалось недолго. Пока же Лев Пушкин дожидался назначения в Одессе, а Наталья Николаевна при посредничестве Вяземского ходатайствовала за него в Петербурге.

10 марта 1843 года

К этому времени относится ее теплое, участливое письмо к старинному другу семьи Пушкиных — А. И. Тургеневу, который год жившему больше в Европе, чем в России:

«10 марта 1843 года.

…Я не требую от вас полной правды, я только смиренно спрашиваю имя того цветка, который в данное время остановил полет нашей желанной бабочки. Увы, все те, кого вы покинули здесь, вянут, ожидая вас. Не говорю вам, чтобы годы были здесь ни при чем, но приезжайте наконец поскорее собрать их последние ароматы. Теперь прощайте, самое ясное, что я должна вам сказать на свой счет, это то, что я сохраню о вас самое нежное воспоминание, всецело основанное на дружбе, не прочтите на любви.

Натали Пушкина.

Моя сестра просит напомнить вам о себе…»{779}.

А неделю спустя Наталья Николаевна писала брату Дмитрию:

«18 марта 1843 г.

В этом году я буду вынуждена провести лето в городе, хотя и обещала Ване приехать на лето в Ильицыно. Приезд сюда графа Сергея Строганова (сводного брата Идалии Полетики. — Авт.) полностью изменил мои намерения. Он был так добр принять участие в моих детях, и по его совету я решила отдать своих мальчиков экстернами в гимназию, то есть они будут жить дома и ходить туда только на занятия. Но Саша еще недостаточно подготовлен к поступлению в третий класс, а по словам многих первые классы не благоприятны для умственного развития, потому что учеников в них очень много, а следственно, и надзор не так хорош, и получается, что ученье идет очень медленно, и ребенок коснеет там годами и не переходит в следующий класс. Поэтому я хочу заставить Сашу много заниматься в течение года, что мне остается, потому что он будет поступать в августе будущего года. А теперь, по совету директора гимназии, куда я хочу его поместить, я беру ему учителей, которые подготовят его к сдаче экзамена. Это будет тяжелый год в отношении расходов, но в конце концов меня вознаградит убеждение, что это решение будет полезно моему ребенку. Прежде чем решиться на это, я воспользовалась представившимся мне случаем поговорить с его величеством, и он не осудил это мое намерение.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});