Белый камень Эрдени - Аркадий Стругацкий

— Любые прорицания абсурдны, спору нет. Но разве не абсурд то, за чем вы пришли сюда? В счастье надо верить. А вера, хочешь не хочешь, иррациональна. — Я осознаю, что это жестоко, непростительно жестоко: Симино личико разочарованно вытянулось, вдоль тонкой шеи вздернулись на миг две твердые струнки. Но я продолжаю, и голос мой крепнет: — Не знаю, как вы, а я верю в Его Величество Случай. Поэтому хотел бы пожелать вам в новой жизни вместить бесконечное, примирить непримиримое, угадать неугаданное. Пусть ваше счастье будет таким же неожиданным и непохожим на другие, таким же терпким и выдержанным, как напиток, ни вкуса, ни запаха которого я пока не знаю и все же от чистого сердца синтезирую в вашу честь. Будьте счастливы!

Как хорошо быть дарителем. И ох до чего не хочется желать счастья именно ей — счастья с другим… Хотя… Какое мне до нее дело?

Я полуприкрыл глаза, разминая под столом пальцы, перевел педаль в свободную композицию и ударил по клавишам. Синтезатор, разумеется, это вам не мини-рояль, и все-таки кое-чего его клавиатура стоила. Меня закачала невесомость, заволокла какая-то голубизна, все пропало вокруг, кроме рождающейся под пальцами беззвучной мелодии, а когда она угасла, из подающей ниши выползли четыре стакана, закрученных наподобие рога и наполненных до краев трехцветной жидкостью.

— Какая прелесть! — восхитилась Сима.

— Еще неизвестно, с чем его едят! — отпарировал Дональд.

Так-так-так. Вот что хотите со мной делайте, он ревновал! Я мысленно усмехнулся и поднес напиток к губам.

Чего-нибудь в этом роде я и ожидал. Вкус получился необычный. Вроде яблок с перцем или соленой пастилы — зазывно-горьковатый и нежно-освежающий. А уж аромат — куда там тебе цветущий вишенник или ночная фиалка! Вот только… напитку следовало выйти чуть более сладким. Меньше парадоксов и больше сладости. А то ведь такое «счастье» можно весьма двусмысленно истолковать…

Дональд отхлебнул и уставился на меня довольно-таки невежливо. А Веник с Симой дуэтом выдохнули: «Ах!»

Для Симы легко делать чудеса. Глаза ее стали круглыми, растерянными. Без слов. Как у Лиды после первого поцелуя…

…Я подвел под скафандр руки, перевернул, заглянул через шлем в лицо, окостеневшее в гримасе наивной детской обиды. Она с трудом разлепила жесткие губы. Но я не услышал ни слова…

Токер опомнился и разлился вкрадчивым блюзом.

— Да-а. — Сима отставила стакан, мечтательно подперла щеку ладонью. — По-моему, это ваш лучший тост.

— Ты же не слышала остальных! — удивился Веник.

— Один из сорока двух тщательно отрепетированных экспромтов! — съязвил Дональд. Мальчик настойчиво лезет в драку.

— Сорок третий, — машинально поправил я. Мне лень доставлять ему удовольствие победы.

— Будто я не отличу импровизацию от наигранного варианта, правда, Венюшка? — восклицает Сима с непонятным мне укором в голосе. И почему-то улыбается. Когда она улыбается, кончик носика смешно наклоняется к губе, будто кивает.

Жаль. И где на Земле достают «незанятых» девушек?

О черт! Целый день носиться по планете — и вот так вот одной мыслью изменить памяти той, кого любил… люблю! Напрасно я покинул мезопост.

— Чего пристали к человеку? — вмешивается Веник. — Тарас вам не какой-нибудь шаман безграмотный. Сколько я знаю — он никогда не повторялся. И заметьте, все его предсказания сбывались!

Спасибо, друг, за темпераментную защиту. Только зря горячишься, зря метешь лохмами воздух. Чего меня спасать? От кого меня спасать? От самого себя человека не спасешь. От воспоминаний его. От вины его. Потому как мои они. Пожизненные. Ясное мое дело. Вечный сторож при «Пульверсе». Ручка от пылесоса. И за то тебе награда довеку: монашеская келья на спутнике. Да эйфорпческие симфонии…

— Тоже мне, ясновидец! Выдача гороскопов без ущерба для биографии! — окончательно завелся Дональд.

— Дон! — протяжно останавливает его Сима. Как в колокол: — Дон!

Мне больно видеть ссорящихся влюбленных. Вопреки собственной славе, я боюсь влюбленных. Оттаешь с одного бока, раскроешься чуток — и пустота там внутри не затягивается, сосет и морозит, будто свищ в скафандре.

А главное — еще пять минут, и я совсем не уверен, что мне удастся уйти.

Черт те что! И почему она не утратила привычки так улыбаться? Так заразительно. Так мило.

— Ладно, братцы. С вами хорошо, но «Пульверс» — хуже дитяти малого, пойду…

— Брось, рано еще! — удерживает меня Веник.

— Нет-нет, не уговаривайте. Рад был…

А никто и не уговаривает. Сима занавесилась ресницами. Дональд не скрывает облегчения. Лишь Веник разволновался:

— Постой, Тарасище, куда спешить? Посиди еще… — Он, щурясь, смотрит на часы.

— Не жди, — тихо говорит Сима. — На конкурсе она. В Канберре.

— А почему сама не сказала? — Мой друг вспыхивает и срывает зло на пустом кресле: оно вздулось, накренив стол так, что мы едва успели расхватать стаканы. Потом, нервно дергаясь, убралось в пол.

Не понимаю, что с моим лицом: отстоликов со мной здороваются незнакомые люди. Отвечаю направо и налево, Симу для меня будто пеленой застлало. Не вижу — и все.

— Пойдем, провожу, — угрюмо предлагает Веник.

Мне безразлично. Машинально раскланиваюсь. Даже, по-моему, изображаю улыбку. Сима подала руку. В глаза не смотрит.

Все правильно. А то раскукарекался тут, чародей-прорицатель, навоображал невесть чего. Такие девушки не бывают «незанятыми». У них на это не остается времени.

Дорогу мне загораживает юное существо — прозрачное, как льдинка, и застенчивое, как Чебурашка. Краснеет всей кожей от шеи так, что ворот открытого цветочувстви. тельного платья наливается дымкой.

Долго силюсь что-либо понять. Ага, дошло. Она директор этого кафе. Общественный факультет, первый курс, каникулы. Автомат-дегустатор рекомендует включить в меню мой напиток…

— И в добрый путь, включайте. — Я делаю попытку отмахнуться. — Синтезатор выдаст дубль-рецепт — при чем тут я?

— Но вы же знаете… — Голосок директора срывается, платье начинает полыхать китайским фонариком. — Вы должны окрестить напиток. Или разрешить воспользоваться вашим именем…

Еще того не легче, оказали честь. «А не плеснуть ли нам, други, по ковшичку тарасика?» — «Имеешь в виду такого терпкого, со слезой? Почему бы и нет?» Прошумит мое имя по кафе месяц или целый сезон. Да не в том дело. Назвать, безусловно, можно. Ой как хорошо можно назвать!.. Только будет ли кое-кому это приятно?

Ну-ну, опять цветные перышки топорщишь?!

— Раз надо — пожалуйста… Пусть будет… (Имя, имя, два звука в сердце!) Пусть будет «Сезам». Коктейль «Сезам».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});