Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы - Андрей Андреев

Продолжившиеся во второй половине XIX – начале XX в. дискуссии показали, что и в дальнейшем обращение к «классической» модели рассматривалось деятелями народного образования как действенное средство повысить общественный вклад и национальное значение университетского образования в России. Это происходило и в эпоху Великих Реформ при обсуждении университетского Устава 1863 г., и в эпоху так называемых «контрреформ» и Устава 1884 г., и особенно после революции 1905 г., когда мировое лидерство основанных на гумбольдтовских принципах немецких университетов было всем очевидно. Однако ни в одну из эпох не получалось полной реализации этих принципов в России. Каждый из названных Уставов, наряду с движением в сторону «классического» университета, сохранял и противоречившие ему элементы, и именно они – вроде уже многократно упомянутой связи университетского диплома и чина – во многом определяли отношение русского общества к университетам. Внимательными наблюдателями (например, в названных работах Н. В. Сперанского) ставился вопрос, возможно ли, вообще, построить «классический» университет в России в том же его виде, в каком он существовал в Европе, и утверждалось, что для этого должны вначале измениться характер государства и гражданское сознание общества – но ведь как раз на становление такого сознания и направлена в первую очередь деятельность «классического» университета!

Поэтому полного ответа на озвученный вопрос в России до свержения монархии найти не успели. С приходом же к власти большевиков приоритеты и цели высшего образования резко изменились, и о «классическом» университете в нашей стране надолго забыли. Впрочем, это предмет уже совершенно другого исследования.[1374]

Вильгельм фон Гумбольдт (1767—1835)

Фридрих Шлейермахер (1768—1834)

Александр фон Гумбольдт (1769—1859) на лекции профессора Карла Риттера в Берлинском университете

Генрик Штеффенс (1773—1845)

Берлинский университет в середине XIX в.

Мюнхенский университет

Фридрих Вильгельм Шеллинг (1775—1854) в 1830-х гг.

Тимофей Николаевич Грановский (1813—1855)

Якоб Гримм читает лекцию в Гёттингене, 1830-е гг.

В аудитории Московского университета, 1830-е гг.

Михаил Андреевич Балугьянский (1769—1847)

Заключение

«Человек приобретает мудрость опытом жизни, который богат отрицаниями, и чем продолжительнее его опытность, тем глубже его мудрость: так и учебное, равно как и всякое заведение, имеющее свою историю, т. е. органически развивавшееся, потому что историю может иметь только то, что развивалось. Вот почему мы приписываем такую важность древности университетов: они прошли чрез множество отрицаний и развивались органически, сами из себя», – писал В. Г. Белинский[1375].

Действительно, история европейских университетов насчитывает более восьмисот лет, и составной частью в нее входит их история в России. Сюда представления об университетах пришли в результате их постепенного распространения через ряд стран Центральной и Восточной Европы. Если первые университеты возникли в XII – начале XIII в. во Франции и Италии, то с середины XIV до начала XVI в. они прочно утвердились на территории Германии, а с последней четверти XVI в. началась их экспансия на восточные земли Речи Посполитой. Толчком для нее послужили процессы Реформации и Контрреформации, приведшие сюда Орден иезуитов с его новой учебной системой; реакцией же на натиск католицизма явились первые православные высшие школы, типологически близкие по организации к иезуитским, но с четким желанием противостоять последним. Такой «органический рост» университетов естественно достиг в XVII в. и территории Российского государства: после присоединения Киева оттуда в Москву перешла задача основания православного (в конфессиональном смысле) университета, которая была близка к реализации в царствование Федора Алексеевича в начале 1680-х гг. На рубеже XVII–XVIII вв. царские грамоты наконец утвердили в таком значении Киевскую и Московскую академии.

Надо сказать, что все университеты этих веков представляли собой одинаковые по устройству ученые корпорации, права и привилегии которых гарантировались высшей светской и церковной властью. Это единство сохранялось и после Реформации, когда, несмотря на конфессиональные различия, и протестантские университеты северной Германии, и иезуитские университеты Восточной Европы основывались на одном и том же правовом фундаменте, и его же можно усмотреть и в России в «Привилегии на академию» царя Федора Алексеевича. Поддержанные православной Церковью Киевская и Московская академии получили одновременно санкцию от государства и были призваны осуществлять подготовку общественной элиты вообще, из всех сословий (поэтому их нельзя сводить лишь к «церковным училищам»). Тем самым, Россия примкнула на рубеже XVII–XVIII вв. к «доклассическому» этапу университетской истории ненамного позже других стран своего региона, что опровергает тезис о «многовековом отставании» российских университетов по сравнению с европейскими.

Но, едва начавшись, «доклассическая» университетская эпоха в России натолкнулась на свое отрицание. Его нес господствовавший в царствование Петра I принцип утилитаризма, утверждавший замену общего образования специальным, ориентированным на будущую профессию. Этот принцип был связан с образовательными идеями европейского Просвещения, и поэтому, например, Г. В. Лейбниц, выдающийся ученый-просветитель, которому иногда приписывали заслугу «изобретения» российских университетов, на деле принадлежал к критикам этих учебных заведений как «пережитков» средневековья, противопоставлял им в качестве рассадников научной деятельности ученые общества – Академии наук, а его предложения по системе образования в России имели сугубо практическое направление, не связанное с каким-либо серьезным переносом европейских университетских образцов. Проявлением подобного духа утилитаризма стал и т. н. «Академический университет», фигурировавший в петровском проекте Петербургской Академии наук. Не получив никаких привилегий, ни корпоративного устройства, он не мог сопоставляться с упомянутыми образцами (а следовательно, претендовать на название «университета») и по сути представлял собой учебную часть внутри Академии наук, выполнявшую, и то не регулярно, вполне утилитарную задачу подготовки будущих академиков. В целом же, первая половина XVIII в. не благоприятствовала развитию университетов в России: так, к концу этого периода Киевская и Московская академии, перешедшие согласно Духовному регламенту в ведение Синода, также под влиянием утилитаризма переориентировались на профессиональную подготовку духовенства, утратив прежний смысл и значение.

Дальнейшее становление университетов в России во второй половине XVIII в. испытало на себе прямое воздействие идей и практик европейского университетского образования, перенос которых происходил прежде всего из территориально близкой и родственной в научном плане Германии. Однако при этом само пространство немецких университетов в XVIII в. не было однородным, поскольку именно в этот период в недрах «доклассической» эпохи начали вызревать черты, предварявшие ее переход в новую «классическую» стадию. Среди немецких университетов присутствовали, тем самым, как традиционные средневековые привилегированные корпорации, управлявшиеся автономно и испытывавшие в XVIII в. кризис в связи с падением их престижа в глазах общества и государства, так и «модернизированные» университеты (Галле, Гёттинген). Объем привилегий последних был сокращен, зато в их управлении и финансировании значительную роль играло государство, занимаясь подбором кадров и созданием инфраструктуры, чтобы повысить уровень научной и учебной деятельности в университете. Благодаря этому там утверждалась этика чистой науки, культивировался «благородный» образ жизни (в противовес буршескому разгулу автономных корпораций), что привлекало в ряды студентов множество представителей высших слоев общества.

Эти различные типы университетов оказали свое влияние на разных стадиях университетских реформ в России. Так, в проектах учреждения университета в Петербурге в середине XVIII в. на базе не имевшего полноценного статуса «Академического университета» участвовали члены Академии наук, большинство из которых или прибыли в Россию из старых «доклассических» немецких университетов, или учились там, а потому желали появления здесь университета, основанного на полных началах автономии, с развернутыми правами и привилегиями, чересчур широкий набор которых, непривычный для России, стал одной из причин неудачи этих проектов. Стремление к созданию автономной корпорации отразилось и в проекте основанного в 1755 г. Московского университета, но принимавший активное участие в его составлении И. И. Шувалов сумел ввести туда многие элементы «модернизированного» университета, ограничивавшие автономию (на которой настаивал М. В. Ломоносов). В дальнейшем преобразования Московского университета рассматривались в 1760—80-е гг. именно в свете возможности дарования ему полной автономии или, напротив, усиления в нем государственного контроля.