Повести и рассказы - Исаак Григорьевич Гольдберг

плоского, залоснившегося грязного тюфячка.

Он вслушивался в отрывки, которые вычитывал из книги Ван-Чжен, сопровождая их смехом и злыми шутками.

— Так… так!.. — соглашался Ли-Тян про себя. — Верно!.. Все верно!.. Кто это все написал про труд и про богатых? Наверное, кто-нибудь такой, кто сам хорошо знает нищету и тяжелый труд!..

Ван-Чжен вдруг перестал читать и хмуро уставился в раскрытую книгу.

— Что ты там еще увидел? — насторожился Сюй-Мао-Ю.

— Слушай, что тут наплетено этим неизвестным ученым, написавшим такую дрянную книгу!.. Слушай!.. — сердито сказал Ван-Чжен и стал читать: — «Везде во всем мире богатые, отбирая плоды трудов рабочих, стараются одурманить их головы и усыпить их волю… Богатые торгуют пьянящим вином, они приучают рабочих курить опиум, от которого человек теряет разум и делается бессильным… Они поддерживают веру в несуществующих богов…». Ты слышишь, Сюй, этот язычник, этот подлый проходимец восстает против всего!..

— Уй, уй-юй!.. — медленно покачивая головою, протянул Сюй-Мао-Ю. — Такой подлый! Такой подлый!..

Старик оглянулся на Хун-Си-Сана и на Пао, мельком взглянул на внимательно прислушивающегося Ли-Тяна и вздохнул.

— Перестань читать! — прибавил он неожиданно. — Подлый человек, подлая бумага, подлые слова!.. Бросить книжку в огонь!.. Да, сжечь!..

Ли-Тян беспокойно переложил затекшие ноги и кашлянул.

— Здесь много верного написано… Из самой настоящей жизни! — нерешительно вмешался он. — Зачем сжигать? Хорошо написано… Можно слушать. Я бы все время слушал!

— Эта книга для дураков! — злобно засмеялся Ван-Чжен. — Для дураков, которые распускают уши на всякую брехню!.. Вот!.. — и он, смяв книжку, разорвал ее пополам.

Сюй-Мао-Ю остренько хихикнул и подобрал разорванные листки.

— Подлая бумага! — повторил, он комкая собранные остатки.

Ли-Тян растерянно и огорченно посмотрел на разорванную и смятую книгу.

— Нехорошо! — покачал он головою. — Очень нехорошо!..

— Эй! — вскочил на ноги и угрожающе оскалил зубы Ван-Чжен. — Умник непрошенный!.. Ты брось… Ты не мешайся!.. Ты брось мешаться не в свои дела!.. Слышишь!?.

— Да, да!.. — подхватил Пао. — Можно тебе отбить охоту совать свою пасть куда не следует и куда не просят!

— Ты… — нахмурился Ли-Тян и осекся: три пары глаз остро и зло уставились на него; три пары глаз, вспыхивая гневом и угрозою, метнули молчаливое, но нескрываемое предостережение.

Только Сюй-Мао-Ю, пряча свой взор, хихикнул и, притворно зевая, посоветовал:

— Ладно! Перестаньте. Лучше отдохните после пищи!.. Такая жара… такая духота. Небо опять шлет свой неутолимый огонь… Ложитесь лучше отдыхать в тень, в прохладу!

Ли-Тян прислушался к лицемерно-ласковым словам старика и украдкой поглядел на остальных. Те переглянулись и потушили готовое уже было разгореться возмущение. Они поднялись один за другим и, следуя совету Сюй-Мао-Ю, разбрелись в разные стороны.

Из зимовья вышла Аграфена с закопченным котлом в руках. Она шла мимо Ли-Тяна, который, припав к выжженной траве, раздувал полузаглохший дымокур, и улыбнулась ему. Ли-Тян поднял голову, заметил улыбку женщины и расцвел:

— Река ходи?.. Жарыко…

— Грызут тебя твои-то? — оглянувшись вокруг, сказала Аграфена. — Гляди, как бы они тебя и всамделе не загрызли!..

— Моя плохо понимая! — виновато усмехнулся Ли-Тян. — Ты кого говори грызут?

— Ах, чудак! — подошла к нему поближе Аграфена. — Ну, вот пойми: сердятся на тебя товарищи, шибко сердятся! Могут тебя обидеть!.. Понимаешь?

— Сердитый!?.. Да! — сообразил Ли-Тян. — Его шибко сердитый!.. Сюй сердитый, Ван сердитый, Пао сердитый!.. Многа! все!.. Я не бойся! Нет!

Аграфена подтолкнула ногою еловую ветку в огонь и замялась.

— А я, — неожиданно для самой себя приглушенно призналась она, — чего-то все боюсь… Тоска на меня нынче стала нападать…

— Твоя не бойся! — успокоил ее Ли-Тян, обнимая ее всю восхищенным и признательным взглядом. — Твоя никто не обижай!.. Ли-Тян скажи, Ли-Тян никого не бойся!

— Ох ты, герой! — засмеялась ласково Аграфена, собираясь уходить. Но не ушла и, понижая голос, спросила:

— Об чем это, скажи, они так сердито толковали, не обо мне ли?

Ли-Тян отрицательно покрутил головой:

— Не!.. Твоя не говорили, твоя не толковали! Разыное говори… Книжка, бумага читай. Хороший бумага, умный!.. Ван книжка читай и ругала!..

Ли-Тяну нехватало слов для того, чтобы толково и подробно объяснить Аграфене, о чем читал Ван-Чжен и почему они спорили и сердились. Аграфена, привыкшая понимать ломанный язык китайцев, внимательно и терпеливо вслушивалась в объяснения Ли-Тяна и одобрительно улыбалась ему.

И согретый ее улыбкой и подстрекаемый ее вниманием, Ли-Тян, громоздя неуклюжие и тяжелые слова, путая и меняя выражения, которых совсем и не было в книге, отрывки из которой он только что услыхал, рассказал Аграфене о ком-то мудром и всезнающем, кто написал золотые, сверкающие слова.

Ли-Тян полузакрыл глаза и, мечтательно раскачиваясь, по-своему повторил Аграфене о богатых, которые ничего не делают и сладко живут, и о бедных, удел которых — тяжелый беспрерывный труд.

— О!.. — зажмурив глаза, словно не в силах был перенести блеск ярких слов, сказал он в заключение. — О, слова такие… как день!.. как белая горячая день!..

— Ишь!.. — смущенная его порывом и не все поняв, оглядела его Аграфена. — Ишь ты какой… Будто дите малое!..

И медленно ушла к речке.

А Ли-Тян остался у дымокура один. Его голова была переполнена непривычными тяжелыми мыслями. Он чувствовал внутри себя тревогу. Тревогу, которая пришла от обращения с ним товарищей, от только что услышанных слов, которые глумливо вычитал Ван-Чжен из привезенной им книжки, от мыслей, переполнивших его голову.

Ли-Тян почувствовал растерянность. Он никогда этого не испытывал: быть в смятении от мыслей.

15

Сюй-Мао-Ю обходил поле. Серо-зеленые головки мака таили в себе чудодейственный, бесценный сок. Сюй-Мао-Ю наклонялся к ним, трогал сухими вздрагивающими пальцами, вдыхал в себя волнующий запах и был сосредоточенно-безмолвен.

Остальные стояли здесь же, в стороне и молча следили за стариком.

Настала пора первого сбора сока. Пришел долгожданный день. Огни июльских полудней взлелеяли мак и заставили его зреть. Сюй-Мао-Ю прощупывал сквозь упругую и слегка влажную кожицу головок недозревшие зернышки. Сюй-Мао-Ю знал: сок дошел и его можно, его нужно собирать.

У Сюй-Мао-Ю в руке маленькая чашечка. В другой руке небольшой нож с острым лезвием. Этим ножом Сюй-Мао-Ю ловко проводит вокруг ближайшей головки и соскабливает выступивший из пореза молочно-белый сок. И, проводя быстрым движением ножа по краю чашечки, он оставляет в ней несколько капель этот сока.

Сюй-Мао-Ю молчалив и сосредоточен. Он идет от головки к головке, он наносит растениям молниеносно-быстрые раны, он собирает белую кровь. И капля за каплей наполняется этою кровью фарфоровая чашечка, которая до этого дня хранилась где-то в несложном скарбе старика.

Ван-Чжен стоит ближе всех к старику. Ван-Чжен неотрывно следит за ним. У Ван-Чжена раздуваются ноздри, глаза его вспыхивают искорками. На лбу у Ван-Чжена дрожат крупные капли пота.

Пао и Хун-Си-Сан, притихнув,