Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера - Джордж ван Фрекем

Список человеческих инструментов «злого гения», находившихся на верхушке, велик, но многие так и остались неизвестными публике, а имена других почти изгладились из памяти. Это не только Герман Геринг, Генрих Гиммлер, Йозеф Геббельс и Мартин Борман. Был также и Рейнхард Гейдрих – воплощение «белокурой бестии», чье имя еще вызывает смутные ассоциации, был Рудольф Хёсс – комендант Освенцима, Адольф Эйхман и Амон Гёт – комендант лагеря в «Списке Шиндлера». Но кто знает имя Теодора Эйке – коменданта Дахау, изобретателя бесчеловечного режима концентрационных лагерей и организатора их охраны – SS-Totenkopfe (части СС Мертвая голова)? Или имя Одило Глобочника, которого Гиммлер добродушно называл Глобус: он поручил ему строительство лагерей уничтожения в Польше? Или Ганса Каммера – «технократа уничтожения», коменданта пригорода ада под названием Mittelkampf Dora, где собирались Фау-2? Или начальников Einsatzgruppen в России, с такой эффективностью уничтожавших десятками тысяч как евреев, так и неевреев: Вальтера Олендорфа, Артура Небе, Фридриха Йенкельна..?

Необъясненное зло

В предисловии к биографии Гитлера Ян Кершоу безапелляционно пишет: «Если мы назовем Гитлера злым, это может доставить моральное удовлетворение, и это может быть правдой, но это ничего не объясняет»164. Это заявление демонстрирует, что в западном сознании нет никакой ясности в вопросе о том, что такое зло. Кершоу, уважаемый историк, кажется, чувствовал себя обязанным следовать новейшей и доминировавшей в то время среди историков тенденции, которая в значительной степени опиралась на французский структурализм, в некоторых своих разновидностях известный как функционализм. Структурализм понимает личность и историческое событие как результат переплетения неких глубоко лежащих структур. В результате индивид как таковой практически исчезает. Переплетающиеся нити этих структур предопределяют событие, а заодно и личности, которые являются его участниками, точно так же, как структуры человеческого тела обуславливают дифференциацию и функции клеток, составляющих различные ткани. Итоговое заключение состоит в том, что объяснять нечего: вещи таковы, каковы они есть.

Философская мода приходит и уходит; как и любая другая мода она какое-то время парит в восходящих потоках популярности, а потом лежит сдувшись на обочине дороги. Объяснение, которое давал феномену Гитлера Карл Густав Юнг за шестьдесят лет до Кершоу, имеет существенные отличия. «Гитлер принадлежит к категории истинно мистических шаманов. Власть Гитлера имеет не политическую, а магическую природу», – говорил он. Согласно Юнгу, секрет Гитлера был в том, что он позволял подсознанию управлять своим поведением. Он был подобен человеку, который внимательно прислушивается к советам загадочного шепчущего голоса и «затем следует им. В нашем случае, даже если подсознание порой и связывается с нами во сне, у нас слишком много разума, слишком много мозга для того, чтобы ему подчиняться, – Гитлер же слышит и подчиняется. Истинный лидер всегда ведом»165.

Неужели мы должны отмести столько свидетельств честных и умных людей лишь потому, что они не вписываются в построенные постфактум теории, в которых «слишком много мозга», или потому, что в современных религиозных или философских интерпретациях мира для них нет места? «Гитлер отдался силам, которые влекли его, – силам темного и разрушительного насилия, – пишет Раушнинг. – И когда он все еще думал, что у него есть свобода выбора, он уже сдался во власть того вида магии, который мы с серьезными основаниями, а не метафорически можем назвать магией демонической. И вместо человека, который, шаг за шагом поднимаясь все выше, избавляется от остатков темного прошлого и становится все чище, перед нами предстает существо все более одержимое, с каждым шагом все более связанное, зависимое, бессильное, жертва сил, которые держат его в своей власти и более не отпускают… Он выбрал легкий путь; он позволил себе сползать вниз; он отдался во власть сил, влекущих его в преисподнюю»166.

Другим хорошо образованным наблюдателем, видевшим Гитлера вблизи, был французский посол Андре Франсуа-Понсе. Последнюю главу своих посольских воспоминаний о пребывании в Германии он озаглавил «Hitler, le possédé» («Гитлер, одержимый»). Здесь мы находим еще одно описание контраста между Гитлером в «нейтральном» состоянии и тем же самым человеком, когда он был «экзальтирован». «В начале беседы он словно не слушал или не понимал вас; он был индифферентным и, так сказать, аморфным. Виден был лишь человек, часами погруженный в какое-то странное созерцание… И вдруг – словно нажали на какую-то кнопку – он начинает стремительную речь, говорит высоким голосом, страстно, неистово. Своим скрипучим голосом с раскатывающимися “р” он выкрикивает аргументы; они следуют один за другим, все быстрее, все многочисленнее… Он кричит, гремит, словно обращаясь к тысячной толпе. Проснулся оратор, великий оратор римской традиции, трибун… И вдруг поток прекращается. Гитлер погружается в молчание. Он кажется истощенным, словно у него кончились батарейки. Он вновь рассеян и инертен». Франсуа-Понсе также пишет, что люди из окружения Гитлера говорили о случавшихся с ним кризисах, «которые начинались демонстрацией потрясающей силы и завершались жалобными стонами раненого животного… Очевидно одно: он не был нормален. Он был психически нездоровым человеком, почти помешанным, персонажем из “Бесов” Достоевского»167.

Герман Раушнинг в спорной последней главе своей книги «Говорит Гитлер» тоже писал: «Этот человек ненормален». Он в свой черед узнал о кризисах Гитлера от кого-то «из его ближайшего окружения». «Ночью он просыпается, судорожно вскрикивая. Зовет на помощь. Сидя на краю кровати, он выглядит как паралитик. Он охвачен паникой и дрожит так, что даже кровать трясется. Произносит путаные и непонятные слова. Дышит судорожно, словно задыхаясь. Тот же человек, – вспоминает Раушнинг, – рассказал мне о сцене, в которую я не поверил бы, если бы информация не исходила из этого источника. Гитлер стоял посреди комнаты, раскачиваясь, оглядываясь в замешательстве. “Это он! Это он! Он пришел сюда!” – простонал он. Его губы посинели. С лица капал пот. Неожиданно он стал произносить бессмысленные числа, затем бессвязные слова и обрывки предложений… Затем он опять застыл, его губы двигались. Его вытерли насухо и дали что-то выпить. Но неожиданно он завопил: “Там! Там! В углу! Кто стоит там?” Он стал стучать ногами и впал в свой обычный припадок гнева. Мы показали ему, что там нет ничего особенного, и он постепенно успокоился. Затем много часов спал. И потом некоторое время его можно было терпеть»168.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});