Дальняя бомбардировочная - Александр Голованов

Полеты в таких условиях могли проводить лишь хорошо и отлично подготовленные экипажи. Массовые, многотысячные вылеты на боевые задания говорят о том, что сложные метеорологические условия не являлись преградой для выполнения поставленных задач, и подавляющее число летных экипажей было подготовлено к полетам в таких условиях. Главным, как понимает читатель, являлось, конечно, не просто умение летать в плохую погоду, а то, чтобы, вылетев в такую погоду, найти цель, выполнить задание и возвратиться на свою базу. Таков был уровень подготовки огромного количества экипажей АДД к 1944 году.

Такой уровень, конечно, сам собой не достигается. Огромное количество энергии, сил и труда вложено в это дело командным и инструкторским составом, начиная с учебных подразделений в тылу и кончая боевыми частями на фронте. Нельзя здесь не отдать должное руководителям крупных учебных комплексов, таким, как генералы Василий Павлович Белов, Александр Васильевич Беляков, Иван Тимофеевич Спирин, Анатолий Георгиевич Гусев, и ряду других товарищей, положивших много ума и сил на подготовку высококвалифицированных кадров, за что они и имели заслуженно полученные ими высокие воинские звания и награды.

Конечно, отнести все на счет учебных заведений нельзя, да и будет это неправильно. Там даются основы того, что должно совершенствоваться уже непосредственно в боевых частях, однако без наличия таких основ нельзя заниматься и совершенствованием. Как не может стать человек, скажем, настоящим инженером без получения высшего образования, так не может быть человек и летчиком, не получив надлежащих познаний. Однако и квалифицированный инженер, и квалифицированный летчик в итоге получается лишь после приобретения надлежащей практики и опыта. Вот эта-то практика, этот-то опыт и приобретались нашим летно-подъемным составом, прибывавшим в боевые части, через командно-инструкторский состав, который показывал прибывшим весь процесс работы боевого экипажа с момента подготовки и вылета на задание до заключительного его этапа — возвращения и посадки на свой аэродром. Вводившийся в строй своими глазами видел и всем существом ощущал все то, что связано с подготовкой, проведением и завершением боевого вылета. Мало-помалу втягиваясь в боевую работу своей части, человек совершенствовал свои познания, свое летное мастерство и в конце концов становился всепогодным летчиком или штурманом. [428]

«Наконец-то и на вас поступила жалоба…»

В один из весенних дней 1944 года я был на докладе у Верховного Главнокомандующего в Кремле. Как обычно, доложив все вопросы по боевой деятельности АДД, а также о выполнении различных дополнительных задач, стоял в ожидании. После заслушивания такого доклада следовала постановка новых задач. Прошло довольно длительное время. За столом, как это было почти всегда, сидели члены Политбюро. Видимо, до моего прихода рассматривались какие-то вопросы, не относящиеся непосредственно к боевым действиям, ибо военные отсутствовали. Пауза затянулась, и я стал думать о том, что, видимо, предстоит выполнять какое-то важное задание.

Так обычно бывало после таких длительных пауз. Совершенно естественно, что в моей голове замелькали предположительные мысли, что же это будет за задание.

— Вот что, — сказал Верховный, подходя ко мне. — Наконец-то и на вас к нам поступила жалоба. Как, по-вашему, что мы с ней должны делать?

— Лично на меня, товарищ Сталин?! — спросил я с удивлением.

— Да, лично на вас, — последовал ответ. — И мы вас спрашиваем: что должны мы делать с этой жалобой?

Удивление мое было столь велико, что сразу я даже не мог сообразить, что же я должен ответить. Видимо, это удивление было явно написано и на моем лице, потому что я услышал голос Верховного:

— Подумайте, подумайте!

Эти слова Сталина вывели меня из недоуменного состояния. Мне стало ясно, что в отношении меня получены какие-то серьезные компрометирующие данные, и длинная пауза была вызвана не раздумьем Сталина, какие задачи следует поставить АДД, а тем, как повести со мной разговор на эту тему.

Было для меня очевидным и то, что присутствующие члены Политбюро знают о содержании жалобы и также ждут от меня ответа.

Не зная за собой никаких проступков, отдавая все свои силы, всю энергию тому делу, на которое меня поставили, я почувствовал, что во мне начинает нарастать возмущение. Однако я знал, что должен проявить максимум хладнокровия и держать себя в руках, ни в коем случае не отдаваясь во власть своих чувств. С какой-то особой ясностью воскресли в моей памяти слова Верховного о том, что свои чувства человек может проявлять в делах личных, в делах, так сказать, домашнего обихода…

Было для меня ясно и то, что по пустякам жалоб лично Сталину писать не будут. Все эти мысли заняли какое-то мгновение, но и его было достаточно для того, чтобы овладеть собой. [429] — Товарищ Сталин, — услышал я свой ровный и спокойный голос, чему был сам удивлен. — Если эта жалоба серьезна, я полагаю, что ее нужно обязательно расследовать! Если расследование покажет, что я действительно в чем-то виноват, меня следует строго наказать, в зависимости от тяжести моего проступка. Если же расследование покажет и докажет отсутствие какой-либо вины с моей стороны, я прошу привлечь к такой же строгой ответственности лицо, написавшее эту жалобу.

Невозмутимость и спокойный тон моего голоса, видимо, произвели определенное впечатление. После некоторой паузы Верховный, обращаясь к присутствующим, спросил:

— Ну, как, примем предложение, выдвинутое самим же Головановым? Все согласились.

— Кого из присутствующих вы хотите назвать, кто бы проводил расследование полученной жалобы? — обводя рукой сидящих за столом, вдруг спросил меня Сталин.

— На ваше усмотрение, товарищ Сталин, кого найдете нужным.

— Против Маленкова вы не возражаете?

— Нет, товарищ Сталин, не возражаю.

— Ну, что же, на этом и порешим, — заключил он. Получив указания по дальнейшей боевой работе АДД, я уехал. Через некоторое время позвонил Г.

М. Маленков и предупредил меня, чтобы я никуда из Москвы не убывал.

На другой день я был вызван в ЦК. Будучи совершенно уверенным в том, что за мной ничего предосудительного нет, я как-то и не думал о том, кто и что мог обо мне написать. Явившись в кабинет секретаря ЦК, к своему удивлению увидел там командира полка В. С. Гризодубову. Поздоровавшись, я сел.

Мне было задано значительное количество вопросов, на многие из которых ответить я не мог. Среди таких вопросов были, например, такие: почему полк, которым командует Гризодубова, до сих пор не гвардейский, тогда как другой, организованный в то же время, уже получил гвардейское знамя?