Потерянная заря - Наталия И. Новохатская

нас подобралась команда в этом вертепе разврата, умники и умницы, хоть бочками их грузи!

* * *

Работа в призовой команде (Алексис настаивал на пиратских терминах) распределилась самым несправедливым образом. Мужики нашли возможность разыскать отдаленных родичей профессора Кнолле (прямых потомков у старика не оказалось), выяснили, кто они, и что делают в современности, а сочинять легенду и входить в контакт выпало Гелене. Алекс резонно заметил, что ему лучше нигде не светиться, а Димона пускать к ним – выйдет себе дороже. Но негодяй поклялся могилами предков, что это будет, как он выразился «последняя ходка», дальше оставит латинистку в покое. Она будет его вспоминать разве что в кошмарных снах, но через много лет пожалеет, что не доиграла в «поиски пиратских кладов». Однако выбор за ней.

Для контакта они выбрали сверстников, внуков и правнуков, это оказались близнецы Вадик и Людочка, оба учились чему-то техническому по престижным специальностям. Ребята были чудесные, хотя очень специфические, ученая семья в пятом поколении, это накладывало отпечаток. К ним Гелена заявилась вроде бы за помощью в написании научно-исторического эссе в студенческом обществе, по легенде она исследовала запутанную историю несостоявшегося научного открытия, в ней участвовали предки близнецов по фамилии Кноль. В течении 20-того века они сократились до Нолей в просторечном исполнении. Сейчас их фамилия была Нолль.

Более всего Гелена опасалась, что ребята захотят проверить, но нет, хотя что-то они слышали от старших и отчасти заинтересовались. Пообещали узнать у родственников и спросить, не осталось ли какой документации о давних похождениях предков.

Так или иначе за месяц общения с Ноллями кое-что выяснилось, благо, что отъезд у чертова Алексиса переместился с осени на зиму, возникли свои проволочки, он перестал Гелену подгонять, и можно было отчасти расслабиться. Они встречались у Димона в варьете и обсуждали пространные отчеты, пока не получили копию главной необходимой бумаги. Это был научный отчет об антропологической экспедиции доцента Кноля по странам Юго-Восточной Азии с заездом на остров Борнео. Ни о какой Африке речи не велось, Алексис побушевал, но смирился, в свойственном ему стиле объявил, что «лучше хрен, чем ни хрена».

И взялся в свободное время переводить многословный отчет на знакомые языки, без блеска, но с маршрутами, фактами и описаниями туземных племен с их нравами. Для чего, собственно говоря, осталось невыясненным, но Алексис уверял, что может пригодиться для достоверности. Однако подготовительная работа с отчетом практически пошла псу под хвост, когда близнецы дознались до деталей семейной истории поисков драгоценных кладов в недрах неведомых земель.

3

Шутка братца Варсонофия (отдельная байка)

«Братцем Варсонофием» двоюродного кузена по имени Лен звали с незапамятных времен, когда он дерзко изменил формальное имя на прозвище, взятое из детских игр в путешествия. Детишки из научного дачного поселка с упоением играли в освоение русской Аляски, начитавшись «Юконского ворона», в их воображаемой экспедиции действовал послушник Варсонофий (потому что Лен проживал в московском переулке того же имени), игры со временем выветрились, а прозвище присвоилось. Этот самый Лен в свою очередь прозвал Красновского красным профессором, когда тот представился учеником дядюшки Кнолле и рассказал, что в молодости служил командиром в Красной Армии, оттуда волею судеб перебрался в науку и почти не заметил разницы.

И вот красный профессор в не самый удачный момент выбрал из родичей старого Кнолле того самого Лена, он же братец Варсонофий. Наверное потому, что Лен много ездил по географическим экспедициям и мог наследовать семейные ценности, то бишь старинные архивы. Впрочем, так оно и было, Красновский пошел в науку не зря, он обладал базовыми логическими навыками.

Однако Лен, он же Варсонофий отнесся к красному профессору без почтения, быстро дознался о подоплеке исканий и понял, что тот старается не для науки, а имеет в виду собственную карьеру и государственную премию. К тому же имел подозрения, что при жизни учителя Красновский вольно обращался с его научным портфолио, пользуясь опальным положением старика. И вот…

Красновский предоставил Лену построчный перевод сопроводиловки, пожаловался, что научные изыскания зашли в тупик, и спросил совета, вкупе с вопросом, нет ли в семейных архивах указаний, откуда у старого учителя взялись минералогические экземпляры. Но ничего толком не сказал, потому что опасался конкуренции со стороны семейства.

Со своей стороны Лен-Варсонофий обладал семейными знаниями сполна, однако воспользовался ими не самым достойным способом, поиграл с красным профессором, затем сбросил в бездну отчаянья. Сначала притворился сочувствующим, многословно объяснил, что частушки и потешки, переведенные предками на латынь для скрытности, обозначают ни много ни мало, а деревню Пеленеж при поместье, в котором кузены Кноли выросли сызмальства. Там действительно проживал занятный, довольно темный люд, некоторые ходили с корзинами на голове, такое было поверье, внушенное каким-то сектантом-проповедником, не исключено, что в шутку. В принципе не исключалось, что в этой роли выступил сам антрополог Кнолле, скажем, ставил эксперимент. Ну, а плавали очарованные туземцы по одноименному с деревней озеру на долбленных пирогах из одного ствола, плавсредства звались «корытнями».

У красного профессора «вскружилась голова, от радости в зобу дыханье сперло и на приветливы», но ложные слова зловредного Варсонофия он вскричал: «Так значит, месторождение все-таки здесь! Где этот ваш Пеленеж? В каких краях, быстро диктуйте адрес с почтовым индексом! Туда скоро придет бульдозер, и жизнь на тихих берегах закипит со страшной силой». (Понятно, что профессор Красновский выражал мысли не так решительно, но братец Варсонофий излагал в излюбленном стиле.)

Выслушав научно-практическую заявку профессора злоумышленный Варсонофий дал примерно такой ответ: «Разумеется, и без малейших проблем. Деревня по сию пору стоит в тех местах, живут там мужички практически тем же манером, но… К большому сожалению, в исторической реальности дела обстоят немного сложнее. Пеленеж – это метафора, а что касается интересующих вас экземпляров, то они вывезены из других мест, несколько более отдаленных. Если обратиться к архивам, то в отчете об экспедиции указаны маршруты следования иного свойства. Оба изучали жизнь и нравы первобытных племен отнюдь не в отечестве, а в Юго-Восточной Азии, где-то в районе Калимантана, если не ошибаюсь, также и на Борнео.

Там братья подобрали цветные камешки вместе с легендами и баснями магического свойства, в отчетах прослежены занятные детали. А Пеленеж молодые ученые взяли во внимание по аналогии, надо думать, что в тех местах тоже нашлось озеро с рекою, им вспомнилось, извините, если что не так вышло. Туда наш советский бульдозер не доедет, по крайней мере в обозримые времена, пока не произойдет мировая революция…»

И