Благословенный (СИ) - Сербинова Марина

Допив спиртное, он тяжело поднялся и отправился в спальню.

Там, раздевшись, забрал с кресла подушку Кэрол и положил рядом со своей на кровать. Лег и долго смотрел на пустое место рядом с собой. Потом взял ее подушку и, обняв, прижал к груди и зарылся в нее лицом, вдыхая ее запах. И только тогда смог уснуть.

Утром он еле заставил себя встать, уставший и разбитый.

Порадовавшись тому, что сегодня выходной и нет никаких дел, кроме как съездить в больницу к Кэрол, он поплелся в душ. Он больше не работал с такой страстью и фанатизмом, как раньше. Политика его не захватывала так, как прежняя работа. Он скучал по ней, ему ее не хватало. Лично он больше не вел никаких дел, но не было дня, чтобы он не появился в своей юридической компании. Он был в курсе всех дел и по прежнему всем руководил. Он просматривал дела, помогая своим коллегам, подсказывал, а слишком сложные дела неофициально брал на себя, проводя расследования, выстаивая защиту, подключая свои связи. Он не мог быть официальным представителем, как защитник, но часто присутствовал в судах на тех делах, которые вел лично, или которые ему были просто интересны. Он подсказывал официальному защитнику, даже руководил, если было нужно. Его коллеги никогда не отказывались от его помощи, наоборот. Никто и никогда не считал зазорным принимать его советы или наставления. Даже такой зубастый и матерый юрист, как Зак, у которого опыта и таланта было не меньше, чем у самого Джека. Они по прежнему дружили. Он теперь заправлял в компании Джека в его отсутствие, пока тот занимался своей новой карьерой. Зак остался недоволен тем, что Джек сменил направление, так сказать, оставил юриспруденцию и подался в политику. Он не понимал, зачем. И он оказался прав, когда пытался отговорить Джека. Джек теперь и сам не понимал — зачем? Зачем он едет в свой новый офис и занимается скучными рутинными делами, которые были ему совсем не интересны, думая при этом о каком-нибудь новом интересном деле его юристов, сидел в своем офисе и копался в папках с делами своей юридической фирмы, которые таскал с собой, которыми был набит его новый офис, занимаясь совсем не тем, чем теперь должен был. Бросал все, отменял встречи ради того, чтобы поприсутствовать на судебных заседаниях, или сбегал из своего роскошного нового офиса и мчался с свою компанию. Когда однажды утром он вдруг очутился у здания своей компании вместо нового места работы, он долго в замешательстве сидел за рулем, не понимая, что произошло. Он всю ночь работал над каким-то очередным делом, а утром спросонья, не задумываясь, просто по привычке приехал на старое место работы. Разворачивая машину и отправившись в нужное место, там, где теперь он должен быть, он вдруг так остро почувствовал, как ему не хочется этого делать, что с тяжелым сердцем понял, что сделал ошибку, свернув со своей дороги в другом направлении. Никогда раньше он не совершал таких оплошностей. Ему захотелось покорять новые вершины, на новом поприще, потому что на своем он уже был на самом верху. Он думал, что перемены и что-то новое помогут ему снова начать жить после того, как потерял семью, вернут ему вкус к жизни. А на деле оказалось, что он сделал только хуже, лишившись еще одного смысла в своей жизни — любимого дела. У него было две вещи, которые он любил, которыми жил — его семья и его работа. А теперь он потерял сразу и то, и другое. В какой момент вся его жизнь пошла крахом, как это не предотвратил, допустил, не смог с этим справиться?

На первый взгляд, поверхностный, было, вроде, все идеально, должно было быть. Он занимает высокий пост, у него знаменитая и преуспевающая юридическая фирма, он богат, у него есть дом на берегу океана, дом, который он так любил и который ему нравился. Его семья снова с ним. Его сын. Его Кэрол. Что не так? Почему чувство потери его не покидает? Почему он ощущает, что его жизнь лежит в руинах, и сам он на ее обломках истекает кровью, поверженный и разбитый, словно упал с большой высоты, на которую так упрямо взбирался всю свою жизнь? Когда он сорвался и почему, он же всегда так твердо стоял на ногах, даже покачнуть его было невозможно! И кто в этом виноват? Сам он упал или его кто-то столкнул? Кто все разрушил, поломал? Он сам? Но это невозможно. Он столько лет строил свою жизнь, не допуская никаких ошибок, разве он мог вдруг взять и все ненароком развалить, как какой-то последний идиот? Когда вдруг зашаталась его жизнь и начала сыпаться, как карточный домик, из основания которого выдернули какую-то важную карту? Что было той самой картой, началом этого краха? Что сломало его жизнь? Маленькая серебряная ручка с бриллиантом? С нее все началось. Всего лишь ручка. Всего лишь одна оплошность с его стороны, которая обернулась катастрофой, смерчем обрушившейся на его жизнь, разнося все в клочья, несмотря на все его попытки этому помешать, все исправить, наладить. Почему это оказалось ему не под силу, почему он не смог справиться с таким пустяком, он, который славился умением творить невозможное, которому все было по плечу? Почему он не мог справиться теперь? Почему опять все идет не так? Когда он перестал замечать то, что делает ошибку? Он поступал так же, как всегда, как привык, он ничего не менял ни в себе, ни в своем поведении, тогда почему все его действия стали приводить совсем не к тем последствиям, которых он добивался? Почему все вдруг вышло из-под контроля, под которым он держал все и всегда, всю свою жизнь, и почему он никак не мог снова этот контроль обрести? Словно все вдруг взбунтовалось в его жизни и отказывалось ему теперь подчиняться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он брился, задаваясь всеми этими вопросами, когда прибежал Патрик.

— Пап, ты еще не готов? Поехали скорее к маме!

— Хорошо, Рик. Только дай мне закончить… И выпить чашку кофе. И сразу поедем. Мама никуда не сбежит, думаю, — отозвался Джек раздраженно, соскребая бритвой пену с лица.

Патрик пристально наблюдал за ним.

— А ты чего опять злой? Может, лучше тебе пока к маме не ездить? Я могу съездить с Рэем и Дженни…

— Ты что, уже успел сообщить Рэю?

— Конечно. Только что позвонил. А что? Нельзя было? Почему?

Джек поджал губы.

— Только его мне не хватало! — процедил сквозь зубы он.

— Но он развеселит ее… у него всегда это получается. Она перестанет грустить. Не тебе же ее веселить, чтобы ей не было плохо. Ты не умеешь.

— Твоей маме жопу надо набить за то, что она сделала, а не веселить!

— Нет, не надо! Я так и знал, что ты будешь злиться на нее. Опять. Почему ты все время сердишься на нее?

— Потому что она меня злит!

— Ты не будешь ее ругать. Ты вообще ни слова ей не скажешь об этом… плохого.

— Рик, ты мне указывать будешь? Ты много на себя берешь. Давай-ка поговорим о другом, — отложив бритву, Джек повернулся к нему, строго сдвинув брови. — Почему это ты носишь с собой нож? Мама знает об этом? Ты понимаешь, что за то, что ты вчера устроил в больнице, тебе… и мне придется ответить? Ты порезал доктора.

— Они не пускали меня к маме, чтобы я ее спас, — насупился мальчик. — Ничего они не сделают. Обычная истерика у ребенка… мама ведь умерла… К тому же, я еще маленький.

— Отдай мне нож. Ты не можешь носить его с собой.

— Почему это?

— Потому что это оружие, Рик! Холодное оружие! Не игрушка! Размахивая им, ты можешь кого-нибудь поранить!

— Этим ножом я уже убивал, пап, я знаю, что это оружие, именно поэтому я и ношу его с собой. И я тебе его не отдам.

— Убивал? Ты с ума сошел, Рик? Что это за фантазии такие? Это ты у своих приятелей — убийц этого дерьма набрался?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Нет… это дерьмо было во мне еще до них, — огрызнулся мальчик. — Хватит, пап! Мне не нравится, как ты со мной разговариваешь. Со мной так нельзя.

— Что с тобой, Рик? Ты очень изменился. Раньше ты мне не перечил. Слушался.

— Это было раньше.

— А что изменилось?

— Все. Я все-таки позвоню Рэю и скажу, чтобы он меня захватил с собой. А ты пока остынь. Не надо ехать к маме в таком настроении. Ей сейчас и без того плохо. Если ты собираешься ее ругать…