Принц приливов - Пэт Конрой

— Но даже начало у вас пронизано ложью.

— Откуда такая уверенность? Уж о чем, о чем, а о нашем детстве я знаю гораздо лучше вас.

— Возможно, вы лучше меня знаете лишь одну из версий вашего детства. Назовем ее информативной. Да, она принесла мне немало пользы. Но факты, которые вы опускаете, ничуть не менее важны, чем те, о которых вы говорите. Не надо мне так много рассказывать про вас и вашего брата — эдаких современных Тома Сойера и Гека Финна. Давайте лучше о девочке, которая год за годом послушно накрывала на стол. Она интересует меня гораздо больше.

— Саванна наконец открыла рот, — догадался я. — И потому вы не позволяете мне видеться с ней.

— Вы в курсе, что не я, а Саванна решила не встречаться с вами. Однако ваши истории очень сильно ей помогли. Благодаря им Саванна вспомнила то, что давным-давно подавила в себе и заставила забыть.

— Каким образом? Саванна не слышала ни одной моей фразы.

— Слышала. Я записывала вас на пленку, и кое-что мы с ней прокручивали, когда я приходила в клинику.

— Еще один Уотергейт! — Вскочив, я принялся расхаживать по кабинету. — Извольте связать меня с судьей Сирика[151]. Доктор, я требую размагнитить эти пленки или использовать вместо углей, когда в следующий раз вы будете жарить барбекю у себя на террасе.

— Я часто фиксирую таким способом свои сеансы с пациентами. В этом, Том, нет ничего необычного. Вы же клялись, что готовы сделать все ради спасения своей сестры. Я поймала вас на слове. Так что садитесь, и нечего мне угрожать.

— Я и не собирался. У меня руки чешутся отколотить вас как следует.

— Том, давайте спокойно обсудим наши разногласия, — предложила доктор Лоуэнстайн.

Я тяжело плюхнулся на мягкий стул и вновь уставился на невозмутимое лицо Сьюзен.

— Знаете, Том, чего я больше всего опасаюсь? Почему против вашего визита к Саванне? Я боюсь вашего мужского эго, переполненного жалостью к себе.

— Сейчас, доктор, вы видите перед собой полностью побежденное мужское эго, — раздраженно заметил я. — Вам не о чем беспокоиться. Жизненные обстоятельства нейтрализовали его.

— Ничего подобного! Я еще не видела мужчину, который бы не стремился любой ценой оставаться мужчиной. А вы — один из самых худших экземпляров.

— Вы абсолютно не разбираетесь в мужчинах, — заявил я.

— Так научите меня, — со смехом предложила она. — У нас есть на это десять минут.

— Поганые у вас сегодня шутки, доктор. Между прочим, быть мужчиной не так легко, как вам кажется.

— Том, я уже слышала эту печальную песню. Половина моих пациентов мужчин пытаются заручиться моей симпатией и хнычут о том, как им сложно жить в мужской шкуре. Мой муж применяет ту же гнилую стратегию, не зная, что эти фразы звучат у меня в кабинете на неделе по пятьдесят раз. Сейчас вы начнете плакаться, как тяжело нести на своих плечах груз мужской ответственности. Я угадала, Том? Что-нибудь в духе сентиментальных старых фильмов: «Знаешь, малышка, до чего я выматываюсь? Я ведь тащу на себе дом и семью». Не тратьте время. Все это мне знакомо.

— В общем-то, Лоуэнстайн, у мужчин всего одна трудность. Современным женщинам ее действительно не понять. Во всяком случае, Саванне и ее радикальным подругам-феминисткам. Стоило нам с Люком приехать в Нью-Йорк к сестре, как ее шумные приятельницы начинали на нас кричать. Наверное, Саванна думала, что эти вопли пойдут на пользу ее неотесанным братьям. Еще бы, ведь они не в курсе, что все мировое зло болтается у них между ног и называется пенисом. О, эти радикальные феминистки! Храни меня Бог от дальнейших столкновений с ними. Благодаря Саванне я наслушался их речей больше, чем кто-либо из мужчин-южан. Видимо, эти тетки и девицы были уверены, что у них есть право орать на меня с интервалом в сорок восемь часов. А потом я от избытка благодарности за их уроки засуну свое достоинство в миксер и нажму кнопку.

— Помнится, в нашу первую встречу вы отрекомендовались мне феминистом.

— Я и есть феминист. Один из тех жалких пентюхов, которые научились взбивать суфле и готовить вкусный беарнский соус, пока их жены вскрывают трупы и утешают раковых больных. Мы живем в дурацкое время, доктор. Стоит мужчине объявить себя феминистом, и на него градом сыплются насмешки. Когда я обсуждаю это со своими друзьями, они хихикают и рассказывают мне свежий похабный анекдот. Когда я говорю об этом южным женщинам, они смотрят на меня с крайним презрением. Они рады, что появились на свет женщинами и что им открывают дверцы машин и пропускают вперед. Но паршивее всего сказать об этом феминисткам. Они тут же примут мои слова за елейный покровительственный жест и сочтут опасным шпионом, который внедрился в их сплоченные ряды. Однако я действительно феминист. Я — Том Винго, феминист, консерватор, белый либерал, пацифист, агностик и потому не принимаю всерьез ни себя, ни других. Я подумываю подать заявление о пожизненном членстве в стане деревенских чурбанов, дабы вернуть хоть малую толику самоуважения.

— А по-моему, Том, вы и без всякого членства — деревенский чурбан. Можете возражать сколько угодно.

— Не стану, доктор.

— Кажется, вы собирались поделиться со мной единственной трудностью нахождения в мужской шкуре. Так что это за трудность?

— Вы будете смеяться, — заметил я.

— Возможно, буду, — согласилась Сьюзен.

— А трудность, Лоуэнстайн, действительно всего одна. И связана она с женщинами. Они не учат нас любить. Они хранят этот секрет, не раскрывая его. Мужчина всю жизнь пытается найти женщину, которая передаст ему это искусство, но такая женщина не встречается. Единственные люди, которых мы любим, — это другие мужчины, поскольку мы понимаем их одиночество; оно сродни нашему. Когда женщина испытывает к нам чувства, она окутывает нас своей любовью. Мы наполняемся страхом, ощущаем свою беспомощность и раскисаем. Женщины не понимают, что мы не способны им ответить. Нам нечем отвечать. Мы не умеем любить.

— Когда мужчины рассуждают о тяготах своего пола, они никогда не уходят от вечной темы жалости к себе.

— А женщины — от вечной темы обвинения мужчин.

— Быть женщиной в современном обществе действительно трудно.

— Не смешите меня, доктор. Нахождение в шкуре мужчины высасывает все силы. Мне настолько опостылело быть сильным, оказывать поддержку, проявлять мудрость и великодушие, что от одной мысли об этом меня уже тошнит.

— Что-то я не заметила в вас перечисленных качеств, — невозмутимо заявила доктор Лоуэнстайн. — По большому счету, я вообще не знаю, кто вы, что собой представляете и каких взглядов придерживаетесь. Иногда вы — один из самых обаятельных мужчин, каких я только видела. И вдруг, буквально на ровном месте, из вас начинает лезть язвительность и обиженность. Теперь вы утверждаете, что не испытываете любви. Но от вас же я слышала, что вас переполняет любовь ко всем. А о своей привязанности к сестре вы напоминаете постоянно. Я делаю все, что в моих силах, пытаюсь ей помочь, но у вас это почему-то вызывает всплеск ярости. Том, я не могу вам полностью доверять, поскольку не знаю, кто вы. Если я поделюсь с вами информацией о Саванне, еще неизвестно, как вы отреагируете. Прошу вас, Том, начните вести себя как мужчина. Станьте сильным, мудрым, ответственным и спокойным. Это нужно и мне, и Саванне.