История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней - Маршалл Ходжсон

Несмотря на ошибки в расчетах, образованные мусульмане имели довольно ясное представление о существенных параметрах афро-евроазиатского исторического комплекса. Это проявилось во второй точке зрения для изучения географии, менее похожей на математический уклон файлясуфов, но более полезной для литературных целей и, пожалуй, более реалистичной. Вслед за одним человеком из Балха, написавшим труд по географии несколькими годами раньше (очевидно, черпавшего информацию в основном из литературных источников), аль-Истахри (ум. в 951 г.) из Фарса составил полное описание мира[168] (особенно мусульманских земель) на основании собственных многочисленных путешествий и исследований отдельных стран, которые тоже писались в то время. Города удобно располагались в зависимости от того, сколько нужно было ехать от одного до другого, а сведения о том, какие экзотические вещи путешественник может там увидеть и о каких всего лишь услышать, придавали красочность. Его труд стал объектом всевозможных подражаний и дополнений. Карты были приблизительны и не стандартизированы из-за отсутствия печати. Возник разумный обычай сильно схематизировать общие карты мира: например, Средиземное море изображалось в форме эллипса или даже круга.

Следуя древней иранской традиции и внося лишь небольшие модификации, эти географы разделили населенный мир (т. е. афро-евроазиатскую часть суши) на несколько огромных царств, традиционно семь (что соответствовало трем «континентам» Старого света, произвольным категориям, до сих пор используемым в географии Запада). Каждому из этих царств они приписывали разные характерные черты. В центре, разумеется, находились царства арабов и персов, считавшихся самыми активными народами и раньше всех принявшими ислам. По обе стороны от них расположились царства двух великих цивилизаций — европейцев (Рума, т. е., римлян, византийцев) и индийцев, оба отмеченные как древние родины философии. («Фланги» западной Европы чаще всего не отделялись от Византии, чьим культурным традициям они долго следовали, равно как не делалось различий внутри обширного Индийского царства.) Далее обычно в менявшийся список семи царств — или народов — входили тюрки центральной Евразии, негры Африки к югу от Сахары и, наконец, китайцы, славившиеся техническим мастерством ремесленников и художников. Мусульмане преувеличивали свои военную мощь, образование и общее место среди человечества, но в последующие века реальность начала постепенно приближаться к их внутреннему ощущению собственной значимости. В любом случае их представление о мире было более реалистичным, чем в любой другой традиции[169].

Поэзия (шир) как воплощение совершенства

Если литература была для арабов коронным видом искусств, то в самой литературе таким жанром являлась поэзия — шир. Она составляла основное наследие древнеарабской культурной традиции, которая диктовала свои нормы мударитскому арабскому как средству выражения литературы. Какое бы положение ни занимала пехлевийская поэзия в культуре Сасанидов, факт возвышения арабской поэзии в исламской культуре означил собой разрыв между ними.

Поэзию произносили нараспев или пели — на традиционные мотивы — публично, а не читали (в принципе) в процессе изучения. Нам следует помнить об этом, оценивая ее влияние. Это было не личным посланием автора читателю, выражающим эмоциональными фразами то, что простое прозаическое утверждение не могло бы выразить. Это было изящное и прекрасное выражение чувств, которые могла разделить вся аудитория, предвкушавшая целый вечер утонченного развлечения. Форму надлежало строго выдерживать, чтобы слушатель обращал внимание на особенности подачи темы, не отвлекаясь на привыкание к незнакомой общей форме. И суть тоже должна быть достаточно знакома, чтобы каждый слушатель сосредоточился на том, насколько изысканно выражена каждая мысль, и не отвлекался на слежение за следствиями самой этой мысли. Это было актуально даже для дидактической поэзии, в которой давались мудрые советы: предметом ее была не новая мысль, а старая и проверенная, но изложенная ярким и запоминающимся способом.

По сути поэзия представляет собой напряженную словесную композицию в заданных формальных рамках. Мы обозначаем термином «поэзия» любое сочинение в конкретной языковой традиции, которое отличается высокой насыщенностью и очевидной строгой формой. Такая композиция подходит для символических речений, навевающих ассоциации — тех, что мы называем «поэтическими» в более широком смысле. Но прежде всего это происходит потому, что у слушателя возникают определенные ожидания уже в связи с самой формой. Следовательно, определенное единство формы — часть смысла произведения: она диктуется не бездумным следованием обычаю, а образом человеческого восприятия. В современном английском мы привыкли к значительному отступлению от формальных требований рифмы, размера и подобающего им сюжета. Но определенные требования все же присутствуют как минимум в отношении ритма и темы. В арабском (как везде в средние века) стандарты были более жесткими. В классическом арабском языке слову «поэзия» в нашем понимании соответствовало слово шир; формальные рамки шира включали не только требования к рифме и определенному количеству ритмических отрезков, но и к определенному спектру тем и словоупотребления.

В обществе был принят ряд традиционных ритмических рисунков, метров, о которых знали все образованные мужчины и женщины. Одни были довольно просты, другие сложны, как интересная мелодия. (Метр основывался на вариантах длины слогов, как в латыни, а не на ударении, как в английском.) Поэт должен был подбирать слова, подходящие одному из таких метров, чтобы в результате воспроизводилась базовая модель. Метр не всегда становился понятен по одной или двум строкам стихотворения. (У более поздних арабов, в любом случае, простые люди считали полезным выяснить, какой метр используется в том или ином произведении, чтобы быстрее узнать, как следует читать слова, и понять тонкости их организации автором; поэтому метр часто упоминался при публичной декламации стихов.) Важно было, чтобы слова хорошо пелись, будучи организованы в тот или иной метр. Хороший поэт осмеливался иногда варьировать количество слогов или вторичные элементы ритма таким образом, чтобы сохранялось чувство метра. (Этот факт способствует формированию мнения многих современных специалистов о сложности оценки арабской поэзии в сравнении, скажем, с (более поздней) персидской, с ее более четким ритмом.)

Менее талантливым нужны были правила, чтобы знать, насколько они могут отклоняться от заданного метрического рисунка без риска заблудиться, а во времена Аббасидов такие правила разрабатывались в мельчайших подробностях. Они могли вызвать ощущение искусственности того, что на деле являлось миром полной свободы. Некоторые поэты изобретали совершенно новые метры, но это, как правило, не приветствовалось; если кто-то собирался ввести новый метр, аудитория должна была иметь специальную подготовку для прослушивания его новых стихов — такая овчинка не стоила выделки. По большей части поэты, даже признанные, придерживались нескольких всем известных метров.

Поэзия, шир, была единственным великим искусством, пришедшим из доисламской Аравии (где являлась практически единственным видом изящных искусств). В доисламской Аравии жанров, для которых применялся шир, было относительно мало, главным образом хвалебное или хвастливое стихотворение, превозносившее чье-либо племя или самого автора; стихи-поношения, декламируемые перед враждебным племенем; или те, где выражалась скорбь по умершим, обычно сочиняемые женщинами. Эти жанры старались не смешивать: каждый соблюдался как отдельная традиция с собственными моментами творчества и совершенствования, которыми в дальнейшем мог воспользоваться любой поэт, как только публика привыкала к ним. Количество возможных жанров ограничивалось только способностью человека воспринимать их и доступными средствами выражения; однако арабы, как и другие средневековые народы, настолько хорошо осознавали, что конкретная публика способна усвоить лишь ограниченный спектр форм, что пытались сохранять имена изобретателей тех или иных жанров, и даже самым талантливым поэтам не стыдно было работать в рамках одной из закрепленных таким образом форм.

Самым уважаемым жанром в древней бедуинской поэзии была касыда, длинное стихотворение с фиксированным набором тем. Она начиналась с сожалений об ушедшей любви и следах пребывания любимой в пустыне. Затем следовало путешествие по бескрайним просторам, в котором атрибуты пустыни и воображаемый верблюд или конь, на котором передвигался поэт, описывались сравнениями. И только после этого упоминалась основная смысловая нагрузка — часто простое самовосхваление. Касыда могла заканчиваться хвалой покровителю, от которого поэт ожидал вознаграждения за свои труды. Но многие стихотворения являлись не касыдами, а «фрагментами» с менее строгой структурой, но с более конкретным содержанием. В любом случае ограниченный круг тем предполагал ограниченный спектр эмоций и используемой лексики. В этих рамках достигаемый эффект определялся возможностями сочетаний заданных элементов. Когда возникала удачная модель, от нее уже не отступали.