Вексель судьбы. Книга вторая - Юрий Шушкевич

Они пересекли зал и через небольшую галерею проследовали в просторное помещение, представлявшее собой парадный покой или кабинет. Тяжёлые лепные карнизы вполне соответствовали старинным барочным картинам на стенах, а две прекрасные римские статуи перед входом подчеркивали особенную значимость всего, что в этом помещении происходило и будет происходить.

— Герцог уже здесь?— поинтересовался Алексей.

— Нет, герцог полагает, что вам лучше переговорить с княгиней наедине,— ответил распорядитель.

— Хорошо, любезнейший… А ты сам не знаешь, что за столь важный человек эта княгиня?

— Княгиня Лещинская-Бомон?— с застывшим на лице изумлением переспросил распорядитель.

— Ну да, конечно.

— Княгиня,— ответил распорядитель, немедленно перейдя на шёпот,— лицо едва ли не самое важное из всех гостей герцога! Я слышал, что она близка к Луи Филиппу и к самим Ротшильдам!

— Думаю, голубчик, что ты что-то путаешь,— улыбнулся Алексей.— Даже я при всём желании не смог бы оказаться современником последнего французского короля [конституционный король Франции Луи Филипп I в годы своего правления (1830-1848) был известен как обладатель самого крупного в мире состояния]!

Однако распорядитель этих слов не услышал, поскольку как вкопанный замер, парализованный наведённым на него пристальным и жгучим взглядом.

Обладательница этого взгляда княгиня Лещинская-Бомон восседала в глубоком старинном кресле, обитом венецианской фиолетово-пурпурной парчой, рядом с ней возвышался инкрустированный янтарём столик с открытой бутылкой питьевой воды и единственным бокалом. Совсем рядом, в чреве высокого французского камина, жарко пылали дрова, источая кисло-пряный дубовый аромат.

Алексей представился и поцеловал протянутую ему крошечную руку в узкой перчатке. “Вылитая старуха-графиня из “Пиковой Дамы”,— подумал он, стараясь внешне проявлять максимальную сдержанность и такт доброжелательного и беспристрастного собеседника.

Действительно, Лещинская-Бомон была дамой того неопределённого возраста, венчающего человеческую жизнь, когда невозможно вести речь не только об отблесках навсегда отлетевшей молодости, но и о тенях значительно более спокойной и ровной череды добродетельных пожилых лет. Неуловимо-бледная желтизна лица княгини, местами до черноты глубоко прорезанного несколькими протяжёнными морщинами, делали её похожей на явление из потустороннего мира. Но с другой стороны, невозможно было не замечать в её теле здоровую энергичность, ударяющую во всякого встречного магнетической силой взгляда, живостью речи и острой отточенностью движений.

В княгине выделялось ещё нечто особенное, что Алексею не удалось сразу же распознать - однако распознав, он был поражён, смущён и обескуражен: старуха сохраняла привлекательность и могла вызывать, если повнимательнее приглядеться к её облику, вполне живое чувство, способное под демоническим свечением, истекающим из-под её длинных чёрных ресниц, превратиться в самую что ни на есть настоящую страсть. Как ей подобное чудо удавалось - было истинной загадкой и тайной. Возможно, эффект привлекательности создавала кожа, чья дряблость оказалась убранной в несколько глубоких морщин, и которая благодаря этому выглядела тугой, упругой и почти без следов характерной для возраста пергаментной сетки. Не по годам глубокое и отчасти дерзкое декольте привлекало внимание не только отлично сохранившимися формами груди, но и невиданным по роскоши и причудливой красоте ожерельем старинной работы с крупным чёрным камнем посередине. Когда грудь княгини Лещинской при дыхании слегка вздымалась, этот нагретый камень приподнимался следом, точно выглядывая и обозревая окружающее пространство.

Едва Алексей закончил краткое представление себя и княгиня, улыбнувшись, ответила ему приветственным комплиментом, он неожиданно подумал, что старушка не столь проста, как может показаться на первый взгляд. Ни к чему не обязывающие слова “bonsoir” и “vous Йtes trХs gentil [“добрый вечер” и “вы столь любезны” (фр.)]” настолько прозвучали из её уст без обычного наигранного волнения, призванного расположить собеседника, что за ними легко угадывались уверенность, воля и опытность во всех без исключения вопросах.

“Старушка ещё та,— подумал Алексей.— Прав распорядитель, она вполне могла танцевать на придворных балах с Луи Филиппом и обсуждать сплетни в компании с баронессой Фешер [англо-французская авантюристка первой половины XIX века, в результате интриг и загадочного самоубийства своего любовника, престарелого принца Кондэ, ставшая обладательницей одного из самых крупных в Европе состояний].”

Однако Алексея, отлично помнящего о собственной странной судьбе, трудно было удивить даже появлением воскресшего Наполеона Бонапарта. “Мне плевать, кто она такая на самом деле. Главный вопрос состоит в том, что именно ей нужно от меня”,— так определил он свою позицию перед предстоящей беседой, вместо которой, если сказать по правде, он бы с превеликим удовольствием отправился отдыхать в гостевую комнату, предварительно осадив горячим чаем все поглощённые канопе и тарталетки, сдобренные бордо и коньяком.

— Присаживайтесь, дорогой юный граф!— с повелительной интонацией сказала княгиня.— Ибо как говорят у вас в России - в ногах правды нет!

— Благодарю!— ответил Алексей, размещаясь в кресле.— А вы хорошо знаете Россию.

— Знаю, хотя ни разу не была.

— Это легко исправить.

— Исправить? А зачем? Все страны, милый мой граф, одинаковы. Земля, вода, трава и деревья. Международный аэропорт, столица и номер в отеле де люкс. Всё это теперь везде одинаково, даже в Африке.

— Да, но ведь есть разные интересные особенности,— попытался возразить Алексей, не желая пока что сильно озадачивать себя точностью и глубиной.— Разные традиции, культура… Колориты национальной кухни - почему и нет?

В ответ старая княгиня рассмеялась, отчего её плечи и грудь перешли в изящное и живое движение.

— Глупости! Глупости, милый граф! Все эти различия остались далеко позади. Я ещё могу понять моего племянника Грегори, который гордится тем, что ел во Вьетнаме горячее и трепещущее сердце змеи - какой-то местный колорит, может быть, и стоит однажды дать себе почувствовать, однако жить с ним постоянно - несусветная глупость! Если в любом уголке мира можно отыскать высокий комфорт и привычную еду, то зачем отождествлять себя с менее развитыми индивидами? Жизнь состоявшегося человека должна проходить под единственным девизом, и девиз этот - enrichissez-vous [наслаждайтесь! (фр.) данная фраза считается во Франции своеобразным девизом Луи Филиппа I и его эпохи]! Париж, Вена, Варшава, Москва - какая разница, если вам хорошо! Хотя лично я предпочитаю жить в Гарце, однако это - исключительно дань привычке.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});