Зеркала и галактики (СИ) - Ворон Елена

– Мишель, – он с нежностью взял ее за руки. Сейчас он объяснит, что демон может любить версану, что их близость возможна, что… – Я люблю вас, – бухнул он прямо. И был потрясен, услышав негромкое:

– А я вас – нет.

Пальцы разжались, Элан выпустил ее руки. Золотистый вечер обратился ненастной полночью. Не зная, что теперь говорить, что делать, он машинально повернулся и побрел дальше, к лесу. Помедлив, Мишель тронулась следом.

Он остановился у дерева, положил ладонь на теплый ствол. Версана стала рядом – оскорбленная, чужая.

– Простите меня, – повторил Элан.

Она молчала, глядя мимо, и его взяла досада: он и в мыслях не держал ее обидеть, а старался для Майка, которому обязан жизнью.

– Мишель, как вы не поймете…

– Я прекрасно все понимаю, – оборвала она. – Только будьте добры, не морочьте мне голову. Развлекаетесь с Леной – вот и развлекайтесь себе на здоровье.

У Элана язык отнялся.

– Что? – вымолвил он, опомнившись. – С кем?

– С Леной!

– С кем, с кем?

– С писателькой.

– Кто вам наболтал такую чушь? – Тигреро затрясся от неодолимого смеха.

Насупившись, она смотрела, как он смеется. И вдруг оттаяла, глаза посветлели.

– Нет?

Элан замахал на нее рукой, с трудом подавил веселье.

– Дичь какая. С чего вы взяли?

– Она сказала…

И правда, на втором привале Лена с Мишель уединились и о чем-то шептались несколько минут. Версана после разговора казалась грустна, но Элан не придал тому особого значения – мало ли, какие у них женские секреты.

На кой черт писательке понадобилось молоть языком? Положим, девица с комплексами; ей приспичило похвастать, будто переспала с тигреро. Но не настолько же умом слаба, чтобы не понимать: слух может докатиться до Бориса. Зачем набиваться на скандал?

Вопрос не стоит того, чтобы ломать голову, решил он. Безмятежный вечер опять налился золотистым светом. Элан открыл рот, намереваясь вновь заговорить о главном, – но тут над лугом пронесся внезапный гром, откатился эхом от стены деревьев.

Элан ринулся к Приюту. Над домом плыл слой желтого тумана, и пронзив его, качался громадный горный джинн, махал белыми рукавами; на земле маленьким солнцем полыхал костер. Рядом стояли Лена с Борисом, Майк и Тамара. Колдунья переоделась в роскошное платье – длинное, алое, оно колыхалось, переливалось огненными блестками. Сердце оборвалось: Тамара в огне!

– Назад! – вне себя, закричал Элан на бегу. – Отойдите прочь!

Испуганной мышью кинулась в сторону Лена, перепрыгнула через бревно; шагнули от костра мужчины. Тамара же, веселая, счастливая, обернулась, откликнулась своим мощным колокольным голосом:

– Я не колдую!

Джинн осыпался сверкающей пылью, окутал Тамару переливчатым облаком. Ее алое платье пылало огнем, на нем плясал свет костра.

– Назад!

Элан сделал отчаянный прыжок, надеясь поймать, уберечь, спасти. Ноги попали на гладкое бревно, он поскользнулся, сорвался, покатился по земле.

А Тамара вдруг вскинула руки, повернулась в танцевальном па и порхнула к костру. Обольстительно выгнулась, ее русалочьи волосы пролились в огонь, подхватили пламя – и колдунья рухнула в маленькое жестокое солнце.

Завизжала Лена, закричала подбежавшая Мишель. Тамара выкатилась из костра, на нее упал Майк, чтобы своим телом загасить огонь. Гасить было нечего – королевское платье мгновенно сгорело, оставив голое опаленное тело. Версан вскочил, стянул с себя куртку, набросил на Тамару. И наконец страшно закричал Борис.

Глава 7

Пузырька с порошком-анестетиком хватило ненамного. Элан присыпал обожженное Тамарино лицо, грудь, живот – там, где кожа пострадала меньше. Чтобы посыпать руки, порошка уже не осталось; а обрабатывать обугленную спину вообще не имело смысла…

Он прикрыл Тамару простыней. Застывший у стены, сгорбившийся Майк поднял голову.

– Когда придет в себя – что будет?

Элан не узнал его голоса: точно зашелестели сухие листья.

– Будет мучиться. – Он проглотил ком в горле. – Может быть, долго.

Майк оторвался от стены. Как пьяный, качнулся к столу, на котором стояла аптечка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Что у нас есть?

– Ничего, – горько вымолвил Элан. – Снотворное; две ампулы.

– Иди, – Майк кивнул на дверь.

Элан медлил.

– Да уйди же!

Он вышел, невольно сутулясь. Опять – не уберег. Не удержал, не отогнал, не спас.

Ну кто ее надоумил швырять колдовское хозяйство в костер?!

В коридоре топтался Борис – лицо пепельное, рыжие вихры прилипли к мокрому лбу. Он с надеждой подался к тигреро:

– Выживет?

Элану хотелось заорать и вмазать художнику в челюсть, но он тихо ответил:

– Здесь – нет.

– А где?

– В больнице. Или если б мы вызвали космоспасателей… Нет тут больницы! – взорвался тигреро. – И спасателей нет! Понятно?! – он сгреб художника за грудки и затряс. Опомнился, отпустил. – Уйди к черту…

Борис привалился к стене, ловя ртом воздух.

– Сделай что-нибудь! – потребовал он. – Ты – демон! Почему стоишь, как пень, ждешь?! Вызывай спасателей телепи… черт… мыслями! Смерть предвидишь, а на помощь позвать тебя нет?!

Элан отвернулся. Борис негодовал, дергал его за рукав, бранился; потом отстал и хрипло выдавил:

– Извини, я не в себе.

Элан вяло подумал, что они все давно уже не в себе. Прислушался, что делается в Тамариной комнате. Тишина. Дверь отворилась, и в коридор шагнул Майк.

– Спит, – сказал он.

Борис неуклюже ввалился внутрь, шумно захлопнул дверь.

– Вколол? – через силу осведомился Элан.

Майк кивнул.

– Две ампулы?

Он опять кивнул.

– Куда?

Версан ответил беспомощным взглядом.

– Куда? – повторил Элан.

– Хотел в сонную артерию… не попал. – Майка передернуло, он со стоном прижал пальцы ко рту.

Элан увел его в соседнюю комнату, дал воды. Версан сделал несколько глотков, отставил бокал.

– Что теперь?

Тигреро повалился в кресло, стиснул виски.

– Она проснется. Может быть.

– Утром Приют взбесится, – сообщил Майк.

У Элана раскалывалась голова и жутковато замирало сердце. Губы едва слушались, когда он ответил:

– Я останусь здесь, а ты уведешь остальных. Если… она будет жива.

Версан отпил еще воды. Задавил отчаяние и размеренно, точно утомленный шалуном учитель, произнес:

– На взбесившемся Приюте нельзя оставаться.

Элан смолчал, прикрыл глаза ладонью. На кой черт Майк взялся не за свое дело? Не тыкал бы иглу трясущейся рукой, не впрыскивал снотворное Бог весть куда – у тигреро осталась бы возможность сделать смертельную инъекцию самому.

– Эл, у тебя есть нож. Охотничий.

Он вскинул голову. Смуглое лицо Майка было серым, на запавших щеках пробивалась щетина, а глаза нехорошо блестели.

– Нет никаких ножей.

– Эл, – версан прижал ладони к коленям, выпрямил пальцы и присматривал, чтобы не дрожали, – пойми. Если это делать, то сейчас, пока не проснулась. Зачем ей мучиться? – Связные гладкие фразы давались ему с трудом.

Элан поднялся на ноги. Тамара лежала за стеной тихая, сонная – и не просила об эвтаназии.

– Майк, опомнись. Это будет настоящее убийство.

– Я не позволю ей мучиться! – рявкнул версан, сорвавшись.

Элан хватил его по щекам – раз, другой, третий. Майк заморгал удивленно и обиженно.

– Спятил, что ли?

Тигреро пинком подвинул кресло, сел. Майк прав: самое милосердное – покончить со всем, пока Тамара спит. Однако Элан не поручился бы, что после этого версан не полоснет по горлу самому себе.

– Я не дам тебе ее убить.

Версан сжал ладонями лицо. Спросил глухо:

– А что тогда?

– Будем колдовать, – не сразу отозвался Элан. – Демон я или нет? Пойдем.

Он повел Майка не к Тамаре, а вон из дома, на площадку. Здесь, под узорчатым звездным небом, переливался углями догоравший костер, и на бревнах, поодаль друг от друга, примостились Мишель и Лена. Указав Майку место, Элан уселся на свободное бревно, уставился на россыпь живых драгоценностей, окруженную слоем горячего пепла.